Обнаженная натура - Страница 40

Он отступил к своим, и теперь все четверо с надеждой уставились на Родионова, молчали и перетаптывались посередине кабинета.

Павел задумался. Несмотря на фарсовость ситуации он понял вдруг, что, может быть, этим бедолагам и в самом деле идти больше некуда…

— Послушайте, друзья мои… — с официальной строгостью начал свою отповедь Кумбарович.

— Постой, Боря… Погоди. — решился Родионов и стал вставлять редакционный бланк в машинку. Он вспомнил маленького капитана Серова.

Кумбарович укоризненно крякнул и, обойдя отшатнувшуюся от него компанию, вышел в коридор.

— Злой! — приставив ладонь к губам, свистящим шепотом пояснил усатый своим товарищам и кивнул в спину уходящего Кумбаровича.

— Итак, — сказал Родионов. — Характеристика, дана настоящая…

— Александру Санину! — вышел чуть вперед усатый. — В том, что он…

— Отличный хороший парень! — продиктовал молчун.

— Нет, тут нужно косвенней выразиться, — Родионов остановился и пошевеливая над клавиатурой пальцами, стал подбирать нужные канцелярские обороты…

— Превосходный друг и всегда поможет, — подсказал высокий.

— Веселый певец, — вставил свое слово недоросль. — С ним не соскучишься. Правда, баб всегда отбивает, — пожаловался он, — но мы пока прощаем… Мы с ним сами когда-нибудь разберемся по-хорошему…

— Погодите, — попросил Родионов. — Вы женаты?

— А как же?

— Ага, пишем «хороший семьянин, в быту скромен. Пользуется уважением среди товарищей…»

— Отлично сказано! — похвалил молчун. — Золотые слова!

Усатый засмущался и потупился.

Потратив часа два на изготовление характеристик и еще полчаса дополнительных, поскольку пришлось писать ее и для молчуна, хотя он-то был ни при чем, но уж очень понравились ему полученные товарищами документы, Родионов распрощался с драчунами. Все четверо ушли, пообещав «отплатить добром». Пашка же почувствовал тихое и приятное удовлетворение, какое всегда бывает у людей после совершения доброго дела. Тем более, что ему это ничего не стоило, если не считать потраченного времени.

— Паш, разговор есть, — озабоченно позвал Кумбарович, заглядывая в дверь. — Надо выйти, посовещаться… В буфет. Я угощаю.

Они поднялись на двадцатый этаж, сели в углу под пальмой.

— Кумбарович, — первым начал Родионов. — Ты не слышал часом, что это за «театр раскрепощенного тела»? Привязался ко мне у метро какой-то клещ, все время билеты тычет, зазывает… Сегодня вот опять…

На лице Кумбаровича появилась гнусная усмешечка, глаза затуманились ласково и понимающе.

— Как не знать.

— То есть, можно сказать, это театр голых баб? — допытывался Пашка.

— Если бы только голых! — ответил Кумбарович. — Если бы, Паша, только голых, это был бы обыкновенный бардак. Но ведь там тонкое искусство. Там мысль, Паша. Творческая неусыпающая мысль, поиск форм, и каких форм! М-м!..

— Не продолжай, — попросил Родионов. — Давай свой разговор.

— Ладно, — сосредоточенно сдвигая брови, сказал Кумбарович. — Короче говоря, подвал я видел.

— Какой подвал?

— Ну тот, твой… Бомбоубежище под домом…

— А-а. — вспомнил Пашка. — Ну и что?

— Да хмырь этот твой уперся. Выжидает чего-то. Видимо, есть еще претенденты. Ты бы, Паш, переговорил с ним лично. В долю, дескать, возьмем, если что… Нельзя шанс терять.

— Ты вот что, — нашелся Родионов. — Ты скажи, что ты от Филина. Попробуй…

— Ты-то откуда Филина знаешь? — удивился Кумбарович. — Неужели он и такой мелочевкой занимается?

— Мне ли не знать Филина! Были кое-какие общие дела. — пояснил Родионов. — Причем одно дело совсем недавно.

— Ну тогда вопрос автоматически решен! — обрадовался Кумбарович и с уважением посмотрел на Родионова. — Филин, конечно, сила…

— Филин большая сила, — подтвердил Павел. — Можно сказать, пассионарная сила.

— И, заметь, за один год столицу занял. А кем был?

— Шестеркой был, — сказал Пашка. — Чужие миски долизывал.

