Одержимый - Страница 6

Изменить размер шрифта:

Выступление Чернышёва произвело на меня двойственное впечатление.

Я не люблю, когда оскорбляют людей, вне зависимости от того, имеются или нет на то основания; я привык думать, что намеренно оскорбить, унизить может лишь человек скверный, с низменными чувствами, испорченный властью над кем-то и собственной безнаказанностью. Я ещё не готов был таким человеком считать Чернышёва, но в обидных насмешках, которыми он осыпал товарищей, угадывалось высокомерное: «Я вот не такой, как вы, я умнее, дальновиднее и смелее». А между тем в зале сидели капитаны, нисколько и ни в чём не уступавшие Чернышёву, – я в этом не сомневался, как и в том, что их сильно задели оскорбительные намёки.

Но в то же время я с совершенной ясностью, понял, что Чернышёв выступил таким образом не из одного лишь желания оскорбить и унизить, а для того чтобы резко сменить угол зрения на важнейший вопрос! И слова специально подобрал обидные – в трусости обвинил и огонь на себя вызвал, все для того, чтобы пробудить в капитанах самолюбие, заставить их забыть про мудрую осторожность и припомнить, что без риска никакие большие дела невозможны. А раз так, то выступление Чернышёва можно было трактовать совсем по-иному. Я, во всяком случае, решил пока что категорических оценок не делать, а подождать развитая событий.

Неожиданностей, впрочем, не произошло. Атмосфера в зале уже была такова, что предложение Сухотина, из-за которого разгорелся сыр-бор, ожидаемой поддержки не получило. Под одобрительные возгласы и аплодисменты ораторы громили Чернышёва за высокомерие и зазнайство, а тот сидел на своём месте, согласно кивал и, вместе со всеми оглушительно хлопая в ладоши, выкрикивал: «Так ему, злодею! Жарь его по заднице!» Видя, что важное совещание превращается в балаган, председательствующий объявил перерыв, и мы с Ермишиным поспешили в вестибюль, где продолжали кипеть страсти. Разбившись на группки, капитаны возбуждённо спорили; в центре одной из групп мы обнаружили Чернышёва, который, против ожидания, совершенно не паясничал и спокойно отвечал на упрёки в свой адрес.

– Но зачем людьми рисковать? – горячился краснощёкий крепыш, в котором я узнал капитана Григоркина. – Вдов, что ли, мало на берегу мыкается? Бери списанный СРТ, оборудуй его датчиками и управляй по радио, приборы на борту и определят критическую массу льда!

– Мне этого мало, – возразил Чернышёв, раскуривая трубку. – Я ещё хочу понять, как бороться с нарастанием льда, какие есть средства защиты. Химики, слышал, какие-то лаки предлагают, попробовать надо. И потом, ты знаешь, как в аварийной ситуации быстро определить количество льда на борту? Лично я пока что не знаю. Нет, брат Григоркин, приборы людей не заменят. К тому же,

– Чернышёв неожиданно мне подмигнул, – на экспедиции настаивает пресса, сам товарищ Крюков уже местечко в каюте застолбил. Правда, Паша?

Все мы бываем исключительно благоразумны, давая советы другим. Для нас это легко и просто – делиться своей мудростью, когда не затрагиваются интересы нашей священной особы. Будь на моем месте другой человек, я толкнул бы его локтем в бок и посоветовал с минуту поворочать мозгами, ибо лучше прослыть тугодумом, чем сразу же раскрыть пасть и совершить непоправимую глупость.

Между тем именно так я и поступил. Ермишин потом рассказывал, что я напыжился, как индюк, и не просто ответил, а с чудовищным апломбом изрёк: «Безусловно, Алексей Архипыч, это для меня вопрос решённый». Кем решённый, когда, почему? Спустя мгновение я обзывал себя авантюристом, болваном и последним ослом, но было поздно. Чернышёв, сатанински сверкая глазами, тут же расхвалил меня капитанам («отменнейший журналист, ас, в Москву переманивают!»), соврал, будто моя книжка у него настольная («очерки, а читаешь, как детектив, оторваться невозможно!»), и в заключение объявил, что с таким парнем, как я, не пропадёшь. В этой неумеренной хвальбе слышалась столь откровенная насмешка, что мне бы тут же обратить все дело в шутку, но я лишь зарделся, смущённо хихикнул («Как дамочка от комплимента», – припомнил Ермишин) и следующим вопросом окончательно закрепил петлю на своей шее:

– Значит, если экспедиция состоится, возьмёте?

– Считай, взял, – кивнул Чернышёв. – Все равно буду набирать балласт. – И, нагнувшись, задышал мне в ухо: – Неужели думаешь, такого леща на берегу оставлю?

