Очарование зла - Страница 52

Наконец у двери послышалась возня, затем защелка отодвинулась, и на крыльцо упало желтое пятно света. Посреди этого пятна стоял сам генерал Скоблин, с заспанным лицом, в полосатом халате.

Мацылов развернулся к нему фронтом.

— Адмирал Кедров просит вас срочно прибыть в управление!

Скоблин подавился широченным зевком:

— Что случилось? Почему такая срочность?

— Николя! — трагически зашептала Надежда Васильевна. — В чем дело?

Николя взял ее за руку, больно стиснул. Надежда Васильевна девически пискнула и замолчала.

Мацылов рыкнул:

— Исчез генерал Миллер!

Вот так и у знали…

В управлении РОВСа собрались, невзирая на ночь, все шишки этой организации: генерал Кусонский. рослый, костлявый, устрашающе похожий на оживший скелет, адмирал Кедров — седовласый и загорелый, что придавало ему сходство с негативной пластинкой для дагерротипа; полковник Мацылов ввел Скоблина.

Неизвестно, откуда повелись эти ночные посиделки. Прежде любое дело, кажется, могло подождать утра. Ну разве что дворцовые перевороты вроде убийства государя Павла Петровича. А так: рапорт, затем — ужин, спокойный сон до рассвета и уж после восхода солнца — разбирательство.

Может быть, все началось с войны. С последней войны, с германской. Нельзя безнаказанно нарушать правила. В 1812 году Россия нарушила принятое в Европе обыкновение не воевать зимой. И победила Наполеона. Германская война принесла отмену еще одного запрета — не воевать по ночам. Теперь воевали круглые сутки. И заседали круглые сутки.

Да, в этом все дело. Двадцатый век все окончательно испортил. Невозможно стало жить.

— Итак, господа, — провозгласил адмирал Кедров, — теперь все в курсе случившегося. Генерал Миллер бесследно исчез. Нам надлежит обсудить и… принять меры.

Скоблин решительно уселся и тут же выдвинул предположение:

— Может быть, он у дочери?

— Его там нет, — сухо ответствовал Кедров. — Говорят же вам, он исчез бесследно. Но прежде чем заявить об этом факте в полицию, мы хотели бы знать: когда вы сегодня виделись с генералом?

— Я? — Скоблин искренне удивился. — Но сегодня я Евгения Карловича вовсе не видел. Последний раз мы встречались в воскресенье, когда он обедал у нас дома.

Кусонский повернул к Скоблину свою лысую, обтянутую сероватой кожей голову.

— Нам достоверно известно, что вы должны были встретиться с ним сегодня.

— Да? — иронически поднял плечи Скоблин.

— По его словам, вы сами завели этот разговор во время упомянутого вами воскресного обеда. Вы заявили, что РОВСу пора прекратить надеяться на помощь западных демократий. По вашим словам, только немцы способны быть нашими истинными союзниками.

— А вы с этим не согласны? — осведомился Скоблин.

Однако сбить Кусонского ему не удалось. Ни один мускул не дрогнул на лице, похожем на маску смерти.

— Это не имеет отношения к делу. Вы назначили место и время сегодняшней встречи. Нам они известны, — сказал Кусонский.

Скоблин обезоруживающе улыбнулся.

— В таком случае, господа, вам известно обо всем этом больше, чем мне самому!

— Вы напрасно иронизируете, генерал, — заметил Кедров очень спокойно. — Уходя из управления на эту встречу, генерал Миллер оставил генералу Кусонскому записку, запечатанную в конверт. Он просил не вскрывать конверт до его возвращения. И поскольку генерал не вернулся ни через два часа, ни через четыре и его не оказалось ни дома, ни у дочери, мы решили вскрыть конверт.

Он вынул длинный листок бумаги и неторопливо развернул его. Расправил на столе ладонью.

Кедров читал старательно, как школьник, с тщанием выговаривая каждый слог. Очевидно, эта манера осталась у него со времен флотской службы, когда он считал нужным доводить до сведения каждого матроса, даже самого малограмотного, свои приказы и правительственные распоряжения.

Закончив чтение, адмирал поднял голову и внимательно посмотрел на Скоблина.

Скоблин был искренне растерян и огорчен.

— Ничего не понимаю, господа… В половине первого мы с женой завтракали в ресторане…

— Генерал! — сурово произнес Кедров. — Я рекомендую вам сообщить нам правду.

— Но это и есть правда…

Кусонский повернулся к Кедрову.

— Довольно! Нам следует немедленно заявить в полицию об исчезновении Евгения Карловича.

Кедров отозвался:

— Совершенно с вами согласен. Господин Скоблин, вы идете с нами.

— Извольте. — Скоблин пожал плечами. — Прошу меня извинить, — добавил он вдруг. — Я собирался в спешке… Я могу посетить ватерклозет?

— Разумеется, — ледяным тоном произнес Кусонский, прежде чем Кедров успел ответить «нет».

Произошло это потому, что Кусонский испытывал к Скоблину невыразимое презрение. И сверх того, Кусонский считал свое презрение гораздо более ценным чувством, нежели необходимость бдительности по отношению к возможному врагу. И Кедров волей-неволей вынужден был отнестись к чувствам Кусонского с уважением. Вот отчего все это и случилось.

Скоблин сонно вошел в туалет и там мгновенно преобразился. Стал деловит и предприимчив. И для начала высадил окно.

Юношеские годы остались позади, но кое-какая сноровка у бесстрашного Николя еще имелась: хватаясь за антенны и провода, Скоблин поднялся на крышу. Скользя по черепице, пробежал несколько шагов. Он не видел, как из разбитого окна ватерклозета высунулся Кусонский, как внизу собрались деятели РОВСа, услышал только пару хлопков — бессильно пальнули из пистолетов. Перебравшись на другую сторону улицы, Скоблин спустился на тротуар и побежал. Ему нужно было во что бы то ни стало очутиться на центральных улицах: там даже среди ночи можно поймать такси.

Он бежал, темная одинокая тень на пустой улице. Впереди мелькал свет, и вдруг он превратился в круглые огоньки фар. Скоблин выскочил перед машиной на дорогу, поднял руки. Такси резко затормозило, окатив генерала потоком разогретого воздуха. Водитель высунулся в окошко, намереваясь обругать пешехода, но, увидев его бледное лицо, смолчал.

— Елисейские Поля! — закричал Скоблин, подбегая и лихорадочно копаясь в кармане — есть ли деньги.

Дверца хлопнула, машина помчалась сквозь ночь. Скоблин слышал затихающий вдалеке шум: крики, выстрелы. Он вздохнул и обмяк на сиденье.

Квартира, куда примчался, спасаясь от возмущенных соратников по РОВСу, Скоблин, была та самая, где схватили Рудольфа Клемента. Сегодня она, по счастью, была обитаема, о чем свидетельствовал желтый прямоугольник освещенного окна. Скоблин рассчитался с шофером еще в автомобиле и, выскочив из такси, нырнул в подъезд. Водитель уехал, не вдаваясь в подробности. Ночная смена всегда несла в себе возможность неожиданного приключения. Здесь главное — вовремя уехать, иначе можно повредить автомобиль.

Скоблин взлетел по ступеням. В темноте нашел кнопку звонка, надавил. Он слышал, как в квартире раздается звон, раз, другой. Более безнадежным был бы, наверное, телефонный звонок. Когда звонит покинутая любовница, никому не нужная, звонит и знает, что никто не снимет телефонную трубку…

Черт! Это все бессонная ночь и досада на Миллера: зачем только он оставил эту проклятую записку Кусонскому! Отсюда и сентиментальные мысли… А может быть, все из-за Нади. О, лучше не думать о том, что может случиться с Надей! Она избалована, привыкла к роскоши, привыкла ко всеобщему восхищению… И голос. Необходимо беречь волшебный Надин голос.

Да подойдет ли кто-нибудь к двери? Сколько можно? Скоблин надавил в третий раз и долго держал не отпуская. Наконец шорох возле двери заставил его снять палец с кнопки.