Очная ставка - Страница 6
— Не веришь? — спросил он с обидой.
— Ну почему же! Верю, что любишь меня, ты доказал это. Между прочим, женщина всегда чувствует это, — засмеялась она. — У нас есть свой особый инстинкт, который не подводит.
— Тогда почему не хочешь, чтобы я пришел к тебе?
— Сегодня это невозможно. Пойми, Казик, он должен был вернуться еще вчера. Может приехать в любой момент. Я не хочу так рисковать, нервы не выдержат.
Теперь засмеялся он:
— Ты — и нервы! Ты самая безмятежная женщина, которую я знаю.
— Именно потому, что не рискую. По сути дела, я чересчур впечатлительна и ценю спокойствие. Знаю, что ты — другой. — Она ласково провела рукой по его волосам. В этом кафе она не боялась чужих глаз, которые могли подсмотреть, а затем донести. Здесь, в пригороде, вдалеке от центра, у них не было знакомых. — Ну, перестань дуться! Ведь ты был у меня вчера, позавчера, неделю назад…
— Считаешь? — Он нахмурил брови. — Может быть, записываешь в блокноте?
— Казя!
— Прости. — Он склонился над ее рукой, несколько раз поцеловал. — Но и ты пойми меня. Моя жена… Да, впрочем, что здесь говорить!
— Ну, тогда не говори. Не хочу о ней слышать. Я тебе тоже не рассказываю о своем муже.
— Ты права. Трагедия в том, что ни ты, ни я не можем развестись. Ты же знаешь, Данута — владелица бара. Этот серый «опель» тоже принадлежит ей, ну и квартира… Она выплачивает мне жалованье. — Он иронически засмеялся. — Разумеется, это немало, но у меня самого, собственно, ничего нет. А у тебя…
— А у меня, — прервала она его, четко выделяя каждое слово, — муж с высоким положением, с особняком, двумя автомашинами, деньги, драгоценности, меха, и всего этого я могу в одну минуту лишиться, если он о нас узнает.
— Таким образом, мы обречены только на такие встречи, тайком. Горько… Но что поделаешь? Мы оба не созданы для нищеты. А может, все-таки?..
Она подозрительно взглянула на него:
— Послушай, Казя, что бы тебе случайно ни пришло в голову…
— О чем ты говоришь?
— Я не уйду от Яцека. Понимаешь? Запомни, тебе не следует никогда, ни при каких обстоятельствах…
Он возмущенно, почти с негодованием, прервал ее:
— Моника, мы знакомы несколько месяцев, это немало! Разве я когда-нибудь подводил тебя? Кроме того, я тоже заинтересован в своем браке. Нужно смотреть на жизнь реалистически. Если я сказал «а может, все-таки», то это нужно рассматривать, — он мягко улыбнулся, — только как порыв печального сердца. Красиво звучит, не правда ли? Как стихи… Но нам уже надо идти.
Моника остановила свою темно-синюю «вольво» у особняка, открыла ворота гаража. Взглянув на темные окна первого и второго этажей, она отметила с облегчением — а может, с сожалением, что отказала Казимежу, — что ее муж, пан директор, доктор наук Яцек Кропиньский, все еще в командировке. Она любила оставаться одна в своей удобной, комфортабельной и снабженной всем, что только может пожелать человек, квартире, которая ей тем больше была нужна, чем чаще она встречалась с симпатичным Казимежем, который был моложе ее на три года. Через год неотвратимо надвигалось сорокалетие — тот возраст, когда женщине особенно нужны отдых, современная косметика, массаж и тщательный уход за лицом, руками, прической, не говоря уже об одежде, чтобы любовник, не дай бог, не заметил ни морщинки, ни одного седого волоса, ни теней под глазами, появляющихся от усталости.
Думая обо всем этом, она вдруг ощутила усталость. Частые свидания требовали все больших усилий. Временами появлялось желание порвать эту связь, облачиться в обыкновенный домашний халат и тапочки, не бояться ходить по квартире непричесанной и ненакрашенной и наконец почувствовать себя свободной. Яцек, когда бывал дома, не обращал особого внимания на ее внешний вид. После нескольких лет замужества такие вещи легко прощаются. С другой стороны, он требовал, причем очень решительно, чтобы на приемах и во время визитов, которые они наносили вдвоем, жена выглядела бы так, как никакая другая женщина. Он придирчиво проверял перед выходом ее прическу, макияж, платье, драгоценности, которые были на ней, и не прощал небрежности. Моника слыла «классной женщиной», в компании он смотрел на нее с гордостью. Дома же его занимали дела, и больше всего он ценил личные удобства и покой.
