Очерки по психологии бессознательного (сборник) - Страница 7

Фрейдовская теория вытеснения может, правда, навести кого-то на мысли о том, что только высокоморальные люди способны подавлять свою инстинктивную природу. Аморальный же человек, страстно любящий свою инстинктивную природу, в соответствии с этим должен был бы быть полностью свободным от неврозов. Как показывает опыт, это, разумеется, не так. Такой человек может страдать неврозом, как и другие. Если его проанализировать, то обнаружится, что у него просто-напросто в вытесненном состоянии оказалась мораль. Если аморальный человек страдает невротическим расстройством, то он являет собой, как метко сформулировал Ницше, образ «бледного преступника», который находится в противоречии с самим собой.

Конечно, можно принять ту точку зрения, согласно которой вытесненные остатки порядочности в подобном случае являются лишь обычным пережитком младенчества, который налагает на инстинктивную природу ненужные оковы и поэтому должен быть искоренен. Но если следовать принципу «Ésrasez l’infâme!»[21], можно прийти к теории абсолютного либертинизма и распущенности. Естественно, что это было бы весьма фантастично и бессмысленно. Никогда нельзя забывать и следует напомнить представителям фрейдовской школы, что мораль не была людям ниспослана свыше в форме синайских скрижалей и навязана им, а, напротив, мораль – это функция человеческой души и так же стара, как и само человечество. Мораль не навязывается извне – мы несем ее в себе с самого начала: не сам закон, а моральную природу, без которой совместная жизнь в человеческом обществе была бы невозможна. Вот почему мораль имеет место на всех уровнях и ступенях общества. Она выступает инстинктивным регулятором деятельности, который присущ совместной жизни животного стада. Моральные законы, однако, имеют силу лишь внутри группы живущих совместно людей. За ее пределами их действие прекращается. Там утвердилась старая истина: «Homo homini lupus»[22]. С развитием цивилизации удалось подчинить большое число людей одной морали, хотя до сих пор не удалось добиться господства морального закона за пределами границ сообществ, т. е. в свободном пространстве сообществ, независимых друг от друга. Там с древних времен правят беззаконие, распущенность и вопиющая безнравственность, и только враг осмеливается говорить об этом в полный голос.

Сторонники фрейдовского метода были настолько проникнуты убеждением в основополагающей, даже исключительной роли сексуальности в неврозе, что они, исходя из собственной логики, бесстрашно атаковали современную сексуальную мораль. Это было, без сомнения, полезно и необходимо, ибо в этой области господствовали и продолжают господствовать недифференцированные идеи и воззрения ввиду крайне сложного и запутанного положения дел. Как в раннем средневековье денежная система пребывала в упадке, поскольку еще не сложилась казуистически дифференцированная мораль денежных отношений, а была одна лишь мораль массы, так и сегодня налицо одна лишь общая сексуальная мораль. Девушку, имеющую незаконнорожденного ребенка, осуждают, и никто не спрашивает о том, порядочный она человек или нет. Не санкционированная правом форма любви аморальна, и неважно, кто вступает в такие отношения – достойные люди или подонки. Мы еще настолько загипнотизированы происходящим, что забываем о том, как и с кем это происходит, подобно тому как для средневековья деньги были не чем иным, как сверкающим неистово вожделенным золотом и поэтому дьявольским началом.

Однако все не так просто. Эрос – фигура сомнительная и всегда останется таковой, как бы на это ни реагировали будущие законодатели. С одной стороны, он символизирует исконно животную природу человека, которая будет существовать до тех пор, пока человек обладает животным телом. С другой стороны, он связан с высшими формами духа. Но он преуспевает лишь тогда, когда дух и инстинкт пребывают в гармонии. Если в нем недостает того или иного аспекта, то это наносит ущерб или по меньшей мере приводит к несбалансированной односторонности, которая легко может перейти в патологию. Избыток животного начала искажает образ культурного человека, избыток цивилизации делает больным животное начало. Эта дилемма обнаруживает неопределенность в положении человека, за которую ответствен Эрос. Так, в своем основании Эрос – сверхмогущественная сила, которая, как и сама природа, позволяет овладевать собой и использовать себя, как если бы она была бессильной. Однако триумф над природой дорого оплачивается. Природа не нуждается ни в каких принципиальных объяснениях, а удовлетворяется лишь терпением и мудрой мерой.

«Эрос – могучий демон», – сказала Сократу мудрая Диотима. Мы никогда не сможем сделать его лучше, кроме как только во вред самим себе. Эрос не есть вся наша внутренняя природа в целом, но, по крайней мере, это один из ее существенных аспектов. Таким образом, сексуальная теория невроза, выдвинутая Фрейдом, базируется на истинном и фактическом принципе. Однако ошибка этой теории состоит в ее односторонности и ограниченности исключительно этим принципом, а кроме того, она совершает опрометчивые шаги, стремясь схватить неуловимый Эрос с помощью своей грубой сексуальной терминологии. Фрейд и в этом отношении является одним из типичных представителей именно материалистической эпохи[23], которые надеялись когда-нибудь решить загадку мироздания в пробирке.

Фрейд и сам в пожилом возрасте признал этот недостаток уравновешенности в своей теории и противопоставил Эросу, который он назвал либидо, инстинкт разрушения или смерти[24].

Я вынужден ограничиться этим упоминанием, не вдаваясь в более подробное обсуждение этого понятия. И без того достаточно ясно, что жизнь, как и всякий процесс, имеет начало и конец и что всякое начало есть также начало конца. То, что Фрейд, вероятно, имеет в виду, есть, пожалуй, сам факт того, что всякий процесс – это проявление энергии и что любая энергия вообще может возникать только из напряжения противоположностей.

До сих пор мы рассматривали проблему новой психологии, исходя главным образом из теории Фрейда. Несомненно, мы смогли увидеть нечто истинное, нечто реальное, чему, возможно, наша гордость, наше цивилизованное сознание может сказать «нет»; хотя при этом что-то другое говорит «да». Многие люди полагают подобный факт крайне раздражающим; он вызывает у них враждебность или даже страх, соответственно эти люди не готовы признать сам конфликт. И в самом деле, есть что-то пугающее в том, что человек имеет также некоторую теневую сторону, которая состоит не просто из маленьких слабостей и изъянов, а из прямо-таки демонической динамики. Отдельный человек редко знает об этом; ибо ему, как индивиду, кажется невероятным, чтобы он где-либо и при каких-то обстоятельствах оказывался за пределами самого себя. Но стоит только этим безобидным существам образовать подобие толпы, массы, как сразу же появляется яростное чудовище, и каждый отдельный человек есть лишь крошечная клеточка в теле этого чудовища, где ему волей-неволей приходится идти на поводу у этого кровожадного зверя и даже по возможности обслуживать его. Смутно подозревая об этих неприятных качествах, человек поворачивается невидящим глазом к теневой стороне человека. В воинственном воодушевлении он обрушивается на целительную догму о первородном грехе, хотя она поразительно правдива. Мало того, не решается признаться даже самому себе в том конфликте, который столь мучительно ощущает. Можно легко понять, что такое направление в психологии, которое делает акцент на темной стороне, оказывается нежелательным и даже вызывающим страх, ибо оно вынуждает нас пристально вглядываться в бездонную пропасть этой проблемы. Смутная догадка поступает к нам о том, что без этой негативной стороны мы не можем претендовать на целостность, что мы имеем тело, которое, как и все тела, отбрасывает тень, и что если мы отрицаем это тело, то лишаемся трехмерности, оказываемся плоскими и лишенными материальности. Однако тело есть животное со звериной душой, организм, беспрекословно повинующийся инстинкту-влечению. Соединиться с этой тенью – значит сказать «да» инстинкту и тем самым также сказать «да» той чудовищной динамике, которая маячит на заднем плане жизненной сцены. От этого нас хочет освободить аскетическая мораль христианства, рискуя при этом дезорганизовать животную природу человека на самом глубочайшем уровне.