Обретение (СИ) - Страница 17

Я заварил свежего чаю, выложил остатки сладостей, присланных родней – не угощать же человека тем, что он сам продает? – и присоединился к Шае на веранде. Она выглядела странно: с одной стороны, была притихшей и настороженной, с другой, ее словно распирало какое-то приятное известие. Ну... я предполагаю, что приятное, хе-хе.

Вскоре подошел и Учитель Доо. Выглядел он вполне здоровым и полным сил: вот что делает с человеком животворящие ванна и бочонок, в которых он отмокает несколько часов кряду.

– Мне нужен совет мудрого человека, учитель, – промолвила Шая, низко склонив голову. – Я просто не знаю, как мне поступить теперь...

– Ты хочешь посоветоваться насчет свадьбы? – искренне поразился Учитель Доо. – Но ведь у вас уже все решено...

– В том-то и дело, что сегодня поменялось абсолютно все в моей жизни! – перебила его бакалейщица. – Но дайте я расскажу по порядку...

И Шая поведала, что утром, несмотря на похмелье, решила не оттягивать неприятного финала своей самостоятельной жизни и отправилась к Бубнежнику Бу, как они и уговорились на празднике: прикинуть ресурсы лавки и свои возможности. В «Салоне "Надежда"» его не оказалось, но Шая не удивилась – без пяти минут муж не отличался трудолюбием и частенько открывал ее лишь после обеда. Но и на стук в жилую часть дома никто не отозвался. Шая удивилась и испугалась – после краж она часто пугалась непонятного – но, к счастью, мимо проходил с патрулем десятник Гёро, строгий, но честный служака. Она кинулась к нему за советом и помощью, и именно солдаты патруля обнаружили, что дом не заперт, а комнаты Бубнежника Бу несут явные следы поспешных сборов.

– Он посмеялся надо мной, наш десятник, но я не в обиде, – застенчиво улыбнулась Шая. – Сказал, что даже неудачникам не хочется жениться, не говоря уж о таких бравых молодцах, как он.

Обыскали они и лавку, не обнаружив ни единой монетки в кассе, после чего предположили, что новоиспеченный жених смылся из дома, покинул квартал и, возможно, даже столицу.

– Я не знала, радоваться мне или печалиться, – рассказывала Шая. – С одной стороны, отменяется ненавистная свадьба, с другой – мое положение от этого не улучшается ни на грош!

Она вернулась домой, бестолково посуетилась на кухне и, смирившись с тем, что жизнь ей, похоже, предстоит закончить в нищете, спустилась в подвал, чтобы упаковать для продажи оставшиеся продукты. И вот именно там, на стеллаже, вместо тыкв и картошки нашла сундучок с запиской «Плата за похищенный товар».

– Там столько денег... – тараща глаза, шептала она. – Я никогда за раз столько не видела. Что мне делать с ними, учитель? Подскажите, должна ли я их вернуть?

– Кому? – удивился Учитель Доо. – Разве там была подпись дарителя?

– Не-е-ет... – Шая растерянно замотала головой.

– Да и был ли даритель? Возможно, это в похитителе проснулась совесть, – Учитель Доо саркастично хмыкнул, но Шая не заметила сарказма. – Дорогая моя, ты почти потеряла лавку, ты была разорена, но совершенно неожиданно обрела богатство, покрывающее твои затраты и дающее шанс сделать торговлю еще больше, лучше и разнообразнее на радость всему кварталу. Это ли не закон всемирного равновесия в действии?

– Ну... Если Вы так говорите... – нерешительно, плывя сознанием, согласилась Шая.

– Именно так я и говорю. Иди домой, дорогая, отдохни, успокойся, подумай о будущем... Ты никому ничего не должна. И совсем не обязательно всем знать о том, какие загадочные события произошли в твоем доме.

Шая покивала, послушно встала с кресла, направилась к воротам и, лишь на полпути спохватившись, вернулась:

– Это Вам! – протянула она корзиночку. – Спасибо, наставник. И Вам спасибо, молодой господин.

Она низко поклонилась нам обоим и ушла, на этот раз окончательно.

– Твоя работа? – спросил Учитель Доо после недолгого молчания.

Я потупился, но кивнул.

– Почему не спросил совета?

– Я хотел сам разобраться во всем. Хотел проверить себя...

– Ну и как оно вышло?

