Очарованная небом. Изгой - Страница 8

Говорили, что пить папа начал после моего рождения. Я редко видела его трезвым. Но, стыдно признаться, я любила его пьяным – именно тогда он был ласковым и заботливым отцом, разрешал поиграть и погулять подольше.

– Вейго не помер! – громко произнес папа, пристально глядя в покрасневшие мамины глаза. – Чем ходить и причитать, займись лучше воспитанием дочери. Не ровен час созреет, а характер говно говном. Если кто замуж и возьмет, то только ради смазливой морды.

– Характер этот у нее в тетку Раетту! А она твоя сестра, между прочим, – мама погрозила папе пальцем. – Ох, не сосватаем за Ярлаевых сыновей, горе будет…

– Неужто мало у нас в деревне пацанов?

– Толку с них что? – мама сдвинула густые черные брови. – У кого, кроме Ярлая, найдется калым, чтоб от людей стыдно не было?

– Калыым… – закатил глаза папа. – Да хоть бы уж кто взял такую! Лишь бы самим доплачивать не пришлось.

Мама с досадой рухнула лицом на ладони.

– Вот говорила мне старая Анда, не надо девку рожать, – пробормотала она. – Горень-траву давала, но я же думала, бредит старая – сына я ношу.

Вдруг папа громыхнул кулаком по столу так, что я отшатнулась от двери.

– Ты слышишь себя, дура?! Это дочь твоя!

– Не ори на меня, Аргус! Это все твоя сестра – бесовка виновата! Из-за нее Сейлин – ведьма белобрысая.

Папа молчал, сидя на скамейке и бессмысленно смотрел куда-то в пол.

– Если б она не приперлась на роды, Сейлин не родилась бы такой!

Папа поднялся и направился к выходу из кухни.

– Если бы не Раетта, Сейлин бы родилась мертвой, – на секунду остановившись, пробормотал он.

– Да лучше мертвой, чем проклятой бесовкой…

Меня обдало холодом. Я бросилась к себе в комнату и, забежав, прижалась к двери. Ко мне никто не заходил. Медленно подойдя к зеркалу, я подняла глаза на свое отражение. Оттуда в полумраке на меня молча смотрела худенькая девочка в грязном платье по колено. Ее длинные мокрые волосы, точно бледные змеи, сползали по груди, на лице чернели впалые щеки, а от ярко-голубых глаз веяло холодом и одиночеством. Я не узнавала себя. В зеркале стояла какая-то другая, незнакомая девочка, просто похожая на меня. Она выглядела как настоящая бесовка и очень пугала меня. Не выдержав этого взгляда, я отошла от зеркала и завесила его простыней.

Это все мои глаза. Теперь я понимаю, почему мама так их не любит. И не только их. Как-то раз я слышала, как соседка, тетя Танора, советовала маме перекрасить мои волосы в темный цвет, чтоб немножко приблизить мою бесовскую внешность к нормальной. Потому что «такую» меня ни один мужчина в жены не возьмет. Мама всерьез собиралась покрасить меня в черный цвет. Даже порошок из высушенного корня акавы раздобыла. Но тогда папа почему-то запретил.

Мне всегда было интересно, почему мои волосы не темные как у мамы с папой. У Вейго волосы каштановые, глаза зеленые. Я же точно чужая. Даже у тети Раетты волосы были темными. В сочетании со светло-голубыми глазами выглядело это жутковато, но все равно таинственно и притягательно.

Тетю мама всегда недолюбливала. Говорила, что она занимается колдовством, потому я должна держаться от нее подальше. Да это было и несложно – она жила за много километров, в Оргуне, и приезжала к нам очень редко. Но, признаюсь честно, тетя мне всегда нравилась. Она одна не называла меня бесовкой. Даже Вейго иногда так шутил. Хотя я на этого говнюка не обижалась.

Вспомнив о брате, я снова расплакалась. В тот день я видела его последний раз.

Вскоре меня сосватали за Римана, старшего Ярлаева сына. Риман наследовал все хозяйство отца: мельницу, пахотное поле, пять лошадей, восемь коров и еще какое-то немалое количество птицы. В общем, среди наших девчонок Риман считался завидным женихом, хоть и с отвратительным характером и репутацией завсегдатая кабаков и задиры.

