Одиночество героя - Страница 65

Валерик привез ее на конспиративную квартиру в Свиблово, оборудованную всем необходимым для продолжительной лежки, и здесь они провели двое суток, почти не вылезая из постели. Он испытал такой свирепый голод по женской, трепещущей, сочной плоти, словно до этого несколько лет мыкался на необитаемом острове. Юную жрицу любви не смутил могучий напор, она во всем ему соответствовала, в неистовых судорогах страсти вопила так, что у него чуть не лопались ушные перепонки. Сигналы внешнего мира не долетали в Свиблово: они настолько увлеклись любовным поединком, что забыли обо всем на свете. Ее школа, родители, его неотложные дела — все отступило куда-то. Подкрепленный водкой, снова и снова поднимался Валерик в отчаянную атаку, но ни разу не почувствовал себя по-настоящему удовлетворенным победителем, что повергло его в глубокое раздумье. Их бесконечное соитие наполнилось знобящей, томительной мукой незавершенности.

Возможно, на Валерика удручающе действовали вспышки детской, глубокомысленной болтовни, которые ритмично чередовались у нее с приступами вакхического безумия. Он уже подумывал о том, что надо поскорее ее прикончить, иначе от нее не избавишься. Неугомонным, дурашливым лепетом, как скальпелем, она проникала в такие глубины его естества, куда он сам давно не заглядывал. Сладко и тошно. Ее прелестное личико, с тенями истомы, с влажным, ненасытным ртом, всплывало вдруг высоко под потолком, отдалялось к звездам, отчуждалось — и вызывало в памяти семейный портрет из альбома, где запечатлелись веселые лица милых сестренок, коих он сто лет как не видел. Все это было признаком крайнего душевного переутомления, может быть, мозгового сбоя, замешенного на нелепой попытке утвердиться в податливой девичьей плоти, врасти в нее насовсем, как дерево врастает в землю.

Они лежали рядышком на белом месиве простынь, и кровать слегка покачивалась под ними, будто лодка на малой волне. Валерик пил водку и курил, Лика мечтательно улыбалась. Светился розовый ночник. Из динамика доносилась приглушенная мелодия старинного танго.

— Не напрягайся, Валерик, — пролепетала она, скосив на него насмешливый взгляд. — Все само собой образуется.

— Что образуется?

— Чернота выльется, и ты успокоишься. Но не так скоро. Ты слишком одичал. Понадобится время, чтобы ты опять стал человеком.

— Ты хоть понимаешь иногда, о чем мелешь языком?

— Конечно, я же не маленькая. Ты снаружи белый, а внутри черный. У тебя от натуги прыщ на шее выскочил. Вон, потрогай, толстый, как шуруп.

Смеялась она или нет, ему было не до смеха. Он пил водку, занимался с ней любовью, и это нормально, но угнетало то, что светилось в ее синих глазах. Словно кто-то посторонний, кто-то третий наблюдал за ним и иронически хмыкал. Его воля наткнулась на препятствие, которое невозможно преодолеть. Так бывает в тяжелом, больном сне, когда замахиваешься на врага, но рука бессильно опадает. Охочая до ласк, неутомимая партнерша, измятая, искусанная, проткнутая насквозь, оставалась недосягаемой, неуловимой, как блики луны в стекле. Не любовью, конечно, тут пахло, а смертью. Но чьей? Казалось, что проще, — протяни руку, сожми пальцы на нежном, тонком горле — захрипит и исчезнет, как греза, но он не был уверен, что избавится от нее таким способом. Иногда чудилось: Лика только и ждет, чтобы он ее придушил, чтобы восторжествовать над ним окончательно.

Было и такое. Она куда-то уходила, может быть в ванную, и вернулась в белом, пушистом халатике, важно прошлась по ковру, изображая фотомодель.

— Тебе нравится?

— Где ты это взяла?

— О-о, там целый шкаф барахла. На первое время хватит.

— Что значит на первое время? Ты что, собираешься здесь поселиться?

— Я не собираюсь, но ведь ты меня не отпустишь.

— Почему? Убирайся хоть сейчас.

Подсела на кровать, поправила подушку, щелкнула зажигалкой, чтобы он прикурил. И опять этот надсмотрщик, третий лишний, с ироническими гляделками.

— Не говори так, Валера. Как же я уйду? Ты без меня пропадешь.

Валерик выдул залпом полстакана. Да, ее отпускать нельзя. Она догадалась, что в его сердце есть слабина. Это свидетель. Что же с ней делать?

