Обитель зла - Страница 24

Неловко выставленным локтем он зацепил рубаху, и та, увлекая бутылочку, соскользнула на пол. Содержимое бутылочки естественным образом вылилось на рубаху.

Фаулер тут же снова обрел ловкость, подхватил рубаху с пола, принялся извиняться.

— О, пардон, тысяча извинений! Экий я растяпа! Ничего, я выстираю.

До Шермана лишь теперь дошло, что его хотят заставить залезть в сундук за чистой рубашкой — или отказаться лезть в сундук и остаться без ужина, ибо выйти в этом свежесостряпанном шедевре абстракциониста, разумеется, невозможно. Он вырвал изгаженную рубаху из руки детектива, оттолкнул его и чуть было не врезал по физиономии.

— Я все видел! Ты это нарочно устроил! — проскрипел Красавчик, еле сдерживаясь. — Давай свою, чистую!

Фаулер тоже едва сдержался — от улыбки, обозначенной уголками рта.

— Рад бы, да не могу. Никогда никому не даю своих вещей. — Он полез в бумажник. — Я заплачу или постираю… — и почти нежно удивился, слегка кивнув в сторону сундука: — Неужто в таком многоэтажном особняке не нашлось комнатки для рубашек?

Не удостоив его ответом, Шерман дернул звонок и уселся на краю своей койки.

— Принесите мне еду сюда, я не могу идти в ресторан, — велел он появившемуся стюарду.

Фаулер, как будто бы несколько скисший, напялил пиджак и удалился. Красавчику победа особой радости не принесла, ибо, по сути, добился он лишь отсрочки, причем усилив подозрения против себя. Так что и не победа это вовсе. А есть с подноса, поставленного на этот сундук — больше его тут некуда поставить, — кусок в горло не полезет! Шерман высунул голову в окно, часто и глубоко дыша, пытаясь вытеснить из головы малоаппетитные детали: выпученные глаза, вывалившийся язык…

— Кисейная барышня… — обругал он себя.

Надо было заняться кое-какими мелочами, пока коп отвалил на ужин. Вернется, снова примется донимать, так что лучше не тратить времени даром.

Красавчик закрыл окно, чтобы занавески не раздувались ветром, сунул нетронутый поднос с едой за дверь и заперся. Судно было довоенное, отремонтированное, вентиляционные решетки шли вдоль потолка по всем внутренним переборкам, с трех сторон, кроме борта. Ничего лучшего в 1914–м они не могли придумать, чтобы хоть как-то заставить воздух двигаться. Радости мало, но решетка все же располагалась намного выше человеческого роста.

Красавчик вытащил ключи, развернул сундук так, чтобы он открывался от двери. Шерман присел, глубоко вдохнул, вставил ключ в замок и открыл… Не глядя внутрь, он вытащил платок, развернул его, накинул на лицо покойницы. Достал пару рубашек, лежавших подальше от нее, отделенных другими вещами, вынул расческу, достал напильник.

Надо попробовать снять жемчуг. Но трудно даже раздвинуть две жемчужины так, чтобы подобраться с напильником к платиновой проволоке, не повредив жемчуга. Красавчик все же сдвинул три шарика, ближайших к застежке, чуть выпиравшей наружу из-за особенностей конструкции. С проволокой справиться оказалось легче, через пять минут она лопнула на месте надпила. Три жемчужины выпали и куда-то закатились. Он не обратил на них внимания, отложил напильник, чтобы взяться поудобнее и выкрутить ожерелье, — и услышал спокойный голос Фаулера:

— Очень своевременная идея запереться. Я могу войти?

Под потолком возникла физиономия сыщика, заглядывающего в каюту сквозь наддверную вентиляционную решетку. Фаулер улыбался, но улыбка его ничего доброго не предвещала.

Внутри Шермана что-то умерло, что-то, чему уже не суждено умереть ни в Венсенне, если бы ему на роду написано было преклонить колени перед нависшим ножом гильотины, ни в Оссининге, если бы судьба привела его на тамошний электрический стул. Что-то внутри него лопнуло. Но, поскольку Красавчик еще не попал ни на гильотину, ни на электрический стул, он продолжил дышать и соображать. Шерман провел глазами прямую от физиономии Фаулера до сундука. Нет-нет, коп с той позиции ничего не в состоянии разглядеть. Да и не скалил бы он зубы, если бы что-нибудь разглядел. Однако решетка идет и далее под потолком. Этот тип на чем-то стоит там, за дверью, на какой-то подставке. Что мешает ему спрыгнуть со своей табуретки да передвинуть ее подальше? И сделает он это гораздо быстрее, чем Красавчик успеет захлопнуть сундук. «Не сообразил, слава Марии и Иосифу! Надо ему зубы заговорить, отвлечь…» — молниеносно пронеслось в мозгу Красавчика. Он пристально, «магнетически» уставился в глаза соседу.

