Очевидное-Невероятное (СИ) - Страница 58

Тот день я почти не запомнил. Он прошёл по расписанию. Единственным событием, достойным хоть какого-то внимания, была пятиминутка памяти Гагарина. Мероприятие проходило под эгидой Минкульта, которое в теперешней реальности именовалось Хозблоком. Модератором как всегда выступала Дарья Петровна Симонова, которую многие из присутствующих знали некогда, как Арину Родионовну Ждименяиявернусь. Поминали хорошими словами хороших людей: самого космонавта и его безымянного спутника с рулоном и кистью. Хотели ещё спеть песню, но не успели — пяти минут оказалось слишком мало.

Мысль написать эту историю у меня возникла спонтанно. Прямо посреди ночи. До следующего совещания, которое мне представлялось решающим, оставалось два дня. Всего! Однако, если отвлечься от прочих дел — совершенно для меня неясных и потому необязательных, что-то написать всёже можно. Была бы бумага!

Я вспомнил про тесный офис в издательстве Ивана Фёдорова, где я впервые в своей жизни встретился с живым Пушкиным! Там, в самом углу комнаты, на полу пылилась целая гора чистой бумаги потребительских форматов, видимо, предназначавшейся для издания «АБАГдейки»! Писчую мелованную бумагу, исходя из более трепетных потребностей читателя, чем просто получение информации, решили поменять на туалетную, поэтому при желании я мог бы написать «Войну и мир», «Ветхий Завет» и «Песнь о Нибелунгах» разом, совершенно при этом не заботясь о производственных площадях.

Прошла ровно неделя. Этого мне вполне хватило для того, чтобы завершить рукопись. Надо признаться, что работа спорилась, нужные слова рождались легко и непринуждённо и мне с трудом удавалось заниматься ещё чем-то кроме этого.

Во вторник, в пять утра был назначен час «Х». Генералам следовало собраться у Западного скворечника, куда тот самый мужик с тележкой должен был подвести, изготовленное Левшой, оружие. Предварительно я осмотрел несколько экземпляров — они были безупречны, взяв в руки хоть саблю, хоть пистолет, так и тянуло кого-нибудь зарубить или застрелить. Расходным материалом послужили заготовки для икон, безвозмездно переданные мастеру-оружейнику артиллерийским капитаном Копейкиным. На место сбора должны были также явиться корнет Косоротов и ротмистр Куроедов, посчитавшие, что их фамилии вполне заслуживают того, чтобы занять достойное место в Пантеоне славных героев Отчества.

Следует добавить, что накануне отправки на фронт был устроен Пионерский костёр, инициатором которого явился всё тот же Павлик Морозов. Несмотря на то, что было очень много дыму, источник его обнаружить не удалось так, как место проведения акции находилось по направлению как раз к той самой — пятой стороне света.

Кульминацией мероприятия явилось символическое сожжение слюнявчиков.

В ночь перед операцией я с трудом запихал рукопись в банку, предварительно прихваченную на помойке за Пищеблоком, и теперь мне только предстоит закопать её под Пирамидоном — глиняной пирамидой Рамсеса Второго. Почему-то я уверен, что именно там ей самое место.

Но прежде мне ещё предстояло отправиться в Лабораторию 119 и ровно в тот самый момент, когда учёный собирался прикурить заветную папиросу, задуть спичку в его дрожащей руке.

— Это ужасно, — посетовал старик. — Вы лишили меня райского наслаждения!

Мне доставило немалых усилий убедить его, что ни одно райское наслаждение не стоит земных мучений и что только ради всё новых и новых страданий и следует жить по возможности долго и полно.

— Жить как кто? — резонно спросил меня химик. — Менделеев умер, а быть кем-то другим я уже не смогу!

— Сможете! — Что-то мне подсказывало, что мне удастся его спасти, надо только найти верное слово. Одно верное слово! — Нам предстоят тяжёлые сражения и уж, конечно, каждому из нас вполне может понадобиться медицинская помощь! Есть открытая вакансия военно-полевого хирурга Пирогова. Когда-то Николай

Иванович вылечил молодого Менделеева от чахотки и сказал ему, что он всех переживёт. Так что у вас есть прекрасная возможность отплатить ему тою же монетой.

Видно, старика весьма взволновало моё предложение и он обещал подумать до утра.

Что до Льва Шаевича, он сказал, что в пять утра вставать не будет и никуда не пойдёт, поэтому мы попрощались с ним заранее.

Разговор был недолгим. Мы качались на качельках и смотрели на звёзды.

— Всерьёз намереваетесь добраться до реки?

— С таким оружием — легко!

— Ваше оружие не защитит вас от врага.

— Ошибаетесь, Лев Шаевич, ещё как защитит! А вот вас ваше — нет.

— О чём это вы?

— О вашей второй руке!

Так я ему об этом и сказал. Напрямую! Понял он меня или нет — так и осталось для меня загадкой. Но разговор наш на этом закончился. Он ушёл к себе и больше я его не видел. Разве что часом позже, проходя мимо его окна, мне показалось, я разглядел за шторой знакомый однорукий силуэт.

Тут я ставлю точку и прощаюсь с вами до той минуты, пока вы не найдете мою рукопись. Я даже не знаю, прочтёте ли вы её до конца или бросите на полуслове, а то и используете по иному (санитарно-гигиеническому) назначению, — ничего этого я не знаю, и не могу знать, но мне верится отчего-то, что интерес ваш к тексту по, мере его освоения, не угаснет и в результате мы расстанемся друзьями.

P. S. Помните, я говорил вам об особенностях времени в Очевидном-Невероятном? О его способности то сжиматься, то растягиваться в зависимости от того, насколько важные события происходят в жизни человека? Так вот я подумал перед тем, как предать свою историю вечности: «А вдруг моё время по отношению к вашему слегка растянулось, и однажды мы вполне можем сойтись в одной точке нашего всеобщего существования? И тогда все мы: и Пушкин с Менделеевым, и вы, читающие эти строки и, может быть, даже те, кому ещё только предстоит явиться в этот мир, сможем открыто и просто посмотреть друг другу в глаза?»

З.Ф. Дзержинский.

Очевидное-Невероятное.

Последний месяц весны.