Обретение Энкиду - Страница 53

Десятника звали Хашта. Он был легко ранен - в левое плечо. Сидел, одновременно откусывая от лепешки и затягивая зубами узел на повязке. Хашта и слушал местного балагура, и не слушал, мимолетно улыбаясь шуткам и поблескивая белками глаз.

- Ну-ка! - произнес чей-то громкий голос.

Воины загомонили, уступая место, и к костру протиснулся кряжистый дядька. Тот, что спас мне жизнь. Это и был сотник.

Оглядел собравшихся, хмыкнул. Его угостили лепешкой, вином в полой тыкве. Отведал и того, и другого. Встретился глазами с Хаштой, еле заметно кивнул ему.

Сотник сказал, что подслушивал у палатки начальства. Там решено, что битву выиграли мы, и потому завтра отходим к реке Дуалу.

Известие было хорошее. Мы просидели у огня до глубокой ночи. Выпили все вино, какое только нашлось. Потом заснули.

Я очнулся. Мы с Мурзиком лежали рядком на диване, будто супруги на брачном ложе, а Цира без сил оседала на табуретке. Мы видели, как она кренится набок, хватаясь слабеющими руками за табуретку, но не могли даже пошевелиться, чтобы ее подхватить. В конце концов Цира с грохотом повалилась на пол и тихонько, бессильно заплакала, скребясь пальцами по полу.

Первым пришел в себя Мурзик. Отбросил одеяло, скатился с дивана и подобрался к Цире. Улегся рядом большой неопрятной кучей. Она подползла к нему и свернулась клубочком. Мурзик погладил ее, как кошку. Кое-как встал. Поднял Циру и перетащил ее на диван.

Цира бухнулась рядом со мной, задев меня локтем по лицу. Я простонал, мотнул головой. Сел.

Мурзик пошел на кухню за водой.

Цира, громко глотая, выпила принесенную Мурзиком воду.

- Загоняешь ты себя, - сказал ей Мурзик.

Цира подержала стакан в руке и вдруг с визгом запустила им в стену. Стакан разбился, осквернив обои остатками воды.

- Гад! Гад! Гад! - завопила Цира, подпрыгивая на диване. Меня мягко потряхивало рядом с ней. - Сукин сын! Мерзавец!

Мурзик изумленно моргал.

- Сволочь! Коммунистическая гадина!

- Да что с тобой? - тихо спросил Мурзик. - Что я тебе сделал?

- Мне?!. Мне?!. Ты всем!.. Всем нам!.. Всем! Ты... Ты!.. Ты сделал... Ты... Энки...ду...

Она расплакалась - бурно, навзрыд.

Мурзик сел на пол возле дивана, заглянул Цире в лицо. Вытер своим толстым пальцем слезы с ее щеки.

- Ты чего, Цирка... - прошептал он. - Ты чего плачешь?..

- Ты нас предал... Ты нас бросил... - захлебывалась Цира. - Ты погряз в своих комми...

- Вы же сами мне велели... Вот и господин мой скажет... - бормотал Мурзик виновато. - Я же для пользы...

Я сел рядом с Цирой на диване и резко спросил Мурзика:

- Нашел стерву?

- Да... И в доверие к ней втерся... Она меня на курсы всеобщей грамотности отправила... Читать-писать обучаюсь за счет партии...

- Мы тебя не для грамотности туда направляли!

- Так это... господин... - сказал Мурзик. Он заметно сделался прежним.

- Слушай ты, Хашта, - сказал я. - Хватит называть меня господином. Привыкай теперь к Даяну.

- Хорошо, - сказал Хашта.

- И волосы отпусти. Не стриги под полуноль.

- Хорошо, - повторил Хашта.

- И серьгу себе купи. Я денег дам.

Он заморгал.

- Так это вы были?.. - спросил он тихо. - Тот паренек...

Паренек?

- А какой я был? - спросил я.

- Нет, вы сперва скажите... У костра - это вы сидели?

- Там много кто сидел.

- Нет, возле самого сотника. Еще вином его поили из тыквы.

- А... вином - это я его поил. Он мне жизнь спас.

Хашта-Мурзик засиял. Потянулся через Циру, схватил меня за руку. Сжал.

- Он этот глоток вина потом долго вспоминал...

- Почему? - поразился я.

Хашта пожал плечами.

- Вино хорошее было... Он знаете как говорил? Много, говорил, я вина в жизни выпил, но самое лучшее - то, что от души... Одно - в харчевне у Харранских ворот, из рук пригожей девки, а другое - поил меня, говорит, один раздолбай после боя у реки Дуалу...

- Ну, и какой я был?

- Да такой же, как теперь, только покрепче, что ли...

Придя домой, я застал у себя Мурзика с Цирой. Они сидели на кухне, за столом, разложив какие-то бумаги и уткнувшись в них нос к носу.

- Обед в термосе, - сказала Цира, не поднимая головы.

Я вошел в комнату, снял с подоконника толстый цирин термос, достал бумажную тарелку и вытряхнул на нее содержимое термоса. В комнате запахло съестным. Тушеная картошка с куриными фрикадельками. В томатном соусе. Умеет Цира порадовать мужчину.

Сел на диван с тарелкой на коленях и начал есть. Руками. Съел быстро, обтер руки об одеяло и направился на кухню. Выбросил пустую тарелку. Ведро было переполнено.

- Вынес бы ты, что ли, мусор, Хашта, - сказал я.

Мурзик-Хашта оторвался от бумаг. Посмотрел на меня виновато.

- Я сейчас, Цира, - сказал он. Встал, взял ведро. Потопал на помойку. Лежавшая сверху скомканная бумажка вывалилась из ведра и упала на пол. Тотчас же кошка, доселе невидимая, - караулила, что ли? - возникла из небытия и принялась с топотом гонять бумажку.

Я всегда считал, что кошки - бесшумные твари. Что они крадутся на мягких подушечках лапок. Наша кошка, Плод Любви, бегала с топотом, какой не снился самому завзятому барабашке.

Когда за Мурзиком захлопнулась входная дверь, я заглянул в бумаги.

Это были грамматические упражнения.

- Ну что ты во все суешься? - недовольно спросила Цира. - Кто тебя звал?

- Во даешь, Цирка! - сказал я развязно. - В конце концов, это моя квартира. А Мурзик - мой раб.

- Он уже почти не раб.

- Я еще не подписал все бумаги. И гражданство ему еще не выправил.

- Все равно, Энкиду...

- Только этого нам и не хватало, - сказал я. - Энкиду-коммунист. А ты что тут делаешь, Цира? Помогаешь Мурзику листовки писать? Призываешь к мятежу с бомбометанием? Злокозненным комми потворствуешь?

- Я у Мурзика ошибки проверяю, - сказала Цира холодно. - У него, между прочим, завтра контрольная по вавилонскому.

- Покажи.

Я взял листок и стал вчитываться в мурзиковы каракули. Неумелой рукой беглого каторжника было выведено:

КАГДА РАБОЧИЙ КЛАС АСВАБАДИЦА,

ТО СДОХНЕТ ВОВИЛОНСКАЯ БЛУТНИЦА.

- "Вовилонская", - фыркнул я, бросая листок обратно на стол.

Цира аккуратно исправила "о" на "а" и сердито велела не мешать.

Когда Мурзик вернулся и осторожно поставил ведро на место, я сказал ему: