Обреченные королевства - Страница 6

– Томас! Томас, нет!.. Пожалуйста!.. – кричала где-то сзади Фелиция.

Но с каждым слабеющим ударом сердца в глазах Томаса оставалось все меньше жизни.

Мысли Йонаса путались, наскакивали одна на другую. Мгновения, за которые жизнь брата истекала у него между пальцев, невероятно растянулись во времени…

Свадьба. Сегодня у Фелиции свадьба. Она дала согласие выйти за их друга – Пауло. Месяц назад, после объявления о помолвке, братья, хоть и в шутку, устроили жениху веселую жизнь. А потом с распростертыми объятиями приняли Пауло в семью.

Они собирались устроить пышное празднество, какого их нищая деревня никогда еще не видала. Пир на весь мир… и уйма хорошеньких подружек Фелиции, которые помогут братьям Агеллонам хотя бы на время забыть каждодневные тяготы жизни в умирающей стране вроде Пелсии. Парни были ближайшими друзьями и не знали поражения ни в одной из совместных затей…

А теперь все кончилось.

Душу Йонаса затопил панический ужас. Он принялся судорожно оглядывать столпившихся односельчан.

– Но ведь еще можно что-нибудь сделать? Где лекарь?..

Его руки скользили в крови брата. Тело Томаса сотрясла конвульсия, и новый алый поток вырвался изо рта.

– Не понимаю!.. – Голос Йонаса сорвался. Фелиция держалась за его плечо, судорожно рыдая от горя и ужаса. – Все так быстро произошло! Почему? Почему так случилось?..

Отец стоял рядом, беспомощно опустив руки. На его осунувшемся от горя лице застыло выражение стоического терпения.

– Это судьба, сынок…

– Судьба? – выкрикнул Йонас. Паника уступила место вспышке ярости. – Какая же это судьба? Такого не должно было случиться! Это… это дело рук царственного оранийца, для которого мы вроде грязи под ногами!

Вот уже много поколений Пелсия постепенно клонилась к упадку. Страна все более истощалась, соседи же по-прежнему наслаждались роскошью и изобилием… и отказывали пелсийцам в какой-либо помощи. Даже запрещали охотиться в своих кишащих дичью краях. А ведь это они в первую очередь виноваты в том, что Пелсия не могла прокормить свой народ. Минувшая зима оказалась самой суровой за всю обозримую историю. Днем мороз оставался более-менее сносным, но по ночам его ледяное дыхание легко пронизывало тонкие стены. Люди дюжинами замерзали насмерть прямо в постелях или погибали от голода.

А вот в Ораносе никто почему-то не умирал ни от недоедания, ни от ударов стихий, и такое неравенство давно бесило Йонаса с Томасом. Они люто ненавидели оранийцев, и в особенности – правящее семейство. Но прежде эта вражда была смутной и безличной – простая неприязнь к народу, с которым братья и дела-то никогда не имели.

Теперь ненависть Йонаса получила определенную цель. Обрела имя.

Он смотрел вниз, на старшего брата. Смуглое лицо Томаса было сплошь в крови. Йонасу жгли глаза слезы, но он не разрешил себе плакать. В свои последние мгновения Томас должен видеть его сильным. Тот всегда хотел, чтобы меньшой братишка был сильным. Он старше всего-то на четыре года, но, по сути, растил Йонаса – вот уже десять лет, с тех пор как умерла мать.

Томас научил его всему, что сам знал. Как охотиться, как ругаться, как ухаживать за девчонками… Вдвоем добывали пропитание для семьи. Они браконьерствовали и крали и вообще делали все необходимое для выживания – пока остальные в их деревне буквально чахли.

«Если тебе чего-нибудь хочется, – всегда говорил Томас, – ты должен сам это взять. Никто ничего тебе не поднесет на тарелочке. Запомни это, братишка…»

Между тем Томас перестал содрогаться, и кровь, обильно стекавшая по рукам Йонаса, замедлила бег.

А в глазах Томаса появилось что-то помимо боли. Превыше ее.

Это было негодование.

Его бесила не просто несправедливость такой вот гибели от рук оранийского вельможи. Незаслуженной была сама необходимость проводить жизнь в постоянной борьбе за насущное. За то, чтобы есть, дышать… выживать. Как же они дошли до такого?

