Очарование зла - Страница 26

— Между прочим, — развязно протянула Вера, — если бы Эфрон мне тогда всего не рассказал, мы бы с вами сейчас не беседовали…

— Вы меня хорошо слышали? — Дуглас всем своим видом давал ей понять, что никоим образом не поддерживает ее легкомысленного тона.

— Да слышала, слышала… — Вера досадливо вздохнула. — Какие вы все зануды…

— Соблюдение конспирации — главное условие успешной работы. Это, надеюсь, вам ясно? — сухо говорил Дуглас.

— Слушайте, откуда мне знать все эти ваши правила? Прежде чем кричать на меня, лучше бы научили… — Она пожала плечами, допила лимонад, взялась за остывший кофе. Дуглас с отвращением смотрел на розовые полукружья помады, оставленные ею на стакане. — А знаете, вы могли бы дать мне чудное задание, связанное с деятельностью моего отца. У него на квартире регулярно собирается кружок монархистов. И документы тоже там хранятся. Кстати, я собственными глазами видела на его столе папку с надписью «ЗАГОВОР».

— Я же вам только что сказал: не суйте нос туда, куда вас не просят!

— Но ведь я живу с отцом. Прибираю в квартире, готовлю. Чищу картошку, ношу уголь… — Она пошевелила пальчиками в кружевных перчатках, вздохнула от всей души. — Выгребаю золу из камина… Ну и иногда стираю пыль с папок у него на столе. А что, нельзя?

— Черт! — раздраженно проговорил Дуглас. — Да будь моя воля, я бы немедленно прекратил всякую работу с вами… и уж ни в коем случае не отправлял бы вас в Москву.

— В Москву? — ахнула Вера. Лицо ее засияло неподдельным восторгом. — Вы хотите отправить меня в Москву?

— Да, — сухо сказал Дуглас. — Собственно, ради этой новости я и пришел встретить вас на вокзале. Чтобы вы не наделали глупостей и не сбежали. Я получил такое указание Центра. И, в отличие от вас, я указания руководства не обсуждаю. И даже если они мне не нравятся, я в точности выполняю их.

— В Москву! — повторила Вера.

Она вскочила, опрокинув стул и кофе, метнулась к Дугласу, наградила его страстным поцелуем.

— Жорж, миленький! Я вас обожаю! В Москву! В Москву! Обожа-аю…

Пожилой вокзальный буфетчик, лежа грудью на многострадальной стойке, смотрел на Веру с усталой умиленностью. Потом встал, вынул тряпку из кармана, пошел вытирать кофейную лужицу. Вера схватила букет, кофе закапал с лепестков.

— Что вы думаете о Москве? — весело спросила Вера у буфетчика.

Тот ответил равнодушно:

— Там большевики.

Вера звонко расхохоталась и, подхватив букет и чемодан, вышла из кафе. Дуглас встретил взгляд буфетчика и заказал коньяка. Двойную порцию.

— Понимаю, — сказал буфетчик, шаркая обратно к стойке.

После Парижа Москва ошеломляла. Большую часть дня по приезде Вера просто ходила по улицам, купаясь в изобилии белого света и русской речи. Ее не оставляло стойкое ощущение того, что она очутилась посреди мечты. Мечта была воплощенной и оттого немного пугала. Ирреальными выглядели высокие дома и нечеловечески широкие проспекты: они как будто прибыли сюда из будущего на машине времени.

И еще Москва была полна музыки. Она изливалась из репродукторов, установленных на перекрестках, доносилась из раскрытых окон домов. Иногда Вера просто останавливалась и слушала. Это никого не удивляло. Многие, проходя мимо, приветливо улыбались ей. «Это коммунизм, — думала она смятенно, пытаясь поверить счастью. — Это то, ради чего мы с Болевичем решили пожертвовать не просто собой, но нашей любовью… Если только это правда…»

Это было правдой. Оно оставалось и никуда не исчезало. Музыка была разной. Не только маршевой и не только «Интернационал», которым Вера дразнила бедную Плевицкую. Иногда вдруг из репродукторов доносился джаз. Советский джаз!

Вера остановила молодого человека в футболке и белых брюках: судя по выражению его лица, он никуда не спешил. «Иностранка» заговорила с ним по-русски, спросила, показывая на репродуктор:

— Стало быть, в Советской России тоже существует джаз?