Поэтому хорошо, что он еще не вернулся. Можно будет понежиться в ванне, полной ароматной пены, позвонить приятельнице, поболтать вволю, с чашечкой кофе, не боясь, что Яцек будет нервничать, так как ему постоянно «нужен телефон». Спокойный, свободный вечер. Прекрасно!
Она заперла ворота гаража и направилась к парадному входу. Домашняя работница, конечно, уже ушла, этому обстоятельству она тоже обрадовалась: хотелось побыть совершенно одной. В почтовом ящике что-то белело. Хозяйка извлекла разнообразные почтовые отправления: цветные видовые открытки, счета за телефон, несколько писем Яцеку. И конверт, адресованный ей и надписанный незнакомым почерком. Заинтригованная, она вошла в дом, зажгла свет в холле и кабинете мужа, потом в столовой. Моника любила, когда в комнатах было светло, тогда она чувствовала себя в полной безопасности.
Она сняла пальто, положила у зеркала перчатки и с письмом в руке пошла в кабинет. Почту, предназначенную для мужа, и счета положила под бронзовое пресс-папье, а сама села и стала рассматривать адресованное ей письмо. Оно было довольно внушительных размеров, на нем не было марки: видимо, отправитель просто бросил его в их почтовый ящик. Внутри лежало что-то твердое. «Что это может быть?» — подумала она. Конечно, проще всего было вскрыть конверт, но она находила удовольствие в попытках отгадать.
Наконец ей это надоело, и она надорвала конверт. Оттуда на письменный стол выпали какие-то фотографии и два листка, написанные тем же почерком, что и адрес. Взгляд Моники упал на фотографию, лежавшую сверху. Она почувствовала, как ее охватывает ужас, а сердце начало бешено колотиться.
— Невозможно! — прошептала она. — Этого не может быть…
После того как она посмотрела остальные снимки, ее сомнения исчезли. Фотографии изображали ее, Монику Кропиньскую, в совершенно однозначной ситуации. Обнаженное тело Моники обвивали руки мужчины, узнать которого не составляло труда: это был Казимеж. В дополнение ко всему, эти интимные сцены разыгрывались здесь, в этой квартире, в ее спальне и на ее постели. Она узнала часть картины, висящей на боковой стене, угол шкафа и изящную алебастровую лампу, стоящую на столике. И, как всегда, чтобы все совершалось в соответствующем настроении, рядом с лампой стояли две рюмки.
Самое ужасное, что эти снимки не были умело выполненным фотомонтажей. Но ведь в подобных ситуациях они с Казей всегда были одни в квартире, прислуга всегда отсутствовала. Так каким же образом? И кто? И тут только она вспомнила о письме. Неизвестный отправитель писал:
«Уважаемая пани! Вы уже, наверное, сориентировались, кого изображают прилагаемые фотографии. Таким образом, я ставлю вопрос четко и ясно: в качестве первого взноса получаю сумму в сто тысяч злотых помятыми, бывшими в употреблении банкнотами. При этом подчеркиваю, что я сразу же сумею отличить фальшивые деньги. Вы положите деньги в целлофановый мешочек, завяжете или заклеите его и подъедете с ним в ближайшую среду или четверг, это будет двадцать второе или двадцать третье апреля, между восемнадцатью и двадцатью часами в кафе «Гетманское» в Вилянуве[11]. Поставив машину на стоянку, пройдете к ближайшей скамейке, в самом начале аллеи, которая ведет к Вилянувскому дворцу. Мешочек с деньгами положите под скамейку. А если сложится так, что там кто-нибудь будет сидеть, подождите в машине, пока он уйдет. После того как Вы незаметно, подчеркиваю, незаметно (чтобы Вам не повторять эту процедуру, ибо это обойдется Вам в такую же сумму: в ворах недостатка нет) спрячете мешочек, Вы, не оглядываясь, сядете в машину и сразу же уедете. Очередной, но и последний, взнос такого же размера я хочу получить в июне. О сроке сообщу отдельным письмом. После выплаты этого второго взноса я перешлю Вам негативы снимков — всех, потому что я располагаю еще четырьмя подобными. Видимо, не стоит предупреждать, что в случае уведомления милиции, прокуратуры или кого-то из знакомых я денег не получу, но снимки окажутся на письменном столе Вашего мужа, в учреждении, где он работает, и будут положены таким образом, чтобы их смогли увидеть секретарша, курьерша и т. д. Я знаю Вашего мужа настолько, что могу с большой точностью назвать срок Вашего развода, если своевременно не получу требуемой мною суммы».