Сто лет назад пелсийский вождь обратился к главам сопредельных государств – Лимероса и Ораноса – и попросил помощи.

Государь Лимероса просьбу отклонил, сославшись на то, что его народ только-только приходит в себя после недавней схватки с Ораносом. В противоположность ему, могущественный Оранос заключил с Пелсией соглашение. Оранийцы субсидировали разведение виноградников повсюду в плодородных угодьях Пелсии – там, где прежде разводили овощи и пасли скот. Они обещали закупать вино по весьма выгодным ценам, что должно было дать пелсийцам возможность, в свою очередь, приобретать в Ораносе продукты. Тогдашний оранийский король утверждал, что это поспособствует процветанию обеих стран, и доверчивый пелсийский вождь скрепил договоренность рукопожатием.

Однако уславливались они не «на веки веков». Через пятьдесят лет установленные цены на ввозимое и вывозимое переставали действовать. Полвека истекли быстро… И вот уже пелсийцы потеряли возможность закупать в Ораносе съестное, а все потому, что оранийцы, будучи единственными покупателями их вина, безжалостно зарезали на него цену… и в дальнейшем только снижали ее. Пелсия не имела своих кораблей и не могла торговать с другими королевствами, что за Серебряным морем, а суровый Лимерос – ее северный сосед – весьма рьяно чтил богиню, не одобрявшую пьянства. Так и началось медленное умирание, длившееся уже несколько десятилетий. Умирание, за которым пелсийцы могли лишь беспомощно наблюдать…

…Рыдания сестры в тот самый день, что должен был стать для нее самым счастливым, надрывали Йонасу сердце.

– Борись! – шепнул он брату. – Ради меня! Борись за жизнь! Не умирай!

«Нет, – ответил Томас глазами, в которых гасли последние искорки жизни. Говорить он уже не мог, потому что оранийский кинжал начисто рассек гортань. – Теперь твоя очередь бороться. Дерись за Пелсию! За всех нас! Не дай им победить! Не позволь, чтобы это оказалось концом!»

Йонас силился удержать рыдания, закипавшие у него в груди, но не совладал. Все же заплакал, с удивлением слушая непривычный, прерывистый звук собственных всхлипываний. Горе словно бы отверзло глубокую пещеру в его душе, и теперь там клокотала бездонная черная ненависть.

Господин Эрон Лагарис не уйдет от ответа…

И еще та девка со светлыми волосами… Принцесса Клейона. Она стояла рядом с этакой холодной и самодовольной усмешкой на смазливой мордочке и наблюдала, как ее дружок убивает Томаса.

– Я отомщу за тебя, брат, – кое-как выдавил Йонас сквозь стиснутые зубы. – Это станет началом…

Отец тронул за плечо, и Йонас напрягся всем телом.

– Его больше нет, сынок…

И Йонас наконец оторвал дрожащие окровавленные ладони от располосованного горла старшего брата. Он давал обещания тому, чей дух отлетел навсегда. Лишь пустая оболочка лежала перед ним на земле.

Йонас поднял глаза к безоблачному синему небу над рыночной площадью, и хриплый горестный крик вырвался из его груди.

Золотой ястреб, устроившийся над винным лотком отца, распахнул крылья и полетел прочь…

Кто-то обратился к Магнусу с вопросом, но он не услышал. На пирах вроде этого все голоса рано или поздно сливаются в сплошной гул, напоминающий жужжание мух над перезрелыми фруктами. Это раздражает. И в отличие от мух, не прихлопнешь.

Он натянул на лицо маску вежливости – или, по крайней мере, что-то, способное сойти за учтивое выражение, – и повернулся налево, туда, где жужжала самая голосистая муха. Откусил еще немного каана и проглотил не жуя, чтобы поменьше ощущать вкус. На соленую баранину, лежавшую на его оловянной тарелке, он едва посмотрел. Аппетит стремительно пропадал.

– Простите, госпожа, – сказал Магнус. – Я не расслышал.

– Твоя сестра, Люция, – повторила госпожа София, промокая уголок рта расшитой салфеткой. – В красавицу превратилась, не так ли?

Магнус моргнул. Насколько утомительной была пустая болтовня!

– В самом деле, – произнес он.

– Так сколько же ей сегодня исполнилось?