Обида - Страница 8

Митька спрятался было за бортик трибуны, но Анатолий Иванович закричал:

— Вижу! Не прячься. Погоди минутку, я сейчас к тебе поднимусь.

Он пришел, весело улыбаясь, а Митька глядел на него, как кролик на удава, все ждал каких-то непоправимых слов. Но таких слов сказано не было.

— Ты чего такой грустный? — спросил тренер. — По воде соскучился?

— Ага, — Митька часто закивал.

— Вот это хорошо. А я уж боялся, что ты больше не придешь.

— Вы!.. Боялись!..

Видно, лицо у Митьки было такое изумленное, что Анатолий Иванович рассмеялся.

— Думаешь, я тебя совсем прогнал? Чудак! Я и сам переживал. Знаешь, какое это страшное дело, когда спортом занимаются не с радостью и желанием, а будто постылой тяжкой работой? Это самое страшное, что может со спортсменом произойти. Тогда он человек конченый, не будет из него толку. Ты меня понимаешь, Митька?

— Вроде понимаю. Я вот тоже… Я, знаете, даже бояться стал в воду лезть… Так удивился… И холодно все время, и спать охота.

Анатолий Иванович помрачнел.

— Да-а, — протянул он. — Это мы с тобой оба промашку сделали. Хорошо еще, что я вовремя заметил, а то б…

— Так вы сами?!

— Что сам?

— Сами заметили? И вам никто ничего не говорил?

— В том-то и дело! Ты-то, как пень, молчал.

Митькины губы разъехались в неудержимую улыбку, и вид у него сделался довольно-таки глупый.

— А я-то, дурак, подумал…

— Что подумал?

— Да так, — Митька смутился, — испугался я, что прогоните. Совсем прогоните.

— Этого не бойся, — тренер усмехнулся, положил руку на Митькино плечо, — не бойся. Но все равно еще недельку не приходи. Надо, чтоб ты отдохнул хорошенько, да и по воде чтоб по-настоящему стосковался. Чтоб она тебе во сне виделась.

— Она и так снится, — тихо ответил Митька.

— Вот и хорошо. Приходи через неделю.

Этот разговор происходил в среду.

А в четверг Митька пошел на каток. Было холодно — ниже двадцати градусов.

Деревья в парке все обындевели, стояли мохнатые, пушистые, голубовато-белые. В аллеях тускло светились редкие, одинокие фонари.

Зато у самого катка свет резко заливал все вокруг, и от этого деревья казались отчеканенными из какого-то неведомого сиреневого металла.

Они четко и резко вырисовывались на черном фоне неба — неподвижные, замысловатые, будто затаившиеся до поры, будто ожидающие чего-то.

Овальная площадь катка была окаймлена высокими снежными валами.

Медью и серебром гремела промороженная музыка. Покачивались под ветром, будто взмахивая огромными темными крылами теней, фонари, и сновали по льду бесчисленные мальчишки и девчонки в ярких свитерах и шапочках, в узких, в обтяжку брюках.

Из-за того, что над головой грохотали, выплескивали веселую музыку репродукторы, из-за мелькания разгоряченных, румяных лиц, из-за криков и смеха Митьке показалось, что на катке гораздо теплее, чем в остальном парке.

Он спрыгнул с утрамбованного снежного вала на лед и с наслаждением канул в беспорядочную, веселую суету катка.

Митька неплохо стоял на коньках. У него были канадки. Остро отточенные, с закругленными лезвиями, они были незаменимы на таком катке.

Конечно, на бегашах можно было бегать быстрее, зато канадки позволяли молниеносно маневрировать, кружиться, сновать в разные стороны перед самым носом шарахающихся от неожиданности конькобежцев.

По юркости с ними могли сравниться только коньки для фигурного катания, но зато на канадках бегалось гораздо быстрее.

Постепенно Митька вошел в общий ритм, и то, что казалось со стороны, со снежного бруствера беспорядочной, хаотичной беготней, оказалось четким, будто его направляли опытные регулировщики, движением. Все кружились слева направо, и для того, чтобы двигаться против течения, надо было пустить в ход всю свою ловкость и умение.

