Обыкновенная мемба - Страница 2

– Ой, какой ты чудной! – но тоже надулась и зашагала вслед за Андреем.

Вите не хотелось отставать, он тоже набрал воздуха и, стараясь не дышать, стал ходить за товарищами.

Минуту, конечно, они не продержались, но Лена все-таки досчитала до сорока пяти.

– Вот! Видите! Так это без тренировки! А потренировались и минуту походили б не дыша. А это значит, что если бы мы оседлали радиоволну или свет, то могли бы побывать на Луне, походить на ней и вернуться домой на одном дыхании.

Они потренировались еще пару раз, чтобы, в случае нужды, отправиться в путешествие на Луну хорошо подготовленными, но в это время Андреев брат крикнул:

– Ну вы, мастера безвоздушного спорта, садитесь к аппарату! Сейчас буду включать.

Ребята расселись у телевизора, а Лена сказала брату:

– Ты на всякий случай выключи люстру, а то опять все пробки пережжешь.

– Если перегорают пробки, то люстрам от этого ничего не делается. И потом, она выключена. Физику нужно учить, а не одни песенки.

Андреев брат включил телевизор. Он загудел, и экран озарился странным, неестественным светом: зеленым, оранжевым и голубым.

– Гм… – сказал Андреев брат. – Что-то не так… Вероятно, не хватает энергии… Впрочем, все включают телевизоры – скоро футбол.

И он нагнулся к регулирующему напряжение трансформатору и повернул ручку…

Что произошло в следующее мгновение – ни в тот момент, ни в последующие годы никто из троих толком рассказать не мог. Вокруг все завыло страшными, электронными голосами, заплясало ужасными земле– или, скорее, воздухотрясениями. Андрея, Витю и Валю подхватила какая-то огромная, сверхракетная сила, вынесла из окна второго этажа и понесла прямо над городом, в небо.

А небо это оказалось тоже странным: только что было голубым и уже чуть розовым – приближалась вечерняя заря, – но вдруг превратилось в фиолетовое, потом черное, и на нем проступили огромные и очень яркие звезды с очень длинными, мохнатыми лучами. Эти лучи трепетали и переливались.

Но не это оказалось самым главным. Впереди, перед ребятами, мчался переливающийся всё тем же невероятным – оранжевым, ослепительно белым, голубым и зеленым – светом огромный пульсирующий шар. От него во все стороны, вверх и вниз, расходились странные, трепещущие, похожие на звездные, лохматые лучи. Они обтекали ребят со всех сторон, образуя прозрачную розоватую стену.

Таким образом, ребята оказались как бы в огромной светящейся бутылке. Пробкой этой бутылки оказался светящийся шар. От него вдоль стенок иногда проплывали переливающиеся пузырьки, как газ в прозрачной бутылке с вишневым напитком. Только газ в бутылке с вишневым напитком двигался обычно со дна к горлышку, а тут всё происходило наоборот. Пузырьки двигались от горлышка к донышку, хотя самого донышка никто так и не увидел.

Сзади курилось и переливалось нечто совершенно непонятное. Черно-светло-фиолетовое в зеленую и белую крапинку.

Всё в этой прозрачной бутылке было наоборот. От ее стенок веяло жаром, и ребята даже вспотели. Вернее, это, может быть, не был пот, а всего лишь испарина. Причем испарина довольно странная. Такая, какая бывает, когда крепко испугаешься. И всё, что заключалось в этой бутылке с гибкими розовыми стенками, не стояло на месте, а медленно передвигалось и как бы переливалось. Даже внутри у ребят тоже всё как будто переливалось, и сами они всё время медленно переворачивались и кружились.

Когда ребята стали приходить в себя от неожиданности и, главное, от очень трудного и потому страшного переливания чего-то в самих себе, Валя крикнула:

– Ой! Мне страшно!

Валин голос показался глухим и расплывчатым, словно это кричала не Валя, а кто-то другой, чей голос был записан на граммофонную пластинку или магнитофонную ленту. И вот когда эту ленту или пластинку запустили, радиолу или магнитофон вдруг заело, и вместо обычного звонкого Валиного голоса прозвучал басовитый, утробный мужской голосище, да еще и странно растянутый.

Вот почему такой голос заставил мальчишек вздрогнуть и оглядеться. А когда они огляделись, то тоже испугались.