— Я не слышал! — быстро оглянувшись, прошептал Кумбарович и поднял ладони. — Я ничего не слышал, ты понял? И вообще я сюда не заходил. — Кумбарович, не допив кофе, побежал к выходу.

Кто ж такой этот чертов Филин, думал Пашка, глядя через окно на панораму беззащитной столицы.

Он поднялся из-за стола и потихоньку тоже двинулся к выходу. Буфетчица, отвернувшись к стене, что-то негромко говорила в трубку. Докладывала. Нельзя было разобрать, что именно. Не Филину ли звонит, думал Пашка, спускаясь по узкой лестнице. А лестница-то подходящая, тихая, укромная. Все на лифтах ездят. А я вот иду пешком. Души на здоровье, никто и не услышит хрипов…

Борьба в углу комнаты продолжалась. Родионов подошел и оценил расстановку шахматных сил. Положение было почти равным: прямолинейный Загайдачный честно целился слоном в угол, коварный Шпрух готовил коня к хитроумной вилке.

— На «эф три», — подсказал Родионов и отскочил в сторону, потому что противники взвизгнули от негодования, замахали руками.

— Та не лезь ты в игру, когда не просят!

— Умник! Из-за таких умников житья никакого нет!..

— Вечно они лезут со своими кретинскими советами!

— Из-за таких умников страна развалилась…

Родионов на цыпочках убрался на свое место. Кумбарович кричал в трубку:

— Да! От Филина! Да!.. Еду. Сейчас! — он кивнул Пашке и поднял большой палец. — Все. Окей! Жди.

И полетел к двери, почти не касаясь ногами паркета.

— «Эф три»! — послышалось из угла.

— Ход подсказан! — жестко возразил Шпрух.

— Ход очевиден! — настаивал Загайдачный.

— Ход, тем не менее, подсказан!

— И, тем не менее, ход очевиден!

Родионов, не желая ввязываться в разборку, тихо вышел и снова поднялся в буфет.

Минут через сорок туда же влетел запыхавшийся бледный Кумбарович, дико оглядел помещение с порога, несколько раз вхолостую скользнув глазами по наблюдающему за ним Родионову. Наконец, заметил, замахал руками, подзывая.

— Паш-ша! — шепотом прокричал в ухо, когда Родионов лениво подошел. — За мной! На лестницу!

Родионов, заинтригованный, пошел следом за спотыкающимся Кумбаровичем.

На лестнице Кумбарович перегнулся через перила, заглянул вниз, затем посмотрел вверх и только после этого немного успокоился. Вытащил из-за пазухи толстый пакет.

— Денежки! Твоя доля, можешь не считать… — взволнованным заговорщицким шепотом сообщил он. — Денежки, Паш-ша… А? Столько да еще пол-столько!..

Родионов принял пакет, не веря, что это реально, взвесил его на ладони. Тяжеленький…

— Спрячь! Спрячь немедленно! — испуганно замахал руками Кумбарович. — Дома пересчитаешь, если хочешь. Я два раза считал, точно там. Бери-бери, Паша, товарищ ты мой лыковый, друг ты мой любезный! — горячим шепотом частил Кумбарович. — Живем, Пашка, и здравствуем. Теперь домой, домой, по закоулочкам, по уголочкам… — увлекал он за собой Родионова. — Идем, идем, вещички заберем и по постелькам, денежки под подушечку, под матрасик… Виду только не показывай в редакции, лицо равнодушное, отсутствующее, с грустинкой, с печальцей, с уныньицем…

Родионов смущенный и сбитый с толку, почти не слушал его ласковой радостной воркотни. В кабинете Кумбарович замолчал, собрал портфель и с печальным напряженным лицом, точно у него заболел живот, быстро покинул помещение.

Через пять минут вслед за ним отправился и Родионов.

Удивительная легкость, с какою деньги появились ниоткуда, озадачила и смутила Родионова. Для безопасности он решил ехать домой на такси, но по пути к перекрестку несколько раз останавливался, пропускал вперед себя подозрительных прохожих, а затем, оглянувшись по сторонам, вытаскивал пачку на свет, щупал купюры. Деньги были настоящие, надежные и новенькие.

Он снова запихивал их в задний карман брюк, чувствовал их тяжесть, и сердце его стучало чуть-чуть горячей, чем обычно. Оказывается, он тоже кое-что умеет. Например, сделать деньги из ничего. Ну, а теперь надо думать о том, как с пользой потратить эти деньги, как бы этак блеснуть перед Ольгой, хоть раз…