Оберег - Страница 40

- Это еще зачем? - сразу взъерошилась бабка.

- Ну, как же, как в песнях поется: нагадала герою колдунья жизнь славную, а смерть лютую, и прожил герой жизнь свою в доблести, а все равно помер предсказанной смертью.

- Хренушки. Ты что, скоморох, белены объелся? Где это ты таких песен понаслушался?

- Да везде их поют. - недоуменно пожал плечами Вьюн. - и у франков, и на Оловянных островах, и у варягов, и у германцев...

- А у нас поют другие песни. - обрезала его баба-яга.

- Это какие же?

- Видать, долго ты дома не был, скоморох, коли память отшибло. Походи по Руси, послушай. Поймешь, может быть, почему не стану я гадать ни Руслану, ни тебе.

- Ладно. - подвел итог трудного дня Руслан. - ложитесь спать, а я пока покараулю.

- Да брось ты, ложись тоже спать. Котофей в случае чего так заорет, в один миг пробудишься. - сказала баба-яга, убирая со стола.

С рассветом начисто вымытый дождем лес пробудился, наполнился птичьим пением, стрекотом кузнечиков на опушках, криками зверей, шорохами, шелестами... Бобры на ручье деловито подрезали молодые деревца: пришла пора укрепить плотину. Заспанный хорек вылез из норы, повертел носом туда-сюда, прикидывая, чем бы поживиться. Медведь вылез из ямы и побрел к малиннику, откуда вчера его выгнал сильный дождь. Ягоды только-только начинали краснеть, набирать сок, но нетерпеливый топтыгин уже ободрал больше половины... Дождь кончился, ночь прошла, и все вернулись к своей обычной жизни. Легкий ветерок лениво гонял по небу белые барашки облаков, солнце дарило свое тепло всем.

Руслан вышел во двор, сладко потянулся, зевнул. Подошел к колодцу, достал ведро воды, вылил на себя. Ух, хорошо! Растерся холстиной. Так, чтоб стало горячо. Сходил за мечом, поупражнялся с полчаса. Тело пело, душа рвалась вперед, на подвиги. То есть, назад, в Таврику. К Черноморду, будь он неладен. Сзади послышался шорох. Руслан, как был, голый по пояс, с мечом в руке, резко обернулся. На полянке стоял леший. Старенький, тощий, весь высохший.

- Лепо рубишь, богатырь. Разумею, на змея нацелился?

- Доброе утро, дедушка. Нет, на колдуна иду.

- Утро доброе. Ты с этой бляхой, что на шее носишь, поостерегись лучше. А то, не приведи боги, такого наколдуешь, сам того не зная... Бабка-то жива еще?

- Жива, почивает. А ты, дед, никак, тот самый леший?

- Это какой еще "тот самый"? - с подозрением спросил леший.

- Который исчез неведомо куда.

- А... Тогда точно я. Помимо меня в ту сторону точно никто не исчезал, я бы встретил.

- Ой, хто это? - выглянул из избы заспанный Вьюн. - Леший, что ли?

- Он самый. - ответил Руслан. - Иди, буди бабулю, скажи, гость дорогой пожаловал.

- Кто ходит в гости по утрам, бывает с тем тарам-парам...- послышалось через некоторое время ворчание бабы-яги. - Устроили из бабкиной избы постоялый двор, лишили покоя несчастную старушку... Кого там еще принесла нелегкая? она выглянула во двор, увидела лешего и дурное настроение как рукой сняло. Ой, глянь, кто к нам пожаловал! Живой! А что черный такой? Вчера ж дождь был!

- Потом расскажу. - устало сказал старик. - Попить бы!

Руслан поспешно вытащил из колодца ведро воды, протянул лешему. Тот с благодарностью принял, пил степенно, но жадно. Когда ведро опустело, вернул Руслану:

- Повтори, ладно?

Богатырь пожал плечами и повторил. А потом еще повторил... После пятого ведра старый леший взбодрился, и, хотя толще не стал, смотрел уже озорным глазом.

- А помнишь, бабка, как мы с тобой, бывалоча...

- Тихо, тихо ты, дурило зеленый, перед молодыми неудобно... - испуганно замахала на него руками баба-яга. - Лучше расскажи, куда это тебя, хрен старый, забросило, что ты домой не сильно торопился?

