Очаровательное захолустье - Страница 3

- Да уж окрепну когда! - Он прихлебнул чай из блюдечка.

По-моему, ты уже окреп достаточно, подумал я. Вон как писателям головы откручиваешь!

- Слабость какая-то! - отдувался Петр, приканчивая стакан уже, я думаю, пятый. - Тебе Любка звонила! - фамильярно произнес он.

- Что значит - Любка? - грозно спросил я. Еще помимо вскрытия писателей он будет лезть в мои семейные, а тем более - в несемейные дела?!

- Так уж она назвалась! - пояснил Петр.

...С Любкой особый случай был: она, если можно так сказать, пала жертвой моей скромности. Вариант редкий в отношениях между мужчиной и женщиной. Впервые я увидал ее на совещании молодых дарований в городе Пскове, когда еще интересовались такими дарованиями и совещаниями. Веснушчатые коленки довольно уникальный случай. Тем более - для гурмана, каким я был тогда. Впрочем, и проза ее местами радовала: "Николаева догнала его". Согласитесь, звучит как стих. Тут она и пала жертвой моей скромности - о чем, кстати, я не жалею. Поскольку в тот год Союз писателей окончательно терял свой смысл - и экономический, и престижный, - было принято решение: поразить мир хотя бы количеством членов. И на том совещании было объявлено, что каждый мастер, ведущий семинар, может рекомендовать любого семинариста в Союз, и тот будет немедленно принят. Иногда и скромность бывает полезна. Я Любку не рекомендовал: нахально малость будет. На это она откликнулась абсолютно фантастической деятельностью: закончила в городке Кстове под Псковом финансовый техникум, трудилась там старшей учетчицей на фабрике кистеней, потом рванула в Питер, но сразу не стала использовать свой диплом, а поступила работать в ларек. Появилась она у меня в доме внезапно, после кровавой драки со всесильным Ашотом, хозяином ларька, который взял у нее какие-то памперсы, но денег не дал. Если бы я принял ее в Союз писателей раньше, то как бы забота о ее воспитании свалилась бы с моих плеч, а так я вроде бы должен был еще воспитывать ее. Потом пошли еще более феерические приключения - у нее закрутился роман с красавцем начальником охраны пятизвездочной "Пенты", и тот настолько вдруг потерял голову, что стал селить ее в незанятых люксах, и тянулось это почти год, пока его не разоблачили его же товарищи и не выгнали с работы. Сокрушительное очарование Любки этим не ограничилось: в очередной раз в гости ко мне она пришла не только с красавцем охранником, потерявшим работу и семью, но и с каким-то лопоухим стеснительным субъектом, как оказалось, прорабом, чье семейное положение в связи с появлением Любки тоже резко изменилось. Тут даже не было отношений любовных: он стоял на вокзале и пытался сдать пустующую квартиру жены, поскольку та переехала к нему. Подвернулась Любка, как раз изгнанная бдительными товарищами ее охранника из люкса. Они сговорились с прорабом, поехали на Сенную, там унылый прораб открыл дверь и увидел свою жену с любовником. Жена, особа горячая, несмотря на неоднозначность ситуации, кинулась бить Любку, пытаясь перенести вину на лопоухого мужа. Однако Любка все поставила на свои места. Нарушил все юный любовник жены прораба, который признался в том, что они с его женой любят друг друга уже давно и встречаются регулярно: тут уже и терпеливый прораб хлопнул дверью и предложил Любке поселиться у него - естественно, бесплатно. Любка оговорила сразу же, что это ничего не будет значить между ними, и вселила еще и бездомного охранника. Прораб, однако, сохранил право всюду с ними ходить, поскольку личной жизни у него теперь не осталось. Любка, как ни странно, чувствовала себя в этой ситуации прекрасно: "Николай! Подай пепельницу! Сергей, не молчи - это в конце концов бестактно!" Видимо, ей не хватало еще меня, раз она привела всю эту ораву ко мне. Слегка подавленный такой жизненной энергией, я предложил ее для поездки в Спиртозаводск, после чего она стала незаменимым директором престижного "Ландыша", причем отстаивала наши интересы даже в Смольном, где вроде бы у нас не могло быть никаких интересов. Или оказывалось вдруг, что мы накрепко связаны с какими-то предприятиями. Чем? Любка легкомысленно советовала нам не брать это в голову, и мы не брали.

Заверещал аппарат: она.

