Обычные приключение «олимпийца» Михаила Енохина - Страница 23

— И у вас тоже. Значит, слава богу, проходят, — мать Мошкиных пошла к дому.

— Скажите, пожалуйста, — сказал Женька ей вслед, — вчера ваш кот прибегал? И во сколько?

Мать резко обернулась.

— Я сейчас милицию позову!

Пришлось уносить ноги, раз она правду за насмешку принимает!

— Как думаешь, купили они? — невесело спросил Женька Михаила.

— Как же, как же... Я теперь только на кота надеюсь, что он деньги не потерял.

Они решили проведать шлюпку, как она там, а потом опять наведаться к Мошкиным: как они там. Возможно, кот вернулся ночью, а Мошкины нашли записку и деньги только сейчас.

В «Спорттовары» Михаил даже не заглянул — расстраиваться только: денег нет, да и трос, наверное, весь разобрали. Лучше уж мучительная надежда, чем безнадежные мучения.

Когда они, миновав старую пристань, вышли к заброшенному пляжу, до них донесся какой-то непрерывный металлический стук.

— Это у нас! — встревожился Михаил.

Они бегом обогнули скалистую гряду и... остановились.

На берегу кипела работа! Молчун и Хихикало вовсю стучали молотками, отбивая на валуне ржавчину с якорной цепи. Рядом с ними сидел Борис и яростно полировал рашпилем зубья небольшого якоря, о котором так мечтал Михаил.

Работа сразу же прекратилась...

— Уходите отсюда! — пронзительно закричал Женька.

— Привет, — как ни в чем не бывало сказал Борис.

— Привет, — безмятежно сказал Хихикало. А Молчун поздоровался интеллигентным кивком головы.

— Уходите! Уходите! Уходите! — заверещал Женька.

Михаил стоял как столб, не врытый в землю. Казалось, качнет ветерком, и он упадет. Такой у него был вид неустойчивый.

— Не ори, — попенял Борис.

— Чего орешь? — тоже мягко сказал Хихикало. А Молчун снисходительно посмотрел на Женьку, будто укоряя: ну чего ты тут разорался?

— Вступаем в твою команду — нахально заявил Борис. Важно достал из шлюпки какой-то пухлый полотняный тючок и гордо швырнул Михаилу под ноги. Тючок развернулся — в нем была связка капронового троса.

— На кошкины деньги,—сказал Борис.

— Кота перехватили, — захихикал Хихикало и умолк.

Михаил, не веря самому себе, не мог оторвать глаз от сокровища у ног.

— Миша, — умоляюще начал Хихикало, — ну, прими нас... Ну, чего ты?

А Молчун понурился и, словно плача, начал тереть кулаками глаза.

— Последний. Еле-еле успели купить,—сообщил Борис. Михаил молчал.

— Для себя все, да? — запсиховал Борис.

— Жилы, — поддакнул Хихикало, а Молчун кивнул.

— Мы не жилы, — обиделся Женька.

— А еще пионеры, — протянул Борис. — Настоящие пионеры так не поступают.

Михаил по-прежнему смотрел вниз. Но уже не на трос. А на башмак Бориса с развязанным шнурком. Перехватив его взгляд, Борис понимающе подмигнул, наклонился и завязал шнурок.

— Эй, эй! Меня выпустили! — донеслось издали. Весело подпрыгивая, к ним бежали братья Мошкины.

— Ладно,—сдался Михаил, сурово оглядел Бориса и компанию,— Только уговор — не выдержите наше новое «спортивное» испытание, не примем.

— Испытывай,—с готовностью сказал Борис. — Все выдержим.

— Говори — что, — потребовал Хихикало. Молчун кивнул.

— Я еще не придумал, — признался Михаил. — Испытание должно быть самым тяжелым.

На следующий день все собрались у шлюпки. Каждый должен был предложить самое трудное испытание.

— Сад поливать, — уныло сказали Мошкины.

— Землю копать, — тяжело сказал Хихикало.

— Яблоки продавать, — хмуро сказал Борис.

«Белье стирать», — написал Молчун на листке в блокноте.

— Да, — согласился Михаил. — Это уже кое-что. Хорошо бы найти какие-нибудь детские ясли и все там перестирать, до единой пеленки. Вот тогда бы мы точно увидели, кто из нас отсеется!

— Придумал на нашу голову, — зашипел Борис, толкнув Хихикало локтем.

— Но нам не доверят, — продолжал Михаил. И все повеселели. — А жаль, трудное это дело...