Когда Митька увидел Серегу и бросился к нему наперерез движению, его тут же сшибли с ног и он довольно чувствительно приложился ко льду спиной.

Но Митька тут же вскочил и, стремительно лавируя в толпе, догнал его.

— А ты знаешь, здесь Таня катается, и Надя, и даже Пузо! — крикнул Серега. — Только что тут были, а потом мы потерялись.

Митька резко остановился, вгляделся в толпу и тут же на него налетел какой-то толстый дядька с пестрым шарфом на шее.

Дядька неловко замахал руками и шлепнулся задом на лед.

Из-за музыки и шума Митька не услышал его слов, но увидел перекошенное от гнева лицо и часто открывающийся рот.

Дядька погрозил ему кулаком, и Митька решил удрать от греха подальше. Он резко вильнул в сторону и затерялся в толпе.

И тут он увидел Таню.

Сперва он увидел только ее — высокую, тоненькую, в голубом мохнатом свитере и такой же шапочке с помпоном. Потом заметил, что она не одна, а с Надей Королевой. Он приостановился, раздумывая, что делать, и тут увидел чуть в стороне Таську Пузакову.

В красной нейлоновой курточке, в красной же шапочке с помпоном и узких брюках, она показалась ему даже красивой.

В первый раз он видел Пузо на катке и с изумлением заметил, что она на коньках для фигурного катания и держится на них очень хорошо.

Она была одна, и Митька вдруг пожалел эту болтушку — вот ведь, даже кататься с ней никто не хочет.

Но когда он всмотрелся, то разглядел, что ее преследуют два каких-то больших парня.

Парни были уже взрослые, по виду, класса из восьмого-девятого.

Они были в одинаковых кроличьих шапках-ушанках, в свитерах с оленями.

Митька сперва подумал было, что они братья, но потом разглядел, что мальчишки совсем непохожи. У одного поблескивал во рту золотой зуб.

На коньках оба стояли не очень-то уверенно, но зато нахальства у них было хоть отбавляй. Они пронзительно вскрикивали, размахивали руками, хватали Таську за куртку, дергали ее, толкали.

Она легко увертывалась от них, и любому, будь он один, ни за что было бы за ней не угнаться.

Но мальчишек было двое, и скорость на бегашах все-таки больше, чем на фигурных, даже у таких обормотов.

Митька бежал на некотором расстоянии от них и чувствовал, как постепенно закипает.

А когда он разглядел бледное, испуганное лицо обернувшейся Таськи, а потом увидел, как один из мальчишек вытянул ее чехлами по ноге, ярость захлестнула его.

Митька рванулся вперед, молниеносно сшиб одного из мальчишек с ног, потом обернулся, на миг увидел изумленное, свирепое лицо второго и тут же, не раздумывая, боднул его головой в живот. Конечно, стой тот хоть немножко лучше на коньках, он бы удержался, но золотозубый нелепо взмахнул руками, заскакал на одном месте, высоко и смешно вскидывая ноги, и шлепнулся на лед. А Митька подхватил Таську под руку и шмыгнул с нею в толпу.

Они изо всех сил понеслись в сторону и остановились только на противоположном краю катка, запыхавшиеся и возбужденные.

Они стояли, глядя друг на друга, тяжело дыша, улыбаясь, и не могли вымолвить ни слова.

Первым отдышался Митька.

— Ну что, Таська, перетрусила?

— Ой, Митечка, так перетрусила, так перетрусила — ужас один! Ты знаешь, они мне такие гадости, — Таська зажмурилась, — такие ужасные гадости говорили, что я все время боялась, как бы не разреветься. А тут ты… как с неба… молния. Ох и здорово ты их!

— Да ладно, чего там… подумаешь, делов-то! — засмущался Митька и опустил голову.

Но тут же вскинул ее и весь напрягся, напружинился, потому что Таська снова побледнела и попятилась.

Он обернулся и увидел тех двоих.

Они были совсем уже рядом и медленно приближались со скверными улыбочками на своих хулиганских рожах.

Еще была возможность удрать, но Митька не мог этого сделать.

Он знал, что скорее умрет, чем побежит от них на глазах у Таськи.

И Митька остался.

Он стоял и ждал, что будет дальше.

А те двое все приближались.