Одиночество героя - Страница 10
Особое место в моей добыче средств на пропитание занимал частный извоз. Работа нервная, но верная и не слишком опасная, если не соваться в богатые угодья без спросу. Я и не совался: моя территория — любая улица и случайный клиент. Правда, с каждым годом лихолетья уличный улов становится пожиже, люди нищают даже в Москве, подкармливаемой со всех сторон, как хряк перед убоем. Частный извоз напоминает азартную игру и состоит из быстрой езды (кто любит), напряженного ожидания и множества психологических шарад. Выигрыш никогда не известен заранее. Много голосует кавказцев, но их не всякий частник рискует брать, и я обычно не рискую, но по настроению подсаживаю. На суровом лице кавказца, когда он по-хозяйски располагается в салоне, сияет обещание больших, легких денег, но это обман. Кидают они запросто, смеючись и позевывая. Русский извозчик за баранкой для них не кто иной, как представитель больной, сломленной, ободранной до нитки нации, и как же не поучить его маленько для его же пользы. Бывают случаи вовсе поразительные. Недавно меня крепко наколол солидный, в песцовой дохе грузин, на что уж брат во Христе. Проколесили с ним половину города, в двух местах дожидался его по сорок минут, подружились, грузин держался покровительственно, как ведут себя все богатые южане, без конца сыпал солеными, сочными байками, сам хохотал до слез, утирая загорелое крупное носатое лицо огромным носовым платком, угощал дорогими сигаретами; но когда наконец прибыли по назначению (Мещанская, перед входом в двухэтажный особняк), добродушно полюбопытствовал:
— Где живешь, друг, далеко, нет?
Я назвал приблизительный адрес, недоумевая, зачем это ему. Услышав про улицу Строителей, он от радости чуть ли не заурчал. Саданул меня тяжелым кулаком в плечо:
— Вай, парень! У меня же там шашлычная. Знаешь, где на углу идти к метро?
— Знаю.
— Приходи сегодня, завтра, в любой день. Шашлык будем кушать, гулять будем, угощать буду. Придешь, нет?!
— Обязательно приду, — сказал я.
— Приятно встретить хорошего человека, да? Нечасто бывает, да?
— Очень редко, — согласился я. Денег он не заплатил ни копейки. Когда шумно покидал машину вместе со своей дохой, глядел настороженно, с ледком в глазах: ожидал, как отреагирую. Я никак не отреагировал. В нем было что-то такое, что не вызывало желания требовать оплаты за проезд. Может быть, чья-то смерть стояла в его очах наизготовку. Я нисколько не обиделся: действительно, спасибо за урок.
Здесь, вероятно, кстати добавить, что я не наивный юноша, и не плюшевый советский телезритель, и уж никак не смешиваю кавказских жителей, прибывших на завоевание Москвы, с их многострадальными народами, погруженными, как и мы, в невероятную пучину бедствий. Это все равно, что сравнивать русского крестьянина или русского интеллигента с «новым русским» рыночником — разные миры, нигде не соприкасающиеся, как не могут соединиться луна с солнцем на небосводе.
Азарт бомбежки на колесах в том, чтобы в первую же секунду определить, какой человек к тебе садится — лихой или смирный, щедрый или скряга. По голосу, по манере, по сверканию взгляда. Ошибешься — пеняй на себя. Никаких точных примет тут нет. Иной раз чечен с пистолетом за пазухой и с ненавистью в душе вдруг обернется наивным романтиком с голубиным сердцем, а славная девчушка в поношенном пальтеце, спешащая якобы на лекцию, заманит к своим узколобым приятелям в неосвещенный тупик — и тогда помогай Господи спасти собственную шкуру.
В этот раз сразу повезло: не отъехал и двухсот метров, как проголосовал пожилой пузан с двумя чемоданами — раскрасневшийся, в распахнутом плаще с меховой подкладкой.
— Во Внуково, шеф, добросишь?
— Сколько заплатите?
— Не обижу, шеф.
— Прошу.
Рейс во Внуково сам по себе хорош, оттуда порожняком не уйдешь, да и пассажиры, которые спешат на самолет или на поезд, обычно не жмутся. Чемоданы я погрузил в багажник — и покатили. Толстяк удобно расположился на заднем сиденье, откупорил бутылку «Пепси». Спросил разрешения и закурил. Я никак не мог понять, москвич он или приезжий. Но разговора не заводил, это неучтиво, лучше подождать, пока пассажир сам пожелает пообщаться. Ждать пришлось долго, аж до окружной.
