Обмани меня еще раз (СИ) - Страница 4

Несколько лет назад я потеряла своего первого пациента, которого привезли после автокатастрофы. Девочку пяти лет, белокурого ангела, что была еще в сознании, когда ее вкатили в операционную. Все ее волосы были испачканы ее же кровью.

‒ Тетя врач, мне больно. Маме тоже больно? Она поэтому плакала? Дайте ей волшебную таблетку. У вас же их много. Я не хочу, чтобы мама опять плакала, ‒ это были ее последние слова перед анестезией.

Мои и старания остальных врачей не оправдались, на половине пути она решила сдаться. После я проплакала всю ночь и с утра написала заявление об уходе, решив переехать в неприметный городок. Но эта девочка всегда оставалась рядом со мной, как ангел-хранитель, являясь ко мне во снах. Там она всегда меня предупреждала, глядя в мою сторону мягкой улыбкой, о сложных ситуациях, что могли меня ожидать во время операции.

‒ Я влезу не в свое дело. И это нарушит этикет врачей, ‒ заговорила я, сумев вырваться из вихря воспоминаний.

‒ С каких пор тебя стали волновать такие нюансы, если дело касалось спасения ребенка?

Отец прав, я могла нарушить тысячи правил, даже преступить закон, если от меня зависела жизнь ребенка. Спасти дитя было для меня принципом. Многие сложные случаи я определяла на уровне инстинктов, направляя на повторные анализы и процедуры. Из-за этого меня и держали в больнице и шли мне на встречу. Закрывали глаза на то, что я не встречалась с родителями, если на то не было веских причин. Все вопросы с ними решали мои интерны или старшая медсестра, в тяжелых случаях и сам главврач. Павел Николаевич Капралов (главврач нашей больницы) на мои выходки старался смотреть сквозь пальцы. Знал, что он потеряет больше, если откажется от меня. Хорошие детские хирурги с руками были на вес золота… И в маленькие города они не приезжали, в отличие от меня, чтобы устроиться на работу.

‒ Сегодня твоя очередь мыть посуду, ‒ отец сложил грязную посуду в раковину и устроился перед камином. ‒ Потом можешь присоединиться ко мне, если управишься по-быстрому, то так уж быть, налью бокальчик красного. Своего, домашнего.

Седина в бороду, а все шутки шутить. Я надела резиновую перчатку и приступила к работе. Наверное, единственное, что я умею делать хорошо на кухне. Готовить так и не научилась, дома хозяйничал отец. Справившись с немногочисленной посудой, я присоединилась к папе. Он был поглощен газетами, которые выписывал вместе с моими медицинскими журналами. Бокал красного вина уже ждал меня на стеклянном журнальном столике. Устроилась в кресле поудобнее и раскрыла карту мальчика, внимательно вчитываясь в записанные врачом от слов пациента жалобы.

Регулярная боль в животе началась месяц назад с небольшим, температура тела была выше нормы и держалась так достаточно долго, три недели. Снижение давления и обильное потовыделение у здорового подростка никаких подозрений у участкового педиатра не вызывали, что немного смущает. Ладно с потовыделением, у подростков в пубертатный период оно частое явление. А вот давление у детей в таком раннем возрасте просто так не начинает снижаться. Да и на жалобы на боли в животе педиатр должна была его отправить на обследование к гастроэнтерологу. Как-то это странно, ведь у мальчика были случаи обострения гастрита с 8 лет.

Вернулась на самое начало карты. Ивану Дмитриевичу Данилову было пятнадцать лет, рос он с мамой, отца не было. Точнее, он был, при зачатии ребенка, куда он пропал потом — история умалчивает. Про это в медкарте не прочитать. Рос он обычным ребенком, болел не часто, но случаи бывали, попадал в больницу с гастритом. На первый взгляд ничего подозрительного не заметила. Может, зря волнуется бабушка? Но что-то заставило меня просмотреть анализы, на которые его отправила врач.

Общий анализ крови и мочи ‒ стандартные анализы, которые назначают почти все врачи. Они могут многое рассказать о внутреннем состоянии человека, что не увидеть обычным вооруженным взглядом. В крови были незначительные, на первый взгляд, изменения по показаниям гемоглобина, эритроцитов, лейкоцитов и тромбоцитов. Да и остаток распавшихся белков намного повышал норму даже для взрослого человека, а речь шла о подростке.

