Обрученные с идеей (О повести Как закалялась сталь Николая Островского) - Страница 12

профессорских; отсюда - жаргон и стихия устной речи, отсюда - главный общий принцип, охватывающий всю эту стилистическую пургу - сказовость. Сказитель, рассказчик, отдельный человек - не может заполнить своим духовным бытием распахнувшуюся вокруг него бездну революционной эпохи, бездна зияет сквозь мозаику его восприятия, и, стремясь охватить неохватное, рассказчик спешит, сочленяет несочленимое, наращивает узор мозаики - монтирует.

...Николай Островский пишет свою повесть не так, как строят дом из кирпичей:

от первого этажа к последнему Он повесть именно монтирует - из готовых эпизодов, многократно отшлифованных в сознании.

Все элементы его стилистики, как видим, известны и даже врываются в текст знакомой "метелью" слов. И все-таки это - в целом - совершенно новое и удивительное текстовое явление. После тяжеловесной, мощной, буйной густоты И.

Бабеля и Вс. Иванова, после Серафимовича, Фадеева и Малышкина, после прозаиков 20-х годов, смотревших на мир в тысячи увеличительных стекол и бросавших на общий абрис эпохи детали невероятной интенсивности, - после этой густоты и пластичности Островский с его податливой стилистикой кажется бесплотным, воздушным - как бы вовсе нематериальным. Он идет в своем стиле точно за событием, за сюжетом, за эпохой, и стилистика его мгновенно простодушно меняется, отражая малейшие колебания внутреннего духовного пути. Он интуитивно улавливает всеобщую безусловную черту нового художественного мышления:

смешение разнородных начал, сочленение несочленимого, смешение разорванного.

Но самое это смешение разнородного приобретает у Островского новое качество; он нащупывает не "стиль", но разгадку того, что этот стиль порождает, - само новое соотношение человеческого, личного сознания и беспредельной революционной стихии.

Первое общее ощущение от "бесстильного" текста Н. Островского ощущение скорости. Ворвался, понесся, побежал, устремился, налетел, сорвался с места, закружился, заплясал, заметался, круто повернул, оборвал шаг... Ни мгновенья покоя. Ритм стремительной, лихорадочной спешки, скорость предельная, безостановочное выкладывание сил. Корчагин "спешит жить". Спешит сам и других подгоняет. Эта спешка даже не рассчитана во времени, не привязана ко времени - здесь скорость потеряла самое ощущение времени. Время уплотнилось, сжалось, исчезло. Мы увидим далее, что это ощущение, при котором как бы уже нет времени и пространства[*А. Фадеев писал Островскому, что в повести мало "объемности", мало чувства пространства. "Этого у тебя не хватает; порой кажется, что люди действуют в безвоздушном пространстве". Фадеев считал это недостатком, равно как и то, что многочисленные герои Островского не налиты "плотью".], а есть лишь вытеснившее их движение и действие, - имеет решающий смысл в философском плане; но в данный момент меня интересует Моя задача - показать, что "недостатки" суть неизбежное продолжение достоинств. Ощущение спрессованного времени создается у Островского не только и не столько даже глаголами действия, сколько строением текста. Самый взгляд, самый тип зрения - предполагает и готовит это всезаполняющее движение.

Возьмем маленький отрывок, вполне характерный для Островского и не окрашенный явно никаким воспринятым из других книг внешним стилем. Вот просто рассказывает, как было дело:

"Не успел Павка и пикнуть, как поп схватил его за оба уха и начал долбить головой об стенку. Через минуту, избитого и перепуганного, его выбросили в коридор. Здорово попало Павке и от матери. На другой день пошла она в школу и упросила отца Василия принять сына обратно..."

Монтаж: сначала - крупный план: секунда, разросшаяся до бесконечности; повествование идет со скоростью прямого действия, т. е. с той скоростью, с какой долбит поп Павкиной головой о стену. Герой не успевает пикнуть, как все уже свершается. Мы не заметили, а уж прошла целая минута, и уже перед нами общий план, общий абрис: избили, выбросили в коридор. И тут мы не заметили, как прошел целый день. Теперь мы видим уже не общий план даже, а сверхобщий:

здорово попало Павке и от матери. И после этого символического отсыла опять-таки сразу, без перехода - новое конкретное, четкое действие: пошла в школу... На протяжении пяти строк трижды переменился масштаб; общее смешалось с частным; мгновение - с протяжением; сиюминутное - с завтрашним и всеобщим.

Принцип повествования - совмещение разных планов. Островский описывает волосы Риты Устинович, в следующей фразе говорит, что Сережа Брузжак "узнал от нее очень много нового" (общий план!), а потом, сразу, показывает тюк литературы и маленькую книжку комсомольского устава, переданные Ритой Сереже. Этот-то принцип и позволяет Островскому после крупноплановых эпизодов жизни Корчагина, неожиданно свертывая действие, сообщать: "Два года повертелся Павка на этой работе..." "Уже год носился по стране Павел Корчагин..." "Прошло два года..."

Сталкивается, смешивается мгновенное и бесконечное. Во фразе. В абзаце. В главе. В целой книге, построенной как бы из конечных, мозаичных, точечных эпизодов, сквозь сочленения которых просвечивает текучее время, а здесь, внутри эпизодов, внутри сознания - времени не замечают, его нет, и сама категория времени не нужна.

Этот принцип определяет у Островского манеру видеть вещи. Целое у него неожиданно составляется из крупно увиденных частностей, частей, частиц. Видит - часть, не целое. Не говорит: он шел. Говорит: тяжело переступали ноги. Не трамвай бежит по улице Киева - вагон трамвая: конкретная часть целого. Не Павел повернул коня - жесткая узда повернула коня. Не Павел смотрел на Климку - два огромных блестящих глаза смотрели. Не Павел купался - загорелое изгибающееся тело плыло на середину озера. Бандит, который нападает на Павла в Киеве, не имеет лица, но только части лица: большой череп, могучую челюсть, черноту бороды... Он душит Павла: мы видим только пальцы, обхватывающие шею...

Целое складывается из частиц. Действие - из жестов. Движение - из точек.

Быстро попрощались. Цепко схватился за железные поручни паровозных ступенек.