Обыденный Дозор. Лучшая фантастика 2015 (сборник) - Страница 12

– Кто!!! Сука!!! Если не Путин!!! – скандировал он. – Кто!!! Сука!!! Если не Путин!!! Я спрашиваю вас!!! Ответьте мне, кто?!! Кто!!! Сука!!!

Толпа невнятно загудела, а затем стала нестройно подхватывать.

– Слушай, – спросила Дженни, – а это за или против?

– Ты меня спрашиваешь? Понятия не имею. Вроде и выборы сто лет как закончились.

– Скажите, а митинг за или против? – обратилась Дженни к пожилой женщине в роговых очках с дужками, обмотанными зачем-то мятой и неряшливой фольгой.

Та посмотрела взглядом, полным ненависти и презрения. Стекла ее очков оказались с невероятным увеличением, поэтому ненависть выглядела огромной. Затем вдруг не выдержала и гортанно заклокотала:

– Провокаторы! Провокаторы! Вам все мало?! Все мало?!

– Давай срочно выбираться. – Я потянул Дженни за руку и принялся грубо расталкивать людей плечами.

Дело пошло заметно быстрее. Вокруг стоял дикий шум, мельтешили лица, а один раз мы даже повалили штатив с огромной камерой «НТВ+ +», который внезапно вырос из толпы перед нами. Напротив камеры стоял пузатый мужик в костюме клоуна, с рыжей шевелюрой, накладным носом и выбеленным лицом. Похоже, ему было без разницы, с кем разговаривать, потому что, когда штатив упал, он на полуслове повернулся к нам и, не меняя интонации, продолжал говорить вслед, пока между нами не сомкнулась толпа: «…социальные льготы и пассионарность гражданского населения. Эта пассионарность сохранилась сегодня только в России как ответ на давление иностранных спецслужб. И здесь я хотел бы особо подчеркнуть два фактора, а именно…»

А потом толпа резко закончилась, и мы с размаху налетели на загородку, которую придерживал рукой здоровенный ушастый полицейский. На пальцах руки синела полустертая татуировка «ТУЛА».

– Куда прешь, – лениво пробасил он.

– Нам разрешено! – решительно сказал я.

– Матросы, что ли? – недоверчиво спросил полицейский, оглядывая нас, а затем раздвинул перед нами загородки. – Идите, но обратно уже не пушу, – пригрозил он.

Оказавшись на свободе, мы нырнули в арку и оказались на параллельной улочке. Здесь было тихо, хотя шум толпы доносился и сюда. А потом толпа зашумела сильнее, а из далеких динамиков заиграла грустная песня. Над крышей поднялась разноцветная стая воздушных шаров. Следом – огромная надувная голова, она обвела окрестности добрыми нарисованными глазами. За головой вылезли плечи и туловище с надувными рукавами, изображавшее деловой пиджак со строгим галстуком. И гигантское воздушное чучело медленно поплыло в небо, покачивая подошвами исполинских ботинок.

– Что это было? – спросил я ошарашенно.

В ответ послышался далекий выстрел, а через секунду в небе расцвели гроздья праздничного салюта, провожая улетающую фигуру. Дженни вдруг уткнулась мне в грудь.

– Я не могу больше! – всхлипнула она. – Верните меня в нормальный мир! Отпустите меня!

– Пойдем, пойдем, – сказал я, обнимая ее за плечи. – Просто надо научиться вести себя так, будто все вокруг нормально. Пойдем спрячемся, скоро все пройдет.

Но ничего не проходило. Над головой грохотал салют, а мы шли по улицам, стараясь не смотреть на вывески и лица прохожих, в каждом из которых было свое безумие.

Из огромной фуры с надписью «ТРАНС» прямо посреди бульвара выгружали один за другим новенькие диваны в полиэтилене и ставили в два этажа.

Огромный пакет кефира на человеческих ножках кинулся нам наперерез, размахивая ручками и бумажной папкой. Изнутри тонкий девичий голосок, приглушенный слоями картона, предложил поучаствовать в социальном опросе всего на пять минут и звонко выматерился нам вслед, когда мы прошли мимо, никак не реагируя.

Поперек дороги по земле тянулась здоровенная труба почти в человеческий рост, а через нее был выстроен деревянный переход с резными перилами и очень узкими ступеньками. Перед ним скапливалась очередь из прохожих. Какая-то бомжиха в драной меховой шубе деловито срывала с трубы пласты стекловаты и запихивала в свою клетчатую сумку на колесиках.

