Обрекаю на смерть - Страница 1

Мне снился кошмарный сон: в клетке мирно жила странная безволосая обезьяна. На беду, люди постоянно пытались нарушить ее уединение и проникнуть внутрь. Это держало обезьяну в напряжении и выводило из себя... Я проснулся весь в поту, чувствуя, что за дверью кто-то стоит. Не за входной, а за боковой, которая вела из кухни в гараж. Шлепая босиком по холодному линолеуму кухни, я заметил в окне первые проблески зари. Тот, кто находился по другую сторону двери, стучал теперь тихо, но настойчиво. Я включил наружный свет, повернул ключ и открыл дверь.

От двери под свет голой лампочки гаража неловко отпрянул крепкий молодой человек в рабочих брюках из грубой бумажной ткани. В его коротко стриженных волосах запутались соринки. Немигающие светло-голубые глаза посмотрели на свет со странным умоляющим выражением.

— Выключите свет, прошу вас.

— А я хочу иметь возможность видеть.

— Вот именно. — Он взглянул в распахнутые ворота гаража, выходившие на тихую серую улочку. — Не хочу, чтобы меня видели.

— Вас никто не держит, можете убираться. — Но, присмотревшись к нему повнимательнее, я пожалел, что говорил грубо. Его кожа отличалась желтовато-маслянистым оттенком и отнюдь не из-за освещения. Похоже, ему было худо.

Он вновь покосился на враждебную улицу.

— Можно я войду? Вы — мистер Арчер, не так ли?

— Для визитов рановато. Я не знаю вашего имени.

— Карл Холлман. Понимаю, сейчас рано, но я не спал всю ночь.

Он покачнулся и ухватился за дверной косяк. Его рука была черной от грязи и покрыта кровоточащими ссадинами.

— Несчастный случай, авария, Холлман?

— Нет. — Он помолчал в нерешительности и заговорил уже медленнее:

— Да, произошел несчастный случай. Но не со мной. Совсем не то, о чем вы думаете.

— А с кем?

— С моим отцом. Моего отца убили.

— Сегодня ночью?

— Шесть месяцев назад. Именно по этому поводу я хотел бы получить... поговорить с вами. У вас не найдется для меня несколько секунд?

В то утро мне меньше всего хотелось до завтрака иметь дело с клиентом. Но тут, казалось, был один из тех случаев, когда приходилось выбирать между собственным комфортом и неизвестной величиной чужой беды. К тому же, облик посетителя и манера разговора не вязались с его поношенной одеждой и рабочими ботинками, заляпанными грязью. Меня охватило любопытство.

— Ладно, заходите.

Казалось, он не услышал. Его остекленевшие глаза были прикованы к моему лицу.

— Заходите, Холлман. В пижаме холодно стоять.

— О, простите. — Он ступил на порог, заслонив весь дверной проем. — Бесчеловечно беспокоить вас подобным образом.

— Никакого беспокойства, если дело срочное.

Я закрыл дверь и включил кофеварку. Карл Холлман остался стоять посреди кухни. Я пододвинул стул. От Карла Холлмана пахло деревней.

— Сядьте и расскажите вашу историю.

— В том-то и дело. Я ничего не знаю. Не знаю даже, срочное ли это дело.

— А в чем тогда причина волнений?

— Извините. Я не очень связно излагаю, верно? Я полночи бежал.

— Откуда?

— Есть одно место. Неважно, где. — Его лицо приняло замкнутое выражение и как бы оцепенело. Он мысленно находился там, в том месте.

У меня возникла мысль, которую я до сих пор старательно отгонял. Одежда Карла Холлмана напоминала тюремную. Кроме того, его отличали неловко-смиренные манеры, приобретаемые обычно в заключении. И он казался каким-то странным, но не из-за страха, которым нередко маскируется чувство вины. Я переменил тактику.

— Вас кто-нибудь направил ко мне?

— Да. Друг подсказал мне ваш адрес. Вы ведь частный детектив?

Я кивнул.

— А у вашего друга есть имя?

— Не думаю, чтобы вы его помнили. — Карл Холлман смутился. Он хрустнул суставами грязных пальцев и уставился в пол. — Не думаю, что мой друг обрадуется, если я назову его имя.