‒ Может, ты перестанешь кусать губы и расскажешь в чем дело?

Ева

Я подняла голову и встретилась взволнованными глазами отца.

‒ А как же врачебная этика не раскрывать тайну пациента, кроме как близким родственникам, в списке указанных самим пациентом? ‒ я закрыла карту и отложила на столик.

‒ Я же не личные данные о нем прошу, а в чем собственно у человека проблема. Ты имён не называй, а просто поделись своими подозрениями. Ты для себя уже что-то решила и в голове целый план разработала, иначе бы не стала терзать свои губы до крови, ‒ он даже газету свою отложил. — Иногда произношение проблемы вслух помогает воспринимать его иначе.

Пальцами аккуратно коснулась своих губ и поморщилась от пощипывания. Никак не избавиться от этой дурной привычки, от которой целый год шелушатся и трескаются мои губы. Отпила папино домашнее вино и облизнула губы, от чего щипать стало еще сильнее. Удобно устроилась в кресле и поделилась своими сомнениями.

‒ На первый взгляд, вроде, у него все нормально. Правда, некоторые жалобы для здорового подростка не годятся совсем. Вот анализы уже шепчут, что надо встретиться с самим подростком и поговорить лично. Его состояние ухудшается с каждым днем, это могу сказать точно. Завтра попрошу своего интерна дозвониться до его матери и пригласить на обследование. Иначе…

‒ Иначе ты спать ночами спокойно перестанешь, ‒ закончил вместо меня отец.

Я улыбнулась, не убирая с него своего взгляда.

Мне крупно повезло, что в моей жизни появился такой человек, как мой папа. Когда мама впервые пригласила его к нам домой, я была против этого. К тому времени я стала трудным ребенком, из послушной и примерной девочки превратившись в «исчадие ада». Мама часто меня так ругала за черный цвет волос и всю черную одежду, не раз ломала и выкидывала черные карандаши для глаз, которыми я жирно обводила свои глаза, как и помады темных оттенков. Александр Геннадьевич оказался тертым калачом, при виде меня и глазом не моргнул, вручил букет цветов и галантно поцеловал руку. Я так и стояла столбом, когда они усаживались за стол. Даже забыла про свои запасные выходки с закидыванием берц* на круглый стол во время обеда, не говоря уже о жаргонных словечках, которых я знала достаточное количество.

Вовремя ужина он интересовался у меня, что именно означают разнообразные значки на моей одежде, просил дать «русское» объяснение моим особенным словечкам, которые я использовала в разговоре специально, чтобы хоть чем-то вызвать неприязнь кавалера матери. Но мои действия не возымели никакого эффекта. Мама продолжила с ним встречаться. И он стал частым гостем в нашей квартире. Через неделю Александр Геннадьевич принес мне в подарок настоящие берцы, новенькие, в коробке, в которых ходили солдаты срочной службы, назвав мою обувь фальшивкой. «Ведь ты не хочешь осквернить свою субкультуру?» ‒ были его слова, а в глазах плясали озорные огоньки, что подтолкнули меня принять подарок.

Обула я их уже на следующее утро, только проходить в них я не смогла и одного дня. Берцы были тяжелые, жутко неудобные и, к тому же, натерли мне несколько десятка мозолей. Домой я в тот день заявилась в носках, не дотерпев буквально несколько метров до своего этажа. Сняла ненавистную мне обувку на скамейке около подъезда и до квартиры дошла в одних носках. Мама, как всегда, увидев меня в таком виде, заверещала на всю квартиру, но Александр Геннадьевич оттеснил ее от меня. Он аккуратно снял носки, осмотрел ступни, затем трепетно обработал мои раны.

‒ Зачем ты заставляешь другим портить настоящую себя, позволяя им нанести вот такие же мозоли тебе в душу? Они ведь фальшивка, как твои ботинки. С ними удобно — да, они красивые — да, но даже они сами до конца не верят в правила и принципы своей субкультуры. Иначе они носили бы все настоящее, доказывая всем, кто они есть, а не дешевую копию. А настоящее, дочка, дается непросто, кровью и потом, иногда и мозолями, ‒ с этими словами он улыбнулся мне, заклеивая последний пластырь на ногу, и ушел успокаивать маму.