- Ну все! По морям мы отплавали! Все тут завидуют нам, хода больше не дадут! - прохрипела она (курит много).

Да. Кончилась малина. Не скрыться теперь будет от жизни никуда, даже к королевам, на худой конец. А жизнь моя в тупике, похожем на тот подвал с папками, ни одну из которых не дали мне.

- Придется в луже барахтаться! - бодро продолжила Любка. - Ты как?

- Я уже барахтаюсь.

- Вот и молодец! Они, - (без уточнения личностей), - согласны "Ландыш" теперь только в глубинку послать, чтобы он жизни понюхал, а не с королевами лясы точил! Есть у тебя на примете глубинка?

- Е-есть! - мстительно глядя на родственника, произнес я.

- Где это? - вздрогнул Петр.

- И литературу там, кстати, лю-юбят!

- Ничаво там не любят! - рявкнул Петр.

- Литература - чушь! - рявкнула и Любка. - Теперь они, - (кто это они?), дбела требуют! Болтовней вашей наелись уже! Настаивают, чтобы в составе группы обязательно были бизнеса, чтобы вся эта лабуда каким-нибудь бизнес-планом кончилась! Бизнесмены есть у тебя?

- У меня?.. Да вот - через площадку поселился какой-то очень крутой. Четыре месяца киргизы, как выяснилось, делали ему евроремонт. Все выскребали, до последнего гвоздика, чтобы от старого ничего не осталось. Только новое признает! Такой годится тебе?

- Где, говоришь, живет?

- Да прямо через площадку от меня!

- А-а. Напротив тебя - знаю. Это Крот. Поговорю с ним. Может, заинтересуется, где глубинка-то твоя?

Глубинка-то настоящая, без подделки. Там и отец мой родился, и четверо его братьев и сестер, в частности, мать вот этого гостя... в саманном домике на берегу реки, лениво пихающейся грудью с пыльным морем. Это не там, где все любят отдыхать... но ведь мы и не отдыхать едем?

Глядя во все более изумленные глаза Петра, я продиктовал адрес.

- А что там есть?

- Море. И река. Выход к морю.

- Нет там выхода к морю! - рявкнул Петр.

- Ну, и местное население... которое не знает, что у них есть выход к морю. Пожалуй, все!

- Ясно. Будет им "Ландыш"! - Любка бросила трубку.

Петр буквально задыхался, услыхав об "ответном визите". Вот так. Это тебе не головы писателям отвинчивать - посмотрим, чем действительно вы сильны!

- А на хрена нам ваш "Ландыш"? - ощерился Петр.

- Ну... например, чтобы тебя до дому на халяву довезти. Во жена обрадуется!

- Она не обрадуется! - сухо сказал Петр.

Любка перезвонила.

- Кроту твоему никак не дозвонюсь. Видать, у него там штаб революционного восстания - заняты все шесть телефонов, что на визитке. Не в службу, а в дружбу: позвони ему в дверь, попроси быстро связаться с Любовью Козыревой - он знает. Побыстрей, пожалуйста.

Вот так. Я ее воспитываю - или она меня? "Николаева догнала его".

Я вышел понуро на площадку. Это конец. Когда-то я неформальным лидером лестницы считался, все жильцы с просьбами кидались ко мне: мог и в газете пропечатать, и по телевизору пугануть, а теперь - вот этот тут главный. Поставил железную дверь внизу. Себе - железную. И даже не интересуется, кто здесь живет.

Сверху вдруг донеслось: "Валерий Георгиевич! Валерий Георгиевич! Не уходите!" Судя по модуляциям тона, это бывшая актриса с третьего этажа, Лидия Дмитриевна. Всегда так говорит. Но сейчас, похоже, действительно взволнованна. "Валерий Георгиевич!.. Вы... идете к нему?" - "Да. С дружеским визитом". "Скажите, пожалуйста, ему, чтобы он поумерил свою аппаратуру, а то после того, как он начал тут жить, у меня ужасно забарахлил телевизор! Сплошные полосы. Не могли бы вы сказать ему? У других, знаете, дела - дача, работа... внуки. А у меня единственная радость в жизни... была. Посмотреть телевизор. Посмотришь и как бы чувствуешь, что ты еще живешь, участвуешь в жизни страны, в политике и в искусстве. А теперь все это кончилось. Представляете, что я ощущаю? Что я никому, абсолютно никому не нужна и ничем абсолютно ни в чем не участвую! Живу одна, все дни в комнате, где не раздается ни звука! Вы понимаете меня?"