Крепкие тетки в одинаковых серых халатах и белых косынках, вооружившись ломами, методично выкорчевывали кирпичи тротуарной плитки и небрежно скидывали прямо на проезжую часть. За ними плелись трое хмурых мужиков с тачкой и лопатами и забрасывали освободившиеся дыры дымящимся асфальтом, разравнивая его сапогами.

Красная «ауди» с тонированными стеклами, устав тащиться в пробке за троллейбусом, вдруг взревела двигателем, подпрыгнула и вкатилась на бульвар, гулко стукнув днищем о бордюр. Она унеслась вперед по дорожке, распугивая пешеходов и мамаш с колясками, а чуть дальше мы уже видели, как она гудит с тротуара и сигналит фарами, пытаясь снова вклиниться в поток, причем за тем же самым троллейбусом.

Остальные машины выглядели не лучше. Один «жигуленок» ехал с открытым капотом, из-под которого валил черный дым. Когда капот открывался слишком высоко, водитель высовывался по пояс из бокового окна и рукой слегка прикрывал его. В стальном кузове самосвала были насквозь прорезаны электросваркой громадные буквы «БГ433», и через них на дорогу плоскими струйками непрерывно тек песок. Старенький, но вполне респектабельный джип вез на крыше обычный железный бак для мусора – грязный и подписанный масляной краской «ЯСЛИ-7». У маленькой «дэу» нежно-салатного цвета из распахнутой горловины бензобака торчал заправочный пистолет с обрывком шланга. Старинная «Волга» несла на своем капоте трехметровую иглу антенны – она с оттяжкой стегала ветви каштанов, растущих вдоль дороги.

Припаркованные автомобили стояли совсем дико и в совершенно неожиданных местах. Но особенно меня почему-то поразил оранжевый эвакуатор: он торчал посреди тротуара, занимая все пространство, а прохожие обходили его по проезжей части. Судя по спущенным колесам и мусору, накиданному на площадку, стоял он здесь с зимы.

– Вот тут и живу, – сказал я Дженни, когда мы свернули во дворы и подошли к подъезду бетонной башни. – Заходи. Нам на последний этаж, лифт сейчас не работает.

– Сейчас не работает? – на всякий случай с ударением переспросила Дженни.

– Ну да. Его в будни утром выключают, а в шесть вечера снова включают. – Я покосился на нее. – Только меня не спрашивай зачем. Может, электричество для каких-нибудь окрестных цехов экономят. Я здесь третий год живу, всегда так было.

– Вот я и думаю, – вздохнула Дженни. – Если мы приняли препарат сегодня, то как же оно всегда так было?

Я пожал плечами.

– Ну, вот смотри, – продолжала Дженни, бодро шлепая по ступенькам резиновыми галошами, – у тебя на входе в дом целых четыре двери подряд, одна за другой. Четыре! Подряд! Это всегда так было?

– Ну да. Сначала кодовый замок, на второй – домофон, третья обычная, ну и четвертая железная…

– Ладно, а вот это что? – Дженни бесцеремонно указала пальцем.

– Это дядя Коля, – объяснил я. – Здравствуйте, дядя Коля.

– Здоров, – кивнул он, не отрываясь от экрана.

– А почему он сидит на лестнице в одних трусах?

– Ему дома жена курить запрещает.

– И он всегда так сидит?

– Нет, конечно. Зимой – в свитере.

– Но все равно сидит здесь? С телевизором на коленях? – допытывалась Дженни.

– Ну да… Пришли, вот моя квартира. – Я распахнул электрощиток и вынул из тайника ключ.

Переступив порог, Дженни с любопытством озиралась.

– Скажи, а вот эти все ведра и тазы… – начала она.

– Это не мое, – перебил я. – Это хозяйки. Она здесь почти не бывает. А моя комната вот тут.

– Нет, просто я никогда не видела столько ведер. Зачем они ей?

– Она домашнее мыло варит.

– Домашнее мыло? – отчетливо переспросила Дженни, внимательно глядя на меня. – Мыло? Домашнее?

Я пожал плечами.

– И это нормально? – подытожила Дженни.

– Вроде того.

Дженни долго смотрела на меня, а затем вдруг облегченно рассмеялась.

– Ну, слава богу. Я уж боялась, что все три дня будет плющить. А тебя, я вижу, уже отпускает потихоньку. Значит, скоро и меня отпустит.