Оказывается, они плавали и кувыркались, как будто соринки в наполненной розовым бутылке. Андрей попробовал схватиться за Витю, но Витя, увидев, как плавает и кувыркается Валя, прежде всего попытался помочь ей. Он поймал ее за самый краешек юбки и потянул. Втроем они опять закувыркались и поплыли к розовым стенкам гигантской бутыли, вдоль которых всё так же проплывали разноцветные пузырьки.

Розовые, вздрагивающие стенки показались очень недобрыми, даже опасными, и ребята, усиленно работая руками и ногами, отплыли к противоположной стенке. Но и эта стенка тоже была не лучше, и потому они поплыли назад.

Так повторялось несколько раз, пока, наконец, ребята не остановились как раз посреди бутылки и впервые за всё время вздохнули: от страха и неожиданности они сдерживали дыхание. И в этом, видимо, им помогала тренировка.

Воздух внутри бутыли оказался приятным, острым, как газированная вода или как воздух в лесу после грозы. Он пахнул озоном и еще чем-то, слегка горелым, но тоже приятным.

Валя посмотрела на ребят, и глаза у нее стали круглыми.

– Ой, какие вы страшные!

Мальчишки посмотрели друг на друга и промолчали. Они поняли, что красивыми их назвать, наверное, нельзя.

Круглое лицо Андрея вытянулось, стало неприятно розовым. Нижние веки и нижняя губа оттопырились и опустились. А вот темные, почти черные волосы, всегда тщательно прилизанные, почему-то встали торчком, и потому довольно симпатичное лицо Андрея показалось и Вале и Вите не слишком приятным.

В обычное время несколько вытянутое лицо Виктора теперь стало приплюснутым, отчего скулы на нем выступили острыми треугольниками, а глаза – серые, твердые – показались всем неестественно огромными и, главное, не серыми, как обычно, а розовыми, как у белых кроликов.

И даже Валя оказалась не красивей ребят. Ее очень милое, овальное лицо перекосилось куда-то на сторону, как в кривом зеркале, глаза превратились в узенькие щелочки. Уголок одного глаза смотрел вниз, и потому эта сторона Валиного лица казалась печальной. А уголок второго глаза подался вверх, и потому перекошенное лицо с этой стороны приняло надменное выражение.

Андрей похлопал верхними веками и прошепелявил:

– Я всё понимаю. Это у нас от космических перегрузок. Мы – в невесомости.

Он мог так говорить, потому что у него был очень умный брат и очень добрые родители. Они всегда покупали для него умные книжки, и он их постоянно читал.

Однако Витя тоже кое-что знал. Он смотрел взрослые телепередачи, ходил в кино и слушал радио. Кроме того, он читал книги и «Пионерскую правду» даже тогда, когда был еще октябренком. Вот почему он усомнился.

– Как же так? Если у нас перегрузки, да еще космические, так тогда не может быть невесомости. Одно из двух.

– Правильно! – сразу согласился Андрей и зашепелявил точно так, как только что шепелявил Витя. – Ты говоришь правильно. Что-то одно из двух. Либо космические перегрузки, либо невесомость.

– И потом, – басом шепелявил Витя, – откуда мог взяться космос? Мы ведь сидели на Земле.

– Верно говоришь, – кивнул Андрей и покрепче ухватился за Витю.

Бутыль с необыкновенными розовыми стенками заметно тряхнуло, она слегка изогнулась и как бы поплыла куда-то в сторону, но вскоре выровнялась и полетела дальше.

– Мальчики! – медленно и басовито не то закричала, не то запела Валя. – А мы, кажется, и в самом деле в космосе.

Сквозь просвечивающие стенки бутыли справа по курсу проплыла какая-то далекая не то планета, не то солнце – большой серо-буро-малиновый шар. Бутыль, которая, как видно, летела именно к этому шару, исчерченному ровными линейками-шрамами и с белой шапочкой на макушке, изменила направление и теперь двинулась к другой не то планете, не то солнцу. Оно маячило впереди и чуть левее по курсу полета.

Некоторое время мальчишки молчали. Сомнений, кажется, не было. Они и в самом деле очутились в космосе. Но как и почему – понять не могли, хотя бы потому, что несколько секунд, а может быть, и минут после телевизионного взрыва они ничего толком не видели и очень медленно соображали.