Один из нас - Страница 9

– Избавьтесь от нее побыстрее и приезжайте в офис, – велел Страттен. – Есть предложение. – Он отключился.

Я вылез из кровати и убрал приемник в чемодан. Дисплей показывал, что я заработал около тысячи долларов. Когда Кэнди, чистенькая, хорошенькая и готовая к продолжению банкета, появилась из ванной, я сказал, что мне на какое-то время надо уехать. Она здорово расстроилась, потом вроде бы немного отошла, но тут же опять расстроилась. Очень старалась задержать меня. А когда поняла, что ей это не удастся, сказала, что останется в номере и будет ждать. Сколько надо.

Можете считать, что у меня низкая самооценка, но женщины обычно не ведут себя так после одной ночи, проведенной со мной. Чтобы меня понять, надо распробовать. Пусть я сомневался, но такого ее поведения хватило, чтобы заставить меня собрать вещи и удалиться, оставив ее кричащей в дверях. В лифте я сделал то, что по инструкции должен был сделать в подобных обстоятельствах – нажал укромную кнопку. Из приемника раздался негромкий хруст, панель стала черной. Прибор умер – начинка выгорела начисто.

В самолете я задумался, почему Кэнди – если она действительно федеральный агент – не сделала что следует, когда я спал. Единственное, в чем можно быть уверенным, когда речь идет о снохране, так это в том, что ночью он обязательно будет спать. Может быть, ей нужно было поговорить со мной, выяснить имена или что-нибудь в этом роде? Я всегда только нарушал закон, поэтому не знаю, как ведут себя в таких случаях хорошие парни. Может быть, они обложили меня как потенциального свидетеля против Страттена: тогда ясно, его они не видели. Но это не имело значения. В любом случае мне надо попасть в офис и взять там новый приемник. Скрючившись за столом в неприметном кафе за углом, я, прежде чем войти в здание, выпил не менее галлона кофе и выкурил не меньше полпачки сигарет. Обычно туман в голове почти полностью исчезал после пары чашек, а через пару часов от него не оставалось и следа, но в то утро я чувствовал себя так, будто никогда в жизни не спал. А я хотел быть в хорошей форме, чтобы оценить любое предложение Страттена, но потом решил, что хорошо уже то, что я не засыпаю на ходу, и поплелся в офис.

На этот раз мы сидели не в переговорной, а в кабинете Страттена. Он был ненамного меньше, чем стандартное футбольное поле, но мы, по счастью, сели в углу, так что кричать не пришлось. Я сказал, что выполнил его распоряжение, он улыбнулся в ответ. Потом я добавил, что сжег приемник в соответствии с инструкцией и что мне нужен новый. Он улыбнулся еще раз, а потом заговорил.

Я не имел об этом ни малейшего понятия, но многие из самых важных клиентов компании теперь требовали, чтобы их сны смотрел именно я. Большинство снохранов оставляют после себя мелкий мусор – личные особенности клиентов, которые не способны переварить. Я же удалял абсолютно все – ни шепотка, ни малейшей тени не оставалось. Именно за это мне и платили бонусы. И именно поэтому Страттен хотел предложить мне более доходную работу.

Воспоминания.

Как только слово было произнесено, я отчаянно замотал головой. Воспоминания тоже можно экспортировать, но в этом случае система работает не так, как со снами. Их невозможно стереть, потому что они связаны со случившимся в реальности. Можно только спрятать или перенести на другой носитель, временно или навсегда, но и в том, и в другом случае это абсолютно противозаконно.

Начнем с того, что это исключает возможность использовать полиграф. Если подозреваемый ничего не помнит о совершенном преступлении, то для него не составляет труда обдурить детектор лжи. Это даже нельзя назвать обманом. Для самого подозреваемого преступления просто нет.

И вот еще что: люди – это их память. Ты – то, что с тобой случалось. Если убрать воспоминания о детских происшествиях, в результате коих ребенок узнает, что такое хорошо, а что такое плохо, получится личность, с которой очень сложно иметь дело. Ей все равно. Такие люди не понимают, почему нельзя воровать, насиловать и убивать, и поэтому им проще воровать, насиловать и убивать, чем человеку с памятью. А если их все-таки поймают, что весьма маловероятно, то достаточно еще одной манипуляции с памятью, и полиграф ничего не покажет.

Круг проблем очертился во время рассмотрения в суде прецедентного дела[23] восемнадцать месяцев назад. Внештатный снохран, согласившийся взять на себя часть воспоминаний о преступлении, получил два пожизненных – ровно в два раза меньше, чем получил бы настоящий преступник, если бы его приговорили.

Проще говоря, воспоминания были занятием без больших перспектив, что я и высказал Страттену. Он внимательно меня выслушал, а когда я наконец замолчал, не стал нарушать тишину, установившуюся в кабинете. После долгого молчания, когда мне уже казалось, что все сказанное мной было сказано другому человеку и в другое время, он заговорил:

– Правильно, – произнес он, – обслуживание криминальных воспоминаний дело противозаконное.

– Отлично, – вежливо согласился я. – В таком случае эта тема закрыта. Где я могу получить новый приемник?

– И в то же время, – продолжил Страттен, как бы не услышав, – воспоминания, о которых говорю я, не имеют никакого отношения к противоправной деятельности. Я говорю о вещах тривиальных – и только о временной передаче воспоминаний.

– Если они такие уж тривиальные, то пусть с ними разбираются сами клиенты, – предложил я. – А если речь идет о временном лишении воспоминаний, посоветуйте им выпить пару пива вместо этой ерунды. Спасибо, и еще раз спасибо, но нет. И еще раз нет.

– Пять тысяч долларов за воспоминание, – сказал он. Я замолчал, не успев произнести следующее слово. – Воспоминание вполне может оказаться единичным, абсолютно личным и не задержится у вас в голове дольше недели. Скорее всего, не дольше нескольких часов. За следующий год влегкую сможете заработать четверть миллиона. Кроме того, продолжите работать со снами.

Он замолчал, предоставив мне возможность немного подумать. И я задумался. О семизначном заработке в год. Последняя пара лет была неплоха, грех жаловаться, но достаточно ли ты богат – всегда познается в сравнении. Когда ты уже купил все, что можешь позволить себе со своим уровнем достатка, начинаешь поглядывать в сторону того, что пока позволить не можешь. И появляется желание это заполучить.

А можно посмотреть по-другому: пара лет работы, несколько удачных инвестиций – и больше никогда не придется напрягать извилины.

– Нет, – еще раз произнес я. Я знал, что у меня есть, и меня все это устраивало.

– Думаю, ответ изменится, если спросите, где получить новый приемник, – сказал Страттен.

Я все еще не мог прийти в себя после ночной работы, поэтому не понимал, к чему он ведет. И я тупо повторил его вопрос:

– Где?

– Если не примете моего предложения, то нигде, – ответил Страттен. – Или беретесь за воспоминания, или уволены.

– А вы настоящий сукин сын, – произнес я, уставившись на него.

– Слышал такое мнение, – его улыбка ничуть не изменилась, и я вдруг понял, что эта гримаса совсем не улыбка и никогда, пожалуй, ею не была.

Какое-то время я молча смотрел в окно, просто чтобы заставить его понервничать. Теперь я понял, что совсем не понравился Кэнди и что она не федерал. Она была манипулятором и работала на Страттена. Именно от нее он узнал, что я только что проснулся и что не в состоянии правильно оценить ситуацию после ночи бонусных снов и веселья в постели. Он не промахнулся – Кэнди отлично справилась с заданием.

Я осознал, что не могу определить, на что способен Страттен, как не могу больше сказать, на что способна женщина. Не знаю, что из этого хуже.

Я попался, и Страттен это знал. Без этой работы я скоро опять окажусь на улице. Конечно, у меня были кое-какие деньги, двигавшиеся по рельсам, проложенным для них Квотом, но их недостаточно. Слишком много профукано.

А поработав с воспоминаниями, смогу купить себе бар, если возникнет необходимость.