Один триллион долларов - Страница 10

Пропищал сигнал.

– Пол? – Собственный голос показался ему чужим. Как после операции на горле. – Пол, это Джон. Джон Фонтанелли. Если ты уже дома, возьми, пожалуйста, трубку, это срочно. – Может, он в этот момент как раз открывает дверь, запыхавшись, бросив чемодан и пакеты, как знать? Может, как раз возится ключом в замочной скважине, слыша голос из аппарата. – Пожалуйста, позвони мне, как только сможешь. У меня все кувырком… Случилось нечто несусветное, и мне нужен твой совет. И что тебя понесло за границу, проклятье, как раз тогда, когда ты мне позарез нужен! Ах, да, я в отеле «Уолдорф-Астория». Номер я забыл…

Второй писк оборвал соединение. Джон осторожно положил трубку, еще раз вытер ее ладонью, потому что она блестела от его пота. Потом откинулся на подушку и забылся сном.

Марвин Коупленд несколько дней ничего не слышал о Джоне. Потом пришла открытка. С видами Нью-Йорка.

– писал Джон, –

На открытке были статуя Свободы, Центр всемирной торговли, Бруклинский мост и Музей современного искусства. Более мелким почерком и другой шариковой ручкой по краю было приписано:

– А квартплата? – проворчал Марвин, вертя открытку в руках. – Как насчет квартплаты?

Но он напрасно беспокоился: когда через несколько дней явились три «шкафа», они вручили ему конверт с квартплатой за три месяца вперед – крупными купюрами – и с запиской от Джона:

– Валяйте, – направил Марвин грузчиков в комнату Джона. Они показались ему несколько разочарованными, что не надо тащить пианино, что вообще нет никакой мебели, набралась лишь пара коробок с барахлом, с книгами и принадлежностями для живописи. – Куда, кстати, вы все это отправите?

– Багаж уйдет морским путем, – сказал старший, протягивая ему свой планшет с зажатыми транспортными накладными. На бумаге значился пункт назначения: «Флоренция, Италия».

Флоренция, Италия.

Джон зачарованно смотрел через запотевший иллюминатор самолета, совершившего посадку, на ослепительно сияющий в свете солнца «Аэропорт Перетола». Во Флоренции стояло утро.

Они летели ночным рейсом, часов десять или одиннадцать, у него все перепуталось с разницей в часовых поясах и сдвигах летнего времени. Летели, разумеется, первым классом. Через два ряда впереди он заметил лицо, чем-то ему знакомое. Он испытал легкий шок, когда сообразил, откуда знает этого человека: то был звездный актер Голливуда и оскароносец, в сопровождении жены и своего менеджера. Джон тихонько спросил Эдуардо, можно ли ему пройти вперед и попросить у звезды автограф.

– Почему нет? – ответил Эдуардо и сухо добавил: – Но можно подождать две недели – и он явится к вам просить автограф!

После этого Джон отказался от своего намерения.

Несмотря на просторные кресла и большие расстояния между рядами, Джон мало спал и чувствовал себя не особенно хорошо. Яркий свет причинял глазам боль. Он моргал, глядя на пологие холмы с разбросанными по ним пиниями, и этот вид пробудил в нем неожиданно сильное чувство родины. Хотя он никогда не был в Италии и знал о ней только по рассказам родителей.

А как они удивились, когда он заехал к ним на черном «Линкольне». Он до сих пор улыбался, вспоминая, какие у них были лица.

Много он им не успел рассказать. Они никак не могли взять в толк, что за наследство. Отец раз пять переспрашивал, «какое наследство, если мы еще живы», но то, что Джон теперь богат, до них дошло. Насколько богат, он пока умолчал, потому что заехал ненадолго, а что такое триллион долларов, они вряд ли могли себе представить. Да он и сам не представлял.