И я рассказал в подробностях. Несколько раз хохот Учителя Доо прерывал мое эмоциональное повествование, но слушал он с неослабевающим интересом.

– Ну что же, – подытожил он мой рассказ, – слава Судьбе, никаких фатальных ошибок ты не совершил... Несказанно повезло, что эти демоны уже общались с людьми и смогли правильно оценить твои вопиюще плохие манеры. Балькастро! Надо же, уже дефенсор, а я еще помню его одетым в шерсть аколитом. Да и Иниго вырос не только размерами... Как быстро летит время.

Он потянулся к корзиночке:

– Что там у нас? Я наконец-то проголодался, – и, кинув в рот пару крохотных рисовых пирожных, удовлетворенно вздохнул. – Я тобой доволен.

3. Магия костей

Вершина лета одарила привычной для столицы жарой. Днем улицы квартала Ворон плавились под яростным солнцем, листья деревьев выгорели и поникли, как уши спаниелей, практически не давая тени. Большинство жителей прятались в прохладе лавок и мастерских. Истомленную зноем тишину нарушали лишь деловитый перестук ткацких станков, скрип гончарных кругов и пыхтение горна в алхимической лаборатории Мунха, сопровождаемое клубами вонючего дыма. Случайные прохожие передвигались короткими перебежками, прячась в спасительной тени домов, да изредка, бряцая оружием, по улицам проходил патруль стражи. Хранитель Сию как дитя радовался жаркой погоде. Практически весь день он оставался в облике обычного серого кота и лениво охотился за разомлевшими мышами. Миска мелко шинкованной говядины и тень могучей шелковицы вполне примиряли его с реальностью.

Жизнь в «Доме в камышах» начиналась с рассветом с обязательной тренировки «единой нити». Днем мы валялись в бассейне купальни. В прохладе церемониального зала, развалившись на отдраенных мною лежанках, читали трактаты о приемах охоты на мелкого и крупного зверя, сочиняли стихи на древнем наречии, больше похожие на нескладные и неловкие молитвы в храмах Судьбы, а ближе к вечеру, когда прохлада окончательно покидала раскалившиеся стены дома, выходили в тень сада на медитацию. За пару недель под деятельным руководством Учителя Доо я обустроил весьма уютный уголок: на небольшом холме, окруженном старыми сливами и низкорослыми кустами барбариса-годжи, выложил круг камней, засыпав внутреннее пространство мелким озерным песком. В эту песочницу Учитель вкопал специальные чурбачки для стояния на одной ноге разного размера и высоты, распиленные так, чтобы рисунок годовых колец обнаруживал не только уникальность каждого, но и включался в общий ансамбль.

Медитация оказалась весьма опасным занятием. На первом уроке я изо всех сил старался очистить сознание, добросовестно отстояв по пятнадцать минут на каждой из своих ног и игнорируя противную дрожь в коленках. После чего самоотверженно приступил ко второй фазе: изображению на песке символа «спокойствие». Когда замыкал его конечный элемент, знак вдруг налился густо-синим цветом и взорвался. Взрывом разметало не только песок, но и вкопанные чурбачки. Учитель, стряхивая с шапочки мусор вперемешку с осыпавшимися листьями слив, сокрушенно покачал головой:

– Храмовое наречие пока исключим. Попробуй сделать надпись на современном бахарском, надеюсь, это избавит нас от жертв и разрушений.

С течением дней коленки начинали дрожать позже, чурбачки становились выше, медитации длительней. У меня стало получаться писать и даже рисовать, удерживая контроль над движениями кисти и вдохновением. Живопись и каллиграфия превратились в инструмент связи с изнанкой, лишив удовольствия от безоглядного погружения в поток воображаемого. Куккья это, безусловно, повергло бы в уныние, но Иса во мне лишь философски пожал плечами – значит, не судьба! Учитель наконец-то перестал называть меня «мой юный друг» и тыкать пальцем, а песочница уже не напоминала полигон для испытания пороховых зарядов.

После захода солнца квартал оживал. Жители собирались компаниями, рассаживались за столиками кабачков, пили, пели, ссорились, смеялись. У нас же было тихо: учитель, удобно устроившись на кушетке, углублялся в какой-нибудь мудреный трактат, а я, как ни старался, ни на чем не мог сосредоточиться и то и дело замирал, прислушиваясь к звукам улицы. Учитель, видимо, посочувствовал моей скуке и вечерами стал отпускать побродить.