Оборотни - Страница 139

— Ого, никак потусторонняя тварь, — спокойно произнес Хендрик.

Я убил еще двоих и завыл, кровь моих жертв булькала у меня в горле. Ошметки мяса застряли между зубами.

Один из налетчиков стоял на коленях, он молился и всхлипывал и лил слезы в свою маску. Я ухватил его лапой за грудь, круша ребра своими когтями, и выел его глаза, прямо через ткань его маски.

— Смотри-ка, он ест, — сказал Хендрик.

Теперь оставались лишь Хендрик и человек с винтовкой. Стрелок забивал порох в ствол. Он задрал маску выше носа, держа ремешок пороховницы в зубах. Я вскочил, пригнулся и зарычал.

Стрелок был хладнокровен. Он зарядил свое оружие пулей и утрамбовал все это как следует, потом вскинул винтовку и прицелился в меня. Я ухватился за ствол и приставил его к своему лбу. На своем зверином языке я назвал его проклятым гринго, убийцей женщин и детей, человеком без чести…

Он выстрелил, и пуля расплющилась о мой череп. Я ощутил, как обожгло мое покрытое шерстью лицо, но боли не почувствовал.

Исступленный восторг убийства радугой сиял во мне.

Я проделал дыру в его голове своим большим пальцем, потом вставил в эту дыру пороховницу из рога и сунул его голову в огонь. Взрыв получился что надо, он наполнил воздух запахом пороха и крови.

Я выпустил тело стрелка и взглянул на Хендрика. Он медленно аплодировал.

— Значит, ты у нас жутко свирепый, да?

Когда я прыгнул к нему, он сбросил маску. Глаза его все еще горели, но кожа стала грубой и темной, вокруг лица вздыбилась от ярости шерсть.

Я, должно быть, застыл на лету.

— В чем дело, Лис? Ты что, никогда раньше не видел Волка?

Рот Хендрика изменял форму, из него торчали острые зубы. Тело его вытянулось и одежда разлетелась по швам. Из пальцев его перчаток высунулись костяные ножи. Я взвыл и бросился на него, я бросался на него; кусал, рвал на части. Могучие когти вонзились в мой бок.

Мы дрались насмерть, вот только ни один из нас не мог победить.

Хендрик грыз мое плечо, пока лапа не повисла на одной только полоске хряща. Я выбил ему челюсть, свернув ее набок. Оба мы мигом исцелялись и продолжали биться.

Хендрик был крупнее меня, он и стал хозяином положения. В конце концов он победил меня и унизил. Он ткнул меня лицом в грязь, смешанную с кровью моей женщины, и обдал меня струей едкой мочи. Я ощущал на себе его запах много лет.

С восходом солнца мы оба преобразились. Смертельная ярость покинула меня, хотя солнечный свет явил новые свидетельства зверства, учиненного над моей семьей и моим народом. Мой кроха-сын висел на столбе, подвешенный за ногу.

Хендрик и я — мы не разговаривали, но сидели друг напротив друга в сожженном поселке. Я слушал, как шумит ручей и с треском оседают головешки.

— Жалко мне тебя, гризер, вот что, — сказал Хендрик, перед тем как уйти. — Я стал тем, кем стал, и это мой путь, а на тебе проклятие…

Тогда я не понял его слов.

— А вот эта малютка — это уравнитель, — сказал Мулдон Пец. — Самая-современная-и-универсальная-штука: помповое ружье, гранатомет и огнемет разом. Идеальное оружие бунта.

Комик, чья пышная прическа придавала его физиономии сходство с сахарной головой, взвесил в руке уравнитель и принялся позировать с ним. Его рука полностью исчезла внутри оружия. Возможно, он проходил пробы на роль для «Черного Терминатора».

Стюарт смотрел в свою, наполненную экзотической выпивкой с кусочками фруктов, половинку кокосового ореха, пока гости охали и ахали над кучей сверкающих стальных смертоносных игрушек. Он думал, что ружья и ножи, развешенные на стене, — кинореквизит, но Пец так и рвался объяснить, насколько они настоящие.

— А оно заряжено? — выдохнула Летиция Сикс, старлетка с кофейного цвета кожей, втиснутая в обтягивающее коротенькое огненно-красное платье.

— Какой прок в незаряженном оружии, детка?

Пец приплясывал, словно танцуя шимми со своим металлическим партнером, покачивая бедрами в сторону девушки.