К пятнадцати годам фигура моя уже несколько округлилась, парни переставили задираться и начали смотреть иначе. Маленькая бесовка как-то вдруг, неожиданно для меня, стала желанным трофеем. Радовало ли меня такое внимание? Отнюдь. Мало приятного в том, что подпитый Риман или его дружки теперь пытались протянуть свои лапищи, куда не положено. Естественно, по этим лапищам они получали, а заодно и по всем остальным частям тела, до которых я успевала достать.

Как-то после очередной неудачной попытки залезть мне под юбку, я таки выбила Риману зуб на глазах у закатившихся со смеху товарищей. Харкнув кровью, Риман тогда прокричал: «Ты мне еще ответишь за это, ведьма! Вот станешь моей женой, я из тебя всю дурь мигом выбью!»

У меня внутри все сжалось. Я смотрела на жалкого рвано-волосого озлобленного труса с окровавленной ухмылкой и с ужасом представляла, что ждет меня в браке. «Я лучше сдохну, чем выйду за такого урода!» – в сердцах прокричала я ему.

Я не врала. Я и впрямь готова была утопиться, перерезать себе вены или повеситься, лишь бы никогда не становиться женой этого ничтожества!

Тем же вечером отец Римана пришел выяснить, почему сосватанная девка позволяет себе подобные выходки, и не стоит ли ему разорвать помолвку? Родители наплели ему что-то и заверили, что я покладистая и на все согласная.

А чтоб слова с делом не расходились, папа выпорол меня ветками ивы, посадил в сарай и запер без еды и воды. Я кричала и умоляла родителей отказаться от помолвки, но все было бесполезно. А мама то и дело подходила к двери и, пару раз стукнув по ней ногой, повторяла «Моли Хэо о милости, непутевая. Будет ее воля, закроет глаза на грехи твои».

Грехи… непослушание и нежелание выходить замуж. Вот мои грехи. Но кто придумал, что это грехи? Единственный «Устав жизни», надиктованный кому-то когда-то богиней хранился у каких-то магов за Горой. Я никогда его не видела, мои родители тоже. Да никто его не видел! Так почему я должна верить на слово? Я не верю, что Хэо накажет меня за то, что всего лишь хочу жить. А жизнь с Риманом будет хуже смерти.

Тогда меня продержали в сарае четыре дня, но, так и не добившись согласия на брак, все равно впустили. Видимо посчитали, что мертвая невеста хуже непутевой.

После этого я два часа проплакала в хлеву под пузом у старой Белянки. Корову мое присутствие никак не смущало, в полудреме она жевала свое сено и лишь изредка сгоняла хвостом особенно наглых насекомых. Спасибо ей за это. Иногда коровы могут дать тебе то, на что не способны иные люди. О, Пречистая Хэо, пусть Белянку никогда не забьют на мясо! Пусть я никогда не созрею!

Марси меня в этом опередила. Она так радовалась, что больше не ребенок. Она-то давно уже присмотрела себе в мужья сына кузнеца, Хостена Гарна.

Марси не была красавицей. По крайней мере, таковой ее не считали. У нее было круглое в веснушках лицо, бледная с сероватым оттенком кожа, отчего Марси всегда казалась немного больной. Глаза у нее были небольшие, широко расставленные и такие же серые, как окружающая действительность. Ноги стройные, но короткие и кривые. Однако данный недостаток Марси успешно скрывала длинной юбкой, и двигалась всегда так легко и грациозно, что заподозрить ее ноги в каком-то пороке было невозможно. Волосы Марси были не слишком густыми, но и, отнюдь, не редкими, хотя сама подруга называла их убожеством и для объема вплетала в косу несколько соломинок под стать цвету.

Сколько ее помню, Марси всегда хотела замуж и много детей. Порой я даже завидовала ее нормальности. Со мной-то что не так? Почему об одной мысли о замужестве, у меня внутри все скручивается морским узлом?

Девушки Линорры сторонились меня. В первую очередь из-за внешности, и потом, не интересно мне было болтать с ними про парней и строить глазки каждому проходящему. А других занятий в свободное время они не знали.

Марси старалась успевать и тут и там. Хотя Марси частенько пугали, что я наведу на нее порчу, она не слушала. Спасибо ей за то, что не осуждала и не перестала быть моей единственной подругой. Хотела б я навести порчу на этих кур, да не умею.