Я поглядывал на толстяка в зеркало, казалось, он задремал. Сигарету вроде притушил. Дорога шла легкая, без пробок и почти везде под зеленый свет. Сейчас это редко случается. Москва перегружена транспортом, и скоро, вероятнее всего, ее вообще заклинит. Уже сегодня внутри Садового кольца — сущий ад. Кто ездил, тому объяснять не надо. Огромное, выше всех норм, количество машин, чудовищная парилка со смогом, плюс к этому кто соблюдает правила движения? Раздражение, злоба выплескиваются из машин на тротуар, как кипяток из переполненного чайника. Но где сейчас лучше? Уж на что наше правовое государство проявляет особую заботу о бандюках, и все равно, по телевизору показывали, в камерах вместо десяти по сорок человек. Не то что лечь, присесть негде. Чего уж о нас, о тех, кто пока на воле, говорить. Недаром наши духовные пастыри американцы подсчитали, что, пока в России население не сократится втрое (до 50 миллионов), порядка не будет. За окружной толстяк будто очнулся:
— Сколько еще ехать?
— Минут пятнадцать.
— Прибавь, шеф, опаздываю.
Я лихо обогнул грузовик и «Запорожец», не удержался, спросил:
— Сами-то откуда будете?
— Из Саратова мы. Откуда догадался, что я не москвич? На мне вроде не написано.
Я вежливо объяснил:
— Дороги не знаете. И потом москвичи, как правило, не говорят «шеф» и не обращаются к водителю на «ты». Это вчерашний день, вышло из моды.
— Ну извини, — буркнул толстяк, ничуть не смутясь. Определенно бизнесмен средней руки, удачливый и хваткий. Скорее всего директор малого предприятия или что-то в этом роде. Приватизировал какую-нибудь государственную лавочку и качает товар туда и обратно.
— Хочешь, про тебя кое-что отгадаю? — вдруг спросил он насмешливо.
— Любопытно.
— Из научных работников, так?
— Допустим.
— Не допустим, точно. Из бывших оборонщиков. Может, с научной степенью. Так?
— Вполне вероятно.
— Помитинговали при Горбатом, порадовались, потом нырнули в тину, оробели. Дескать, моя хата с краю, ничего не знаю. Так?
Круглое лицо лоснилось от удовольствия. Ошибся я в нем, ошибся. Это не серая мышка капиталистического прогресса — умен, проницателен.
— Может быть, и про мою личную жизнь чего-нибудь расскажете?
— Тут вообще все понятно. Когда шарашку вашу прикрыли, женка тебя кинула. Ушла к богатенькому вместе с детьми. Так?
— Да вы прямо колдун! — воскликнул я, пораженный.
— Колдовства никакого нету, — толстяк самодовольно хмыкнул. — Вы тут на Москве жируете, сосете страну, как теленок вымя, а мы за вами наблюдаем. Хочешь совет, шеф? Беги из этого города, он не по тебе. Необязательно в Саратов. На Камчатку, в Сибирь, куда угодно. Где человеческим духом пахнет. Кто в Москве останется, пропадет ни за грош.
Нереальный, сновиденческий разговор — и где? На подходе к аэропорту Внуково. Но ничего удивительного в этом не было. Москва действительно пропитана бредом, и многие явления нашей жизни можно объяснить только мистикой.
— Да вы сами-то кто будете? Не из цыган ли?
— Кто нас узнает, тот поклонится, — миролюбиво улыбнулся толстяк. Знакомая цитата, но откуда — разве вспомнишь. — Не горюй, шеф, еще не вечер на Руси.
Разгрузились на стоянке, загадочный ездок отвалил триста рубликов не глядя.
— Не мало?
— Куда столько!
— На билет в обе стороны, — пошутил, подхватил чемоданы и почапал к зданию аэровокзала. Я глядел ему вслед, буквально открыв рот. Что там у него в чемоданах? Наркотики, валюта, телескоп в разобранном виде?
Сбоку торкнулась пожилая женщина (лет шестидесяти), отвлекла:
— До Москвы возьмете?
— Сколько вас?
— Трое. Я да невестка с дочкой.
На женщине пальто в темную клетку, теплое, подбитое синтепоном, ворот шерстяного свитера закрывает шею. В глазах — тоска. Но улыбается. Про нее я тоже сразу многое понял, не хуже толстяка-колдуна. С ней лучше не торговаться.