На обратном пути из Бриджуотера они остановились на Пятой авеню перед самыми дорогими магазинами. Эдуардо, который все время сопровождал его, как экскурсовод по стране Богатство, вручил ему золотую кредитную карточку с тиснением его фамилии:

– Обслуживается с одного из ваших счетов.

И они вошли в храм портновского искусства.

Их окружила тишина и запахи ткани, тонкой кожи и благородных ароматов. Витрины, упаковочные столы и вешалки для одежды казались ровесниками заселения Америки. Джон бы не удивился, если бы ему сказали, что темное дерево, из которого состояла вся обстановка, – обшивка самого «Мэйфлауэра». Седой, слегка прихрамывающий человек вышел к ним навстречу, словно хранитель чаши Грааля, быстрым, профессиональным взглядом окинул с головы до ног Эдуардо, одетого безупречно, но несколько слишком модно, и сразу переключил внимание на Джона, который все еще был в джинсах, застегнутой рубашке и растянутом пиджаке. Ему без вопросов стало ясно, что заниматься ему придется Джоном. Он спросил, в какую сумму они хотят уложиться, одевая молодого человека.

– Какая потребуется, – ответил Эдуардо.

И началось. Джон примерял, Эдуардо принимал решения, предлагал, комментировал, отдавал распоряжения продавцам.

Идея вырядиться в настоящие костюмы, рубашки, галстуки и прочее поначалу вызвала у Джона протест. Эта одежда неудобная, она легко пачкается, он будет чувствовать себя в ней как на маскараде.

– Вы можете позволить себе лучшее из лучшего, – сказал Эдуардо, – а это вещи уж точно удобные, иначе бы их не носили богатые люди.

– Разумеется, вы можете позволить себе носить все, что угодно, – обстоятельно излагал его отец, Грегорио. – Но хотя бы для известных случаев совсем не помешает иметь соответствующий гардероб.

– Вы богатый человек, – уютно подмигнув, поддержал своего брата Альберто. – Наверняка вам захочется и чувствовать себя как богатый человек.

Дедушка Кристофоро улыбнулся и сказал:

– Погодите, сами увидите.

И действительно, когда Джон встал перед зеркалом в первом костюме, он был поражен. Боже мой, какой контраст! Когда он входил в магазин, он был как кучка хлама, как заблудившийся бродяга, как врожденный неудачник, и внутренний голос приказывал ему немедленно бежать отсюда прочь, потому что в такой обстановке ему нечего делать, все это великолепие и богатство не имели к нему отношения. И вот в классическом темно-синем двубортном костюме, белоснежной рубашке и галстуке в сдержанную полоску, в блестящих черных туфлях – таких тяжелых и твердых, что каждый шаг отпечатывался с мощным звуком, – он видел, что не только уместен в этом окружении, но даже сам излучает некое сияние, хорошо заметное в зеркале. Он мгновенно превратился в победителя, в бесспорно важную персону. Джон взглянул на жалкую кучку своих старых лохмотьев и понял, что уже никогда больше не наденет их на себя. В этом было что-то магическое – носить такие костюмы. Он чувствовал себя полубогом, и это чувство опьяняло его. Оно грозило наркотической зависимостью.

Они покупали и покупали, и в конце счет вырос до двадцати шести тысяч долларов.

– Боже мой, мистер Вакки, – прошептал Джон, обращаясь к Эдуардо и чувствуя, как бледнеет. – Двадцать шесть тысяч долларов!

Эдуардо только бровью повел:

– Ну и что?

– Такие деньги за несколько костюмов? – прошипел Джон, чувствуя себя ужасно.

– Мы потратили почти два часа на то, чтобы выбрать эти костюмы. Если это вас успокоит, за это время ваше состояние выросло приблизительно на девять миллионов.

Джон поперхнулся.

– Девять миллионов? За два часа?

– Хотите, я покажу вам в цифрах?

– Но тогда мы могли бы купить весь этот магазин.

– Могли бы.