Об этом совещании прослышали наверху, затребовали информацию, и вскоре Чернышёв по просьбе министра отправил ему докладную записку. А ещё через три месяца «Семён Дежнев» с членами экспедиции на борту вышел в Японское море.

Начинаю составлять досье

Я лежу на верхней койке и считаю слонов, вот-вот начну пятую сотню – даже не во всех африканских заповедниках есть такое стадо. Обычно на третьем-четвёртом десятке я засыпаю, но «Семён Дежнев» переваливается с боку на бок, как перекормленная гусыня, а койка и переборки содрогаются от могучего храпа Баландина. Ладно, привыкну. Пассажир я, в общем, неприхотливый, комфортом в своих странствиях не избалован.

Не спится мне, конечно, из-за обилия впечатлений. Получить заказ на серию очерков (главный намекнул: без ограничений) – большая удача для журналиста моего ранга, опростоволоситься мне никак нельзя. Мысль о том, что материал потянет на целую повесть, придёт много позже, когда спутники по экспедиции, каждому из которых я заранее отвёл определённую роль, вдруг перестанут мне подчиняться: тот, кто должен торчать за кулисами и докладывать «кушать подано», неожиданно выскочит на авансцену, и наоборот. Но пока что в голову лезут лишь скудные мыслишки об очерках.

По-видимому, писать о том, как подготавливалась экспедиция, я не буду. Переписка между инстанциями, бесконечные совещания, привычная нервотрёпка со снабжением, утряска личного состава – посвящать во все это читателя то же самое, что водить едока на кухню и показывать, как готовят котлеты: может отбить аппетит. А вот об отвальной, которую устроил Чернышёв за день до выхода в море, немного рассказать стоит.

В последнее время я не раз встречался с Чернышёвым, но никак не мог привыкнуть к его выходкам. Поразительный субъект! К примеру, мне срочно нужно с ним проконсультироваться: редактор требует подробного обоснования моей длительной командировки. «Можно вас навестить, Алексей Архипыч?» – «Валяй, навещай"» И два часа кряду Чернышёв деловито, без всякого ерничества отвечает на мои вопросы. Все, казалось бы, честь по чести, но ушёл от него я взбешённый, грязный, как дворняга, и еле волоча ноги, потому что всю беседу выбивал с ним ковры. В другой раз, не особенно надеясь на успех, я допытался расспросить Чернышёва о его приключениях, а он вдруг разохотился и стал рассказывать, да так интересно, что я уши развесил – впрочем, ненадолго, так как на третьей минуте понял, что мне самым бессовестным образом подсовывается сюжет «Морского волчонка». Уходя, я слышал за спиной обидный смешок: видимо, этот субъект был обо мне не самого высокого мнения.

Подобные случаи отбили у меня охоту без крайней нужды встречаться с Чернышёвым, и на отвальную я пошёл только потому, что хотел познакомиться с будущими товарищами по экспедиции и полюбоваться спектаклем, который, без сомнения, устроит Маша – неужели она упустит случай завербовать новых «лещей»?

Всего приглашённых было семь человек – одни мужчины. Корсаков, крупный специалист по остойчивости судов, вместе со своим аспирантом Кутейкиным прилетел из Ленинграда, известный химик Баландин – из Москвы; кроме них, за столом оказались полярные гидрологи Ерофеев и Кудрейко, Лыков, старший помощник Чернышёва, и я. Машу («единственное приятное исключение», как со старомодной галантностью выразился Баландин) Чернышёв погнал переодеваться, так как она предстала перед гостями в довольно смелой мини-юбке. Гости весело протестовали, обзывали Чернышёва эгоистом, но он был неумолим. Чувствовалось, однако, что успех жены доставляет ему удовольствие; он жмурился, как сытый кот на солнце, и не без ехидства на нас поглядывал: «Швартуйтесь, братцы, к другому причалу, этот занят!» А Маша порождала именно греховные мысли; жены моих знакомых, во всяком случае, единодушно её клеймили и возмущались вульгарным мужским вкусом – лучшего аргумента в пользу критикуемой женщины и выдумать невозможно. К тому же она была классной портнихой, красиво себя обшивала и умела играть на чувствительных мужских струнах: то выглядела легкомысленной и доступной, то вдруг надменной недотрогой, то вроде бы простой и домашней, но с таким взглядом, от которого, как посмеивался Чернышёв, «лещ так и пер на крючок». Молва приписывала ей самые невероятные похождения, однако все три дочки походили на отца, как дождевые капли (что вряд ли можно было счесть для них большой удачей).

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com