Обнаженная натура - Страница 14

Все кругом наполнилось движением, радостными восклицаниями. Посыпались и расползлись по столу принесенные незваными хозяевами пакеты и свертки. Тесть, не умолкая ни на секунду, сыпал поговорками, распечатывал извлеченную из портфеля бутылку шампанского, тяжко хлопал Павла по плечу, подмигивал, гоготал, а Родионов криво усмехался, ежился в халате и пытался спрятать под креслом голые свои ноги.

Окружающие с вызывающей демонстративностью не обращали внимания на его наряд даже и тогда, когда он, теряя громадные шлепанцы, выскользнул из гостиной — что ж тут, мол, такого, не чужие теперь все-таки люди…

И весь этот вечер Павел кивал, мычал, поддакивал, пил душившее его шампанское, не смея отказаться от доставшейся ему роли. В довершение всех бед из застольного разговора очень скоро выяснилось, что учреждение, где служил его тесть и которое Ирина скромно определила в самом начале их знакомства как «одно министерство», оказалось министерством внутренних дел.

— Скажи мне, кто твои враги, и я их из-под асфальта вырою! — припечатывая Родионова к креслу, обещал захмелевший тесть Семен Семенович Галамага. — Я, брат, покажу тебе как-нибудь наши подвалы. Там, Пашук, такие приспособления есть…

Голос тестя был неприятен, сдавлен, как будто он держал на спине какую-то неимоверную тяжесть, и тем не менее, все больше пьянея, он то и дело запевал этим сдавленным и неприятным голосом одну и ту же песню — «то мое сердечко стонет» и все никак не мог довести ее до конца. Он старательно морщил вспотевший лоб, подмигивал Павлу и тыкал себя пальцем в левую половину груди, показывая, где у него «стонет сердечко»…

Но весь вечер звонил телефон, звонил громко и требовательно, тесть вскидывался с места, бежал к трубке и все тем же сдавленным голосом кричал:

— Слушаю! Кто на проводе?

В две минуты разделавшись с собеседником, возвращался, взмахивал рукой, поднимал одну бровь, и все начиналось сначала.

Так закончился печальный день тринадцатого мая. Это была предварительная помолвка, в узком семейном кругу. Настоящее же торжество намечалась на воскресенье, пятнадцатого.

Бывает у человека, с виду самого податливого и мягкотелого, предел, до которого его можно гнуть, но потом человек упирается и, к удивлению противников, не поддается уже никакому воздействию. Разумеется, с самого начала Родионов в глубине души знал, что никакой свадьбы не будет. А человек, имеющий крепкий тыл, не так отчаянно сопротивляется в момент первого нападения и легко отступает…

Весь следующий день и все воскресное утро ушли на хозяйственные хлопоты и приготовления. Родионов покорно ездил с тестем в казенной машине, закупая на близлежащих рынках невероятное количество припасов.

Гостей приглашено было без счета.

А, может, жениться, думал Родионов, да поколотить ее хорошенько! Мужу позволительно, никто не осудит. За все рассчитаться…

— Ты, Пашук, неси картошку в дом, — приказал тесть озабоченно, — а я еще в одно место дуну…

И Родионов с тяжкой ношей побрел к пустому дому, долго бренчал доверенными ему ключами, путаясь и забыв, какой от чего, а когда, наконец, справился с замком и вступил в комнату, она полна была уже требовательным телефонным звоном. Звонил телефон, что висел на лестничной площадке между первым и вторым этажом. Черный телефон, служебный…

С мешком картошки, позабыв скинуть его с плеча, бросился Павел к надрывающемуся аппарату, схватил черную трубку.

— Слушаю! Кто на проводе? — покачиваясь от тяжести мешка, сдавленным голосом крикнул Родионов.

— Ты еще там, барсук?! — удивилась трубка. — Мигом к филину! Дубль два. Розенгольц вчера померла. И проверь по своим каналам… сейчас точно скажу, тут неразборчиво… Ага! Проверь — Родионов Павел Петрович. Все.