Лика подсказала:

— Нашел о чем думать. Не заметишь, как исчезну, когда стану не нужна. Но это еще не сегодня.

— Ты кем себя вообразила? Пророчицей? Ясновидящей?

Лукаво прищурилась:

— Что ты, Лерочка! Какая же я ясновидящая. Просто все мальчики, когда влюбляются, такие одинаковые, беспомощные… хоть грудью корми.

— Похоже, у тебя много мальчиков? Даже как-то не по возрасту.

— Только один, — она не обиделась. — Я же тебе говорила. Он в армии. Но я его не любила, нет.

Отвернувшись к стене, Валерик спросил несусветное:

— А меня любишь?

Почувствовал слабый ожог на животе: ее ладошка туда опустилась.

— Нет, дорогой. У нас с тобой лунный удар. Я читала, это бывает. Поэтому мы никак не оторвемся друг от друга. Но любить я тебя не могу.

— Почему?

— Ты бандит, а я человек. У тебя в голове все наперекосяк. В астрале мы несовместимы. Но надеюсь, все можно уладить.

— Как уладить? — К этому времени уже не осталось глупости, на которую он не отозвался бы как горное эхо.

— Очень просто. Выпьем яд, как Ромео и Джульетта. Смерть нас повенчает.

Это было слишком даже для него, но на всякий случай он уточнил:

— А где у тебя этот яд?

— Это не к спеху, — и пристроилась к нему под бочок, намереваясь заняться любимым делом…

Он все же лизнул ее, спящую, в ухо, — и тут же издалека забулькал колокольчик входной двери. Босой и голый, пошлепал в коридор: кого там черт принес?

Пожаловал Саша Бубон собственной персоной. Валерик обрадовался.

— Входи, брат, входи… Выпьем водки, похмелимся.

Бубон глядел на него изумленно: таким он босса еще не видел — смутноликим, со вздыбленными волосами, первобытным.

Валерик потащил его к бару, что-то бормоча себе под нос.

— Ты не болен, Валерик? — осторожно спросил Бубон, принимая из его рук стакан с пойлом.

— А-а, — Шустов дико повел очами. — Затрахала одна малолетка. Будто с цепи сорвалась. Хочешь попробовать? Она там, в спальне.

Бубон деликатно отказался от лестного предложения. Он и пить не собирался, для виду пригубил. Зато Валерик опорожнил свой стакан целиком. Тяжело задышал, сунул в рот апельсиновую дольку. Похоже на запой, но Валерик не страдал запоями. Бубон не знал, что и думать. Как в таком состоянии непредсказуемый Шустов воспримет его информацию? Он старался на него не глядеть, Валерик это заметил. Ушел в спальню и вернулся в спортивных штанах. У него был мощный, рельефный торс с выпуклой грудью, с покатыми борцовскими плечами. Бубон знал, на что он способен в драке. Мало кто мог бы с ним потягаться. Его сила выходила за пределы обыкновенных человеческих возможностей. Шесть лет скитаний — китайские провинции, Тибет, Индонезия — пошли Валерику на пользу. Его московский приблатненно-интеллигентный облик (модный телевизионный имидж) Бубона не обманывал. Всего один раз он видел Шустова перевоплощенным и повторения не жаждал. Посвященный первой ступени, тень ночи, ниндзя-убийца — вот кто такой Валерик на самом деле, все остальное — времяпрепровождение от скуки. Бубон не сомневался, что также, как водку, Валерик способен проглотить стакан синильной кислоты и не поморщиться.

Если бы он знал про Валерика все, что знает теперь, тогда, на теплоходе, возможно не побежал бы с такой собачьей готовностью на его манок, поостерегся бы. Но чего теперь вспоминать!

Валерик подмигнул.

— Давай еще по маленькой. Она пока спит.

— Кто она-то?

— Говорю же, малолетка… — Заново наполнил стакан, уселся в кресло, вольно раскинулся. — Тебя чего принесло в такую рань?

Спросил без любопытства, хотя не мог не понимать, что Бубон не стал бы беспокоить из-за пустяка. Малолетка, водка стакан за стаканом. Что с ним такое? Бубон уже ощутил привычный холодок в груди, но выбора не было. Тот, кто заглянул к нему ночью, был, пожалуй, не менее опасен, чем Валерик. Во всяком случае, оба умели проникать сквозь стены.