Он был одет в сшитый из кусочков кожаный пиджак, украшенный вышитым блестками рычащим львом, мешковатые просвечивающие шаровары, модные (и дорогие) в этом году. Он издал что-то вроде «тра-та-та-та» и обрушил на смеющихся гостей воображаемую смерть.

«Добро пожаловать в Черную Стаю», — подумал Стюарт.

Это была этническая элита: скретч-рэперы, комики-сквернословы, эпигоны Спайка Ли и Уэсли Снайпса, отсортированные по цветовому признаку исполнители в ассортименте: диджеи, политики из низшего эшелона, телекорреспонденты-трансвеститы. Вместо белых красоток на вечеринке присутствовали «шоколадки» вроде Летиции Сикс. Невозможно было не вообразить себе пяток таких Летиций, только помоложе и не таких потрепанных.

Стюарт побрел из комнаты оружия к бассейну, где полное джакузи было набито молодыми чернокожими сценаристами и режиссерами, дожидавшимися, когда их имя впервые мелькнет в титрах. Все они сгрудились вокруг заполненного дымом хрустального шара. Они сосали торчащие из шара соски и живописали свои прожекты, состязаясь в россказнях о том, какой крутой шпаной были те, кого им удалось сделать.

На этих писаках не было ничего, кроме золота: цепочки, браслеты на руках и ногах, кольца на членах, сережки в носах, узорные пояса. Массовка для негритянского порно «Клеопатра».

— Будьте как дома! — прокричал автор творения «Моя мама — торговка крэком». [146] — Побулькайте с нами, приятель. Тот, кто написал «Зыбкое болото» и сумел выбраться из такой дыры, заслужил свое право на пузыри.

Стюарт не был уверен, идет речь о пузырях в джакузи или в хрустальном шаре. Он, безусловно, чувствовал бы себя не слишком удобно, стянув трусы фирмы «Маркс энд Спаркс» и застряв здесь с этой оравой. Самый неприятный свой жизненный опыт он приобрел подростком на поле для регби.

— Как-нибудь в другой раз, — ответил Стюарт фразой из англо-американского разговорника.

— Вы даже не представляете, что теряете, дружище!

В оружейной комнате (именно здесь, а не за столом люди заканчивали все начатые беседы на этой вечеринке) разглагольствовал Пец. Когда «в очередной раз» время придет, он будет готов со своим уравнителем «защищать мой дом, мой народ».

Пропустив начало, Стюарт не понял, собирается ли Пец защищать свой народ от бунтовщиков или от полиции. Один сценарист, который просмотрел синопсис «Крадущейся тени», зажал его в угол и четверть часа читал ему наставления: Стюарт должен изменить героя, сделав его вместо полицейского гангстером. «Коп — естественный враг черного человека, Финн. Мы должны перестать делать копов героями».

Сочинитель несколько отвлекся от темы, разразившись диатрибой против всех актеров, которые запродались полиции, играя героев-копов: Пуатье, Вупи, Мерфи, Вашингтон. Он как раз прохаживался по «Убийце полицейских», когда кто-то напомнил ему, что Айс Ти играл копа в «Нью-Джек-Сити».

Пец нагрузился еще большим количеством оружия. «Шоколадки» обвешали его пистолетами, словно новогоднюю елку для террористов. Стюарт видел «Эльфийский патруль», последний хит Пеца, и был о нем не самого высокого мнения. Его коронной фразой было «Сука, дерьмо долбаное!», так же назывались его самый продаваемый CD и скретч-рэп-сингл. Пец играл копа в «Эльфийском патруле», и Стюарт ехидно подумал, не упомянуть ли об этом во время следующего пассажа сценариста.

Теперь Пец был полностью оснащен — его витрина опустела, и он нацепил на себя все свое оружие, — и ему захотелось веселья. Одна из девчонок, в волосах у которой была пробрита широкая полоса, взгромоздилась на табурет и закапала ему из пипетки жидкость в оба глаза.

Стюарт полагал, что накачивать зонком ходячий склад оружия не слишком разумно. Пец одобрительно вопил и потрясал своими пушками, лязгая, как телега старьевщика. Раньше или позже он начнет палить. Если будет не слишком обдолбанным, он сделает это во дворе, потому что это его дом; а если слишком,так он может себе позволить поменять потолок или стенку. А может, даже и гостей.