— Но мое-то он назвал.

— Это не совсем одно и то же, верно? Вы занимаете в некотором роде государственную должность.

— Выходит, я государственный служащий, так? В общем, хватит играть в прятки, Карл!

В кофеварке закипела вода, и это напомнило мне, как я замерз. Я отправился в спальню за халатом и тапочками. В шкафу отыскал глазами пистолет, но затем передумал. Вернувшись на кухню, я застал Карла Холлмана в той же позе.

— Что вы собираетесь делать? — спросил он тускло.

— Пить кофе. Вы будете?

— Нет, спасибо. Ничего не хочу.

Тем не менее, я налил ему кофе, который он с жадностью проглотил.

— Есть хотите?

— Вы очень добры, но я ни за что не смог бы принять...

— Пожарю пару яиц.

— Нет! Не надо. — Его голос пронзительно зазвенел. Звуки вырывались из широченной груди, словно кричал маленький мальчик, подающий голос из своего укрытия. — Вы сердитесь на меня.

Я заговорил с этим маленьким мальчиком:

— Меня не так-то просто рассердить. Я попросил назвать имя, вы отказались. У вас свои мотивы. Ладно. Что же случилось, Карл?

— Не знаю. Когда вы только что прикрикнули на меня, мне сразу же вспомнился отец. Он всегда сердился. А в ту последнюю ночь...

Я ждал, что он скажет, но продолжения не последовало. Он издал гортанный звук, то ли всхлипнул, то ли застонал, словно от боли. Отвернувшись от меня, уставился на кофеварку. Кофейная гуща, застывшая вдоль горловины, выглядела, словно черный песок в статичных песочных часах, который не пропускает сквозь себя время. Я пожарил на масле шесть яиц и приготовил тосты. Мы быстро расправились с завтраком, затем я разлил остатки кофе.

— Вы очень добры ко мне, — сказал Карл, допивая кофе. — Лучше, чем я того заслуживаю.

— Это входит в набор услуг, которые мы оказываем клиентам. Стало лучше?

— Физически — да. А психически... — Он почувствовал, что слишком расслабился, и замкнулся. — Вкусный вы варите кофе. В палате кофе был ужасный, сплошной цикорий.

— Вы были в больнице?

— Да. В психиатрической клинике, — и добавил с некоторым вызовом, — я не стыжусь этого.

Однако он внимательно следил за моей реакцией.

— Что с вами было?

— Диагноз: маниакально-депрессивный психоз. Не думаю, что диагноз верен. Знаю, были отклонения, но это все в прошлом.

— Они вас выпустили?

Он склонился над чашкой и метнул на меня взгляд исподлобья.

— Вы убежали из клиники?

— Да. Убежал. — Слова давались ему с трудом. — Но все обстояло иначе, чем вы предполагаете. В сущности, меня вылечили, уже могли бы выписать, но мой брат не позволял им это сделать. Он хочет, чтобы меня держали взаперти. — Его голос зазвучал монотонно: — Джерри готов сгноить меня там.

Знакомый мотив: люди, которых изолируют от общества таким образом, всегда выискивают виновных, предпочтительно из числа близких родственников. Я спросил:

— Вам точно известно, что именно брат держал вас там?

— Уверен в этом. Меня упекли туда по его воле. Он и доктор Грантленд вынудили Милдред подписать бумаги для помещения меня в клинику. А как только я там очутился, он полностью отрезал меня от внешнего мира. Ни разу не навестил. Заставил персонал просматривать мою корреспонденцию, так что я не мог даже писать письма. — Слова вылетали из его рта со все увеличивающейся скоростью, и их уже с трудом можно было разобрать. Он замолчал и судорожно сглотнул. На шее, словно мячик, заходил кадык.

— Вы не представляете, что это такое: оказаться в полной изоляции и не соображать даже, что происходит. Конечно, когда предоставлялась возможность, меня посещала Милдред, но и она не понимала, в чем дело. И мы не могли спокойно обсудить наши семейные проблемы. Ей разрешали встречаться со мной только в приемном покое и всегда приставляли к нам медсестру, чтобы она подслушивала наши разговоры. Как будто меня нельзя было доверить собственной жене.

— Но почему, Карл? У вас случались обострения?