- Да, дедушка, расскажите. - попросил Вьюн, присаживаясь на траву.

- Да что там рассказывать... - смутился Леший. - Было бы о чем... В общем, так. Сидели мы с бабкой туточки, чагу попивали. Я помыслил с энтой деревяхой поморочиться, ну, бабка мне ее и дала. Первым делом я нашел, что одна загогулина дает понятие языков зверинских и пташьих. Ну, мне-то оно ни к чему, я все энто дело отродясь понимаю. А потом я покрутил вон тот, самый длинный сучок. И миг единый, охнуть не успев, оказался незнамо где. Кругом лес, да не мой. Высоченные деревья, меж них болтаются тоже как бы деревья, но не твердые, а хоть узлы вяжи. Трава, в общем, но в руку толщиной. Кусты лохматые, цветы пахучие, жарища, духотень, и птицы не по-нашему поют. Потом змеюку видал. Толщиной с меня, а длиною со всю энту поляну будет. Опосля на меня кот спрыгнул. Черный, как твой Котофей, но здоровый, как лось. Крепко так прижал, сожрать хотел. Зубищи - во! Но он быстро понял, что я невкусный, и убрался.

Иду я дальше по энтому непонятному лесу, страшно до дрожи. И тут вылазит на поляну ихний леший. Низенький, черный, не по-нашему лопочет, но я его понял. Не зря, видать, деревяху-то в руках вертел. "Убирайся, - говорит, отсюда! Это мой лес! Никого сюды не пущу!", и с кулаками лезет. Ну, энто дело нам привычное, сколько я волтузил лешака из соседнего бора, когда он у меня две дюжины птиц спер, а потом еще кабана племенного сманил, стервец... Ну, понятно, я тому черному врезал, по-нашему, от души, а он наземь брык! И дуба дал. Помер, значить. Пришлось мне занять его место. Не оставлять же лес без присмотра. Лес, хоть и чужой, а все же лес, и пригляд ему надобен. А там, кумекаю, глядишь, и еще какой пенек чернявый забредет...

Ну, за год худо-бедно освоился я там. Все в порядок привел, многое по-нашенски наладил. Только одна беда: зимы у них нет совсем. Одно сплошное лето. Я-то думал, сейчас навкалываюсь, зато зимой отосплюсь. Нет, шмеля тебе в ухо. Не то что зима, но и осень где-то заблудилась. Просто беда! Добро, хоть дожди шли довольно часто. Так, не спамши, я дюжину лет там проторчал. Отошшал, почернел, да и вообще, умом чуть не тронулся от тоски. Там все настолько не наше, что... А, - махнул он рукой, - вам все равно не понять. На тринадцатый год заявились вдруг родичи того лешего, что я нечаянно пришиб. "Куда, спрашивают, - братуху подевал?". Ну, я им ответствую, мол, не хотел я, так, мол, получилось. А они и говорят мне: "Если сам уйдешь отсюда, никто тебя не тронет. Если нет - биться будем". Ну, на кой мне с ними биться? Чтоб еще в десятке лесов горбатиться?! Нетушки! Дома-то завсегда милее! Ушел я из того леса. Шел-шел, вообще леса кончились. Началась степь. Не такая, как у нас, но нечто вроде. Звери там тоже диковинные: то лошади полосатые, а то... помнишь, старая, у нас раньше такие водились: огромные, лохматые и с двумя хвостами, один спереду, другой сзаду? Вот там такие же, только лысые и ростом поменьше. Нашел я в той степи пень агромадный, залез в него, да заснул. Дюжину лет не спать - не шутка, знаете ли. Сколько я спал - про то не ведаю. Проснулся когда, стал домой пробираться. По степи, потом по пескам - вспомнить страшно. Потом через море, по горам, по долам... Вот, домой вернулся. Седмицу отдыхать буду, потом приберусь. Эвон, лес-то какой запущенный стал! Это я к чему все рассказал, тебе, витязь хоробрый - в первую голову. Неча баловаться с незнакомой магией. А то поработаешь лешим без сна и отдыха дюжину лет незнамо где - узнаешь, почем пуд лиха! Ладно, пойду я отдохну с дороги. Как в себя приду - жди, бабка, меня в гости. Вспомним былое... - леший со скрипом поднялся и заковылял в лес. У самой кромки обернулся: