Оборотни - Страница 118

Я всегда чувствую подобную горечь, когда приближается этот час. Я так ненавижу эту клетку…

1 июля

Завтра я снова должен буду отправиться в эту клетку.

Я старался не думать об этом. Даже забросил свой дневник, пытаясь размышлять о других вещах, но это совершенно невозможно. Не могу отогнать эти проклятые мысли, они так мучают меня! Чувствую, что больше этого не вынесу. Даже сейчас, когда я пишу это, мои руки дрожат и я весь в поту. Это так несправедливо — наказывать себя за то, что я болен! Так нечестно мучить себя ради ничего не понимающего общества, которому на тебя наплевать. Не знаю, может, я размышляю таким образом потому, что превращение уже близко, или потому, что я прав. Знаю, у меня могут появляться странные мысли, как только болезнь начнет свой цикл; я это допускаю. И тем не менее мои рассуждения безупречны.

Интересно, ухудшается ли болезнь оттого, что во время приступов я нахожусь в клетке? Раньше я об этом не думал. Наверное, мне это приходило в голову, но казалось слишком близким к рационалистическому размышлению, и я отбрасывал эти мысли в сторону. Но факт остается — мне никогда не было так плохо до того, как я стал заходить в эту клетку. Раньше я всегда контролировал себя. Даже в последний раз, тогда, в гостинице, когда у пьяницы случился сердечный приступ, я смог сдержаться. Смерть пьяницы явилась решающим фактором, чтобы я соорудил клетку, но, оглядываясь назад, я понимаю, что его смерть не имела ко мне никакого отношения; это был ложный фактор. Я действовал, не обдумав все тщательно, так и не поняв, что клетка может повлиять на меня и наказать меня, вместо того чтобы я чувствовал себя в ней в безопасности. А теперь я задумываюсь о том, не усугубила ли она мою болезнь. Это кажется разумным. Мне всегда было легче, когда я мог видеть небо, и, как только я стал полностью отрезать себя от внешнего мира, мне стало хуже. Не знаю. Посмотрю, что будет дальше.

Интересно, а может, завтрашнюю ночь стоит провести не в клетке?

3 июля (утро)

Я не в силах описать свои чувства. Я в отчаянии. Я презираю себя. Знаю, это не моя вина, но мне все равно стыдно, и ужас не отпускает меня. Я чувствую, что человеческое тело не может вынести такого над ним насилия, что мое сердце разорвется, мозг растает, все, что я помнил, растечется, и я умру. Но пока я жив. Лучше бы мне умереть. Я задумался о самоубийстве. Даже достал бритву, посмотрел на большие голубые вены на руках и, полагаю, сделал бы это, если бы кровь не напомнила мне о том, что произошло, и даже если бы я почувствовал, как жизненные силы покидают меня, то все равно бы в ту минуту думал о той дьявольской ночи… Так мне себя не убить. Будь у меня снотворное, я бы проглотил несколько таблеток, но у меня их нет. Я никогда не пил таблеток. Я против лекарств.

Теперь я чувствую себя немного лучше. Я продолжаю лежать. Мне кажется, что, отдохнув, я стал смотреть на вещи трезвее. Ответственности я не чувствую. Самоубийство наказало бы меня, а не болезнь, превратившую меня в того, кто совершил это ужасное преступление. Но я все еще горю от самоуничижения, я ненавижу себя. Если бы только я отправился в клетку… но откуда мне было знать? Как я мог себе вообразить, что может произойти? Я мягкий человек; невозможно было знать заранее, что мое тело может быть использовано для того… что произошло. У меня такое чувство, что лучше бы мне взять большой нож мясника и отрубить себе руки по запястье. Зубы бы мне вырвать с корнями. Бог знает, будь это возможно изменить прошлое, то об этом не было и речи. Да я бы лучше уничтожил себя, чем позволил этому случиться. Но что сейчас об этом говорить? Что сделано, то сделано. Но мне так стыдно!

Придя утром домой, я старался вести себя нормально. Держался так, будто ничего не случилось, хотя только ценой невероятных усилий мне удавалось сохранять спокойствие. Жена ничего не сказала, но я заметил, что она посмотрела на меня очень внимательно. Она даже не спросила, где я пропадал всю ночь, но я все равно сказал, что меня весьма неожиданно вызвали по делу. Не знаю, поверила она мне или нет. В любом случае ни один из нас не упомянул то, что речь идет о… ночи. Быть может, она думает, что в этом месяце ничего не произошло или что я начинаю лучше себя контролировать. Или, может… не хочу писать об этом, но такая возможность существует… может, она думает, что я забыл об этом и болезнь у меня только в воображении. Не знаю. Она вела себя так, словно хотела что-то спросить, но не спросила. Обдумаю это… потом, когда смогу размышлять яснее. Мозг у меня по-прежнему горит, и я в состоянии думать только о том, что произошло минувшей ночью, и ни о чем другом… Передо мной стоит ее лицо… все, что я могу сейчас сделать, — это почистить зубы и извлечь то, что застряло под ногтями.

Рубашку мне пришлось сжечь.

3 июля (день)

Это появилось во всех газетах!

Мне такое и в голову не могло прийти. Наверное, я настолько поражен и запутался в своих ощущениях, так много думал о себе, что забыл об остальном мире. Но естественно, это оказалось на первых страницах всех газет, да к тому же еще и переврано!

Когда я спустился к ленчу, моя жена уже положила газеты на стол. Они были сложены так, чтобы мне была видна статья о том, что произошло минувшей ночью. Пока я читал газету, Хелен на меня не смотрела. Это хорошо, ибо я не мог сдержать гнев и боль. Тут даже самый сильный человек не смог бы сдержаться. Я уверен, что Хелен знает: я сильный человек. Я лишь надеюсь, что она понимает: все, что написано в газетах, неверно. Они изобразили дело так, что все выглядит куда хуже, чем было на самом деле, хотя, разумеется, все и так вышло скверно.

Они называют это делом рук сумасшедшего! Сумасшедшего! Нашли самые громкие слова и сделали все, чтобы подать сенсацию, отыскали самые убийственные выражения и дьявольски подробно все описали. И в каждой газете речь идет об акте безумия. Вообще-то газеты должны излагать факты объективно, а не сочинять теории, в которых ничего не смыслят. Но все думают только о тиражах, поэтому и представляют все в самом непристойном виде. Просто злодеи какие-то! Они даже намекают на то, что это было преступление на сексуальной почве! Это вообще никуда не годится. Во всех газетах написано, будто эта женщина подверглась сексуальному насилию! Меня это задело до глубины души. Они зашли так далеко, что написали, будто у нее разорвана одежда, на бедрах кровавые ссадины, живот вспорот, блузка сорвана, белье изорвано в клочья, а интимные места обнажены. Все факты призваны представить дело так, будто над ней было совершено сексуальное насилие. Неужели им не понятно, что одежда может быть разорвана, если человек защищается, как это и было на самом деле. Они что, настолько озабочены, что в любом происшествии стараются найти сексуальную подоплеку? Или игнорируют правду, чтобы продать побольше газет?

Я вне себя! Меня выводит то, что газеты могут быть настолько безответственны! А читающая публика… эти ужасные люди… подумать только — чтобы увеличить тираж, нужно печатать совершеннейшую ложь, нечто сенсационное. Что случилось с нашим обществом?! Мужчины и женщины на самом деле рады читать подобное. Да разве может больной человек надеяться на то, что его примет подобное общество? У меня просто руки опускаются. Я теряю всякую надежду.

Вот эти газеты, у меня в комнате. Они все одинаковые, хотя это разные издания: от дешевых однодневных листков до маститых еженедельников. Но ложь всюду одна и та же. Вот какие заголовки бросились мне в глаза: „Безумец убил женщину в лесу“, „Сексуальный маньяк совершил убийство“, „Изувеченный труп на тропе любви“. А на физическую болезнь нигде и намека нет! Они что, ослепли? Или боятся посмотреть правде в глаза? Предпочитают писать о душевнобольных, а не о невиновных? Что я могу с этим поделать?

Я подумал было, уж не написать ли мне письмо в каждую из этих газет, рассказав в точности, как все было, и объяснив, что за болезнь меня терзает. Письма они наверняка напечатают, хотя бы только для того, чтобы увеличить тираж, но кто знает, какую гнусную отсебятину они вольны дописать? Я уверен, что они исказят ту правду, которую я изложу. Я уже знаю, что им нельзя доверять. Хотел бы я запереться вместе с редакторами этих скандальных газет у себя в комнате… в клетке, причем в ту ночь, когда все это происходит. Хотел бы посмотреть, как будут меняться их лица, когда они увидят истину, когда поймут, как были не правы, сколько в их газетах недоброжелательства и клеветы. Вот бы им это показать, научить их правде и одновременно заставить страдать за свои ошибки. Это наказание не послужило бы их исправлению, но они именно этого заслуживают. Да им бы…