— Была причина запереться, — медленно проговорил он. — Минуту назад…

Хлоп! И сундук закрыт. Еще одна победа. Щелкнул замок, Красавчик поднялся, тяжело дыша, и направился к двери. Фаулер не спеша слез со складной скамеечки. Разочарования своего — если он был разочарован — Фаулер ничем не выказал. Красавчик старался скрыть дрожь в голосе и в коленках.

— Я не слышал никакого стука, — с ходу отперся Красавчик.

— А чего стучать, если наперед известно, что закрыто?

— Еще один сеанс ясновидения? — Красавчик пытался корректировать на ходу линию поведения, не зарываясь, но и не уступая. — Мне это начинает на нервы действовать.

Он увидел одну из жемчужин, быстро подобрал, прежде чем ее успел заметить сосед, спрятал.

— Рубаху вчистую изгадил, а тут еще и подсматривает. — Красавчик, как бы нервничая, шагал по оставшейся площади каюты, внимательно рассматривая пол в поисках жемчужин. Засек вторую, подобрать ее удалось так же незаметно. Подпустил в голос праведного негодования: — Я тебе что, подопытный кролик?

— Пара таких пустяков вряд ли подействуют на нервы человеку, — назидательно заметил Фаулер, — если на них не подействовало уже что-то более серьезное.

На это Шерман ничего не ответил, потому что не нашел подходящего ответа. Не нашел он и третьей жемчужины, начал даже сомневаться, три свалились или две. Может, все же две? Он рухнул на свою койку, принялся пускать в потолок кольца дыма. Скрытый сундуком Фаулер рыгнул, поворочался и зашуршал каким-то иллюстрированным журналом. Судовые трубы плевались дымом, судно стремилось на запад. Фаулер и Шерман лежали и ждали…

Шум снаружи постепенно стихал, затем наружные огни вдруг погасли. Наступила полночь. Фаулер встал и удалился. Красавчик уселся. Пиджак, жилетка, галстук здесь. Должно быть, пошел в туалет. Шаги Фаулера затихли в коридоре. Не беспокоясь на этот раз о двери — ночная тишина давала возможность услышать шаги издалека. — Красавчик махнул к оставленной копом одежде. Вспомнил молодость карманника, резво обшарил карманы. Ага, бляха полиции Нью-Йорка. Шерман с собой оружия не носил, но у этого наверняка где-то спрятано. Надо найти… Конечно, не для того, чтобы использовать, — шуму много. Для того чтобы против тебя не использовали. Этот олух оставил один из своих чемоданов открытым, чтобы достать пижаму.

Быстро и аккуратно, ничего не переворошив, Шерман исследовал чемодан. Нету. Может быть, во втором чемодане… Или с собой носит… Тут на него что-то нашло, и Красавчик сунул руку под матрас. Вот он! Шерман вытащил магазин, высыпал патроны. Засунув пустой пистолет обратно, он услышал шарканье шагов в коридоре.

«С чем тебя и поздравляю!» — злорадно подумал он в адрес Фаулера.

Вернувшись, Фаулер переоделся и влез под одеяло.

— Ну и духота здесь! — проворчал он себе под нос. — Какой-то гнилью несет, с камбуза, что ли?

— Сейчас сбегаю на лужок, фиалок нарву, — ухмыльнулся Красавчик, поднялся и для виду тоже вышел, однако никуда не двинулся, а замер за дверью. Нет, Фаулер не делал попыток влезть в его сундук, да и вообще не покинул койку. Шерман прицелился в открытое окошко закутка между двумя каютами — и запустил туда горсть патронов. Одной заботой меньше.

Красавчик вернулся в каюту. Фаулер якобы уже спал. Скорее всего, притворялся.

Шерман снял пиджак и башмаки, улегся на койку. Движение судна, шум судовых двигателей, шум и мелькание вентилятора на фоне коридорного света… и дыхание двух смертельных врагов, преследуемого и преследователя.