Родионов выронил трубку из рук и покатился по крутой дубовой лестнице. Следом за ним скакал, как привязчивый вампир из кошмарного сновидения, свалившийся с плеч мешок картошки. Оказавшись внизу, Павел подхватился с четверенек и, подвывая, ворвался в гостиную. Слава Богу, в доме не было ни души. Павел устремился к своей так и не разгруженной сумке, по пути слепо шаря глазами по сторонам, выискивая куртку. Увидел ее на крючке в углу, метнулся туда, рванул на себя. Треснул пластмассовый крючок, а он уже бежал к сумке, прикидывая, куда бы разом вывалить содержимое. Да вот хотя бы на это кресло, похожее на разжиревшую отъевшуюся жабу. «Про жабу это я хорошо… — отрывисто одобрил он себя, — значит, работает сознание… Сознание работает…» Дернул замок молнии на сумке, заранее предполагая, что в такую паническую минуту замок наверняка заклинит. И точно, застежка напрочь застряла и, дернув ее несколько раз, он отбросил сумку прочь. Но тотчас подхватил ее снова, соображая, что следов оставлять не следует, а нужно действовать разумно, осторожно и быстро. Поскорее уйти отсюда, покинуть это место, незаметно, точно его здесь и не было.

Какой-то неопределенный шум послышался со второго этажа, снова заверещал телефон, и Павел, пнув на прощание ни в чем не повинную «жабу», стремглав выскочил во двор.

Торопливым шагом покинул он территорию участка. Прижимаясь к чужим заборам, преодолел пустой переулок, и только отойдя на порядочное расстояние, с которого трудно уже узнать человека в спину, чуть убавил прыти.

«Дубль два!» — стукнуло в голове.

Но так не бывает в жизни! Они как-то по другому действуют, эти службы. Не по телефону же…

Недоброжелательное внимание какой-то посторонней чужой силы, силы тайной, но внимательной и неусыпной, встревожило его до самой глубины существа.

Он подозрительно покосился на старика, роющегося в саду, не наблюдатель ли?

Бегущая навстречу собачонка, поджарая, с неприятным выражением морды, остановилась, поглядела на него и засеменила следом. Родионов топнул ногой, отгоняя привязавшегося зверя, завернул за угол и направился к станции.

То, что незнакомый голос назвал его фамилию, может быть, не так встревожило бы Павла Родионова, мало ли какие бывают совпадения… Наверняка каждый из людей числится где-нибудь в официальных сводках.

Родионову случалось сиживать в отделении милиции по всяким пустяковым поводам, вроде драки в ресторане Дома литераторов, и там записывали его данные. Да и тесть, в эти два хлопотливых дня, то и дело называл его фамилию, приглашая по телефону гостей и своих сослуживцев на свадьбу… Потрясло Родионова совсем другое, а именно — смерть Клары Карловны Розенгольц, но особенно то, что где-то в дебрях карательных органов смерть эту совершенно справедливо связали с его, Павла Петровича Родионова, именем…

Преднамеренное убийство с заранее просчитанными вариантами. Мистика и черный оккультизм! Но не могло же в самом деле…

Резкая внезапная боль в пятке заставила его вскрикнуть и присесть.

— Сволочь! — крикнул он вдогонку, рыская глазами по обочине в поисках подходящего булыжника. Злобная тихая тварь, незаметно подкравшаяся сзади и цапнувшая его за ногу, проворно убегала прочь, дробно трясясь на длинных лапах и подло, именно по-гиеньему сутулясь.

На кого люди, на того и собаки.

Угрызение от зверей. Кругом угрызения и теснота.

В воскресенье с утра все ждали обещанной машины, которая должна была увезти тело Розенгольц в морг для окончательного освидетельствования, но машина эта пришла только после обеда.

Пожилая медсестра со странным именем Ия Иолантовна и два безымянных студента-практиканта быстро уложили старуху на носилки, прикрыли простынкой и вынесли из дома. Заметно было что студенты, в отличие от властной Ии Иолантовны, очень волнуются и робеют.

Поскрипывая рессорами и суставами, переваливаясь на выбоинах асфальта, грузовичок медленно двинулся со двора по узкой и тесной дорожке, цепляясь бортами за кусты сирени. Женщины, как только машина тронулась с места, сбежали с крыльца и теперь стояли посередине двора, сбившись в тесную кучку. Баба Вера перекрестилась и промокнула уголки глаз кухонным полотенцем.