Он заговорщически подмигнул:

— Это одесский джаз… Вы интересуетесь?

— Я знаю Бесси Смит, — сказала Вера. — Она борец за права черных. Разогнала однажды целую шайку куклуксклановцев, представляете?

Молодой человек присвистнул.

— Здорово!

Он предложил ей руку:

— Идемте в парк. Скоро вечер, а там аттракционы. Вы видели наши аттракционы?

Вера охотно приняла приглашение. По дороге молодой человек разглагольствовал:

— Я тут думал, отчего советский джаз имеет, как правило, одесское происхождение, а в Америке он процветает в Чикаго, где полно бандитов… Знаете, что я думаю? Я думаю, это неспроста. Когда деньги есть только у бандитов, музыканты прилепляются к бандитам. Им все равно, им просто нужно что-то поесть и снова делать музыку.

— И они не думают о том, что услаждать слух преступников — само по себе есть преступление? — спросила Вера немного провокационно.

Молодой человек на это ответил:

— Я думаю, что предать свою музыку, с их точки зрения, — еще более преступно.

Он заметил в толпе компанию похоже одетых ребят и девушек, те замахали ему руками, и молодой человек потащил было к ним Веру, но та отказалась.

— С меня довольно и Москвы, — сказала Вера. — Я просто переполнена впечатлениями.

Парень засмеялся:

— Что ж, оставляю вас наедине с нашей красавицей. Покатайтесь на аттракционах. Возьмите «петлю Нестерова», не пожалеете.

Он пожал ей руку и ушел быстрым шагом.

«Какой уверенный в себе, красивый юноша, — думала Вера, провожая его глазами. — Разбирается в музыке, свободно и смело высказывает суждения… Ничто из рассказа Орловской не подтверждается. Никто не запуган, никто не притворяется счастливым, — они действительно счастливы…»

На миг ей вдруг почудилось, что мир странно раздвоился. Орловская, несомненно, ЧТО-ТО ВИДЕЛА. Что-то, испугавшее эту женщину на очень долгие годы. Нечто темное и страшное, которое, возможно, притаилось за сверкающим верхним слоем. Вторая действительность.

Вера тряхнула головой, наваждение исчезло. Мир был реален и полон красок. Неожиданно Вера ощутила едва ли не физическое страдание оттого, что никак не может сделать последний шаг и войти в эту сверхжизнь, перейти грань и вырваться из кокона собственной отчужденности. Она не могла больше оставаться здесь чужой. Она в России, она в Москве — дома.

Вера побежала к аттракционам и встала в очередь. Очередь оказалась длинная, но это Веру не смутило: она напитывалась впечатлениями, и каждое новое приближало ее к желаемой цели — стать одной из этих счастливых людей наступившего будущего.

Воздух был пронизан сексуальностью. Вера ощутила это в одно мгновение — вероятно, грань была перейдена, — и у нее начало покалывать кожу. Считается, что Париж — столица любви. Какое заблуждение! Темный старинный город с редкими прорывами площадей, обсиженный горгульями — стражами неба (чтобы никто не взлетел незамеченным!), обсиженный стариками по углам и паркам — стражами земли (чтобы никто не прошел незамеченным!). Консьержи, нищие, портье, буфетчики, аккордеонисты. Музыка вползает по улицам наверх, стекает вниз. Печальная донельзя, даже когда это немудрящий вальсок.

Здесь все обстояло иначе. В хрустальном море света все выглядели страшно молодыми. Юноши и девушки здоровались за руку, никто не целовался. Одежда подчеркивала пол; девушки с широкой талией, в широченных юбках являли собой полную противоположность модному стилю, к которому принадлежала и Вера (узкие бедра, отрицающие всякую возможность материнства). Юноши и напоминали печальной памяти «товарища» Кондратьева, и в то же время были совершенно иными: их физическое совершенство выглядело одухотворенным. Эти спортсмены, несомненно, читали книги. Классику. Пушкина.

Вера ощутила укол зависти. Она очень давно не читала Пушкина.

Они разговаривали о новейших достижениях науки и техники, обращались друг к другу «товарищ» — но воздух вокруг них потрескивал от здорового сексуального чувства. Улавливали они это? Вера не могла сказать в точности. Глаза у них сияли, это выглядело потрясающе.