— Полы мыть не легче, — сказал Женька, еще ничего не предлагавший. — Вот в школе мыть полы заставляют дежурных. Хорошо еще, что только свой класс, а не всю школу до чердака! Надорваться можно!

Михаил встал:

— Решено. В какой вы школе учитесь?

— В пятой приморской, — нехотя ответил Борис.

Женька насупился, предчувствуя, что сболтнул что-то лишнее.

— Сколько там этажей? — спросил Михаил.

— Пять, — буркнул Хихикало. — А может, выберем другую, какую пониже? — он сразу все понял.

— Это на нас семерых-то, — заметил Михаил, — пять этажей?!

— А две лестницы! — рассердился Борис. — Шутка? По сто десять ступеней каждая!

— Отлично! Про лестницы-то я и забыл! — обрадовался Михаил.— Нас же семеро. Пять этажей и две лестницы — то что нужно!

— И вовсе не нужно, — заныл Женька. — Почему это нам с Мошкиными тоже испытание? Мы уже давно в команде! Это вот им — испытание! Вымоют школу — тогда их и примем!

— Нечестно! — сказал Михаил. — Как мы можем другим испытание давать, если не знаем: выдержим ли сами!

— Верно! — горячо подтвердили Борис и Хихикало. А Молчун кивнул. Мыть всю школу одним им явно не хотелось.

— А классы тоже надо или одни коридоры? — поднял руку Хихикало и тут же схватил подзатыльник от Бориса.

— Конечно, и классы, — простодушно ответил Михаил.

— Идем к завхозу проситься школу мыть? — дружно сказали Мошкины.

— Проситься не будем. Это неинтересно, — отчеканил Михаил. — Тайно начнем, когда стемнеет.

— При свете луны? — поинтересовался Борис, подумав что так даже лучше: не различишь потом, где вымыто, а где — нет.

— Я потом с фонариком проверю, — словно угадав его мысли, ответил Михаил.

...В этот раз не охраняли дома ни Михаила с Женькой, ни братьев Мошкиных, и они смогли поздно вечером улизнуть, хоть и боялись, что их отсутствие вдруг обнаружат. Но кто же мог подумать, что они способны даже дойти до мысли такой: удрать куда-то так поздно, раз этого им никто не запрещал и не запирал на ключ.

Ну, а Борис, Молчун и Хихикало ушли из дому совершенно спокойно. Каждый, во-первых, спал в саду. Во-вторых, никогда не задумывался о каком-то распорядке дня, по которому почему-то полагается детям ночью спать. А в-третьих, они в любой момент могли сказать (Молчун письменно), что сговорились пойти на ночную рыбалку. Словом, это не было для них проблемой. Они жили летом вольготно: домой приходили только есть и спать, да и то в любое время. Родители давно махнули на них рукой. А если и покрикивали на них, то для порядка, в который не верили. Отец Бориса, например, вообще гордился самостоятельностью сына. «Он у меня не лопух. Может за себя постоять», — говаривал он своим соседям по базарному прилавку. В одном только он был подчас неумолим: хочешь не хочешь, а торгуй фруктами тогда, когда он, отец, никак не может по какой-нибудь причине. «Помогай семье, не обижай, и семья тебя не обидит, поможет»,— изрекал он, вручая сыну трояк или пятерку с принесенной им, сыном, выручки. Когда школа жаловалась на Бориса, на его плохое поведение и не менее плохую учебу, отец отвечал: «А вот Валерий Чкалов — он тоже был не Сахар Медович. И в школе хулиганил, и в последующей жизни — кино такое видели?! А вышел в большие люди — дай бог всякому!»— «Какое ж это у Чкалова хулиганство? — возражали ему. — Неоправданный риск, безрассудная отвага — такое у него бывало. Но зато потом...» — «И у моего будет ПОТОМ, откуда вы знаете? А что мой отчаянный — для этого тоже нужны риск и отвага! И вобче он у нас долго не задержится — в морское училище определю на главного механика пароходов! Там ух как зарабатывают!» Вот и попробуй с ним поговори.

...У школы собрались в одиннадцать вечера. Все пришли с тряпками, с ведрами, а Хихикало — с чайником. #

— А чайник зачем? — спросил Михаил. — Чаи гонять?

— Не гонять, а брызгать,—сдержанно ответил Хихикало.—Полы брызгать, а потом тряпкой размазывать.

— Не размазывать, а мыть, — строго поправил его Михаил.— Только неудобно с чайником-то. А ты подумал, где будешь тряпку выжимать?