Обаламус (СИ) - Страница 1

Первым в кабинет вошёл Миша Комов. Так уж исторически сложилось. Он — первый, я — второй. Во всём, что касалось городской московской жизни, его приоритет в нашей маленькой компании был установлен сразу и навсегда. Как-никак, он — абориген этих каменных джунглей. Он здесь родился и вырос. А я всё ещё теряюсь в московском многолюдье. Месяц назад мы окончили третий курс геофака МГУ по специальности «метеорология» и пять минут назад прибыли в здание Гидрометцентра СССР на Красной Пресне, в отдел краткосрочных прогнозов погоды.

— Здравствуйте, мы к вам на практику, нам нужен Северов Сергей Михайлович, — сказал Миша.

Из-за покрытого синоптическими картами стола поднялся светловолосый загорелый здоровяк лет тридцати. Джинсы, клетчатая рубашка, короткая стрижка, широкие покатые плечи. Встретишь такого на улице — ни за что не подумаешь, что инженер, да не простой, а ведущий. Обычно так выглядят литейщики или трактористы. Не настоящие, конечно, а те, что на агитплакатах.

— Студенты? К нам? Это хорошо! Да вы присаживайтесь, будем знакомиться.

Вопросы руководитель практики задавал спокойно и основательно, ответы слушал не перебивая. Через четверть часа, удовлетворив любопытство, он предложил обработать две синоптические карты, принесённые из аппаратной техниками за время беседы. Мы вытащили из дипломатов наборы карандашей и устроились за свободными столами. Сергей Михайлович занялся данными радиозонда, а в наши действия не вмешивался. Чертил он так же спокойно и неторопливо, как задавал вопросы. Линии наносил сразу «в цвете» на чистовик. К тому времени, как мы набросали карандашные варианты изобар[1], он уже записывал что-то в толстый прошитый журнал.

— Черновики готовы, — сказал я.

Миша завершил работу немного раньше, он ждал меня. Сергей Михайлович внимательно осмотрел наши листки, одобрительно хмыкнул, сделал в обеих картах несколько мелких исправлений и дал добро на завершение работы. Заодно велел называть его Сергеем, мол, не такой уж и старый, чтобы обзаводиться отчеством. Мы радостно согласились. Нам очень понравился руководитель практики, и было похоже на то, что и мы произвели на него неплохое впечатление. А расположение начальства в жизни студента значит немало. Достаточно, чтобы один даже не отрицательный, а просто не слишком хвалебный или слегка двусмысленный отзыв попал в производственную или комсомольскую характеристику, и с мечтой о хорошем распределении можно было проститься навсегда. Впрочем, если бы я мог предвидеть, к каким последствиям приведёт в данном конкретном случае расположение начальства, то, как знать — возможно, попробовал бы рискнуть характеристикой и даже оценкой за практику.

Через пару дней мы уже знали, что живет Сергей в одной из подмосковных деревень, а на работу добирается на электричке, что недавно он вернулся с зимовки в Антарктиде и что студентов, то есть нас с Мишей, на него «повесили, чтобы жизнь медом не казалась». О последнем нам сообщила Светлана Владиленовна — тощая очкастая стервочка неопределенного возраста, из тех, которые всё, всегда и про всех знают. Подозреваю, что она заметила, какими преданными глазами мы смотрим на Сергея, как наперегонки несёмся выполнять его распоряжения, и решила остудить наш пыл. Она добилась обратного эффекта. Если до её сообщения мы чувствовали себя частью его работы, то теперь стали общественной нагрузкой. И ещё сильнее захотели стать максимально полезными этому бывалому путешественнику. Нас бросало в дрожь при одной мысли о том, что он может отказаться от руководства нашей практикой. Нужно ли говорить, что всё свободное время мы посвящали картам, зондам, кодировке и раскодировке сообщений о фактической погоде, методикам составления прогнозов и так далее?.. Мы были самыми старательными и трудолюбивыми практикантами в стране, а возможно, и во всем мире. И в конце недели на счастливые студенческие головы свалилась неожиданная удача. Сергей пригласил нас к себе в гости.

Произошло все совершенно случайно. Мы с Мишей болтали о том, о сем, обрабатывая очередную порцию карт и ожидая прихода начальства. Строили планы на выходные. И вот в тот самый момент, когда у Миши родилось предложение в субботу утром смотаться в Сандуны, заходит Сергей и с порога произносит:

— Так вы, значит, баню любите?

— Да, а что? — отвечаю я.

— В деревенскую не побоитесь? Я свою неделю назад закончил, приглашаю.

— Да мы с удовольствием! — это уже Миша сказал, он быстрее соображает.

Вот так и получилось, что солнечным пятничным вечером после дежурства мы с Мишей сидели в вагоне подмосковной электрички в компании руководителя практики и с величайшим вниманием слушали его рассказы об особенностях работы в Антарктиде. Мы были безмерно счастливы.

Дорога от платформы до дома в памяти не отложилась. Во-первых, была она короткой и удобной, а во-вторых… Очень уж увлекательно Сергей описывал своё возвращение с антарктической вахты. Кто же способен смотреть по сторонам, когда перед его мысленным взором встают океанские волны и сверкают молнии, а в ушах шумит штормовой ветер, и раздаются раскаты грома?

Дом у нашего начальника оказался таким же крепким и основательным, как и его хозяин: красные кирпичные стены, многоцветные яркие наличники окон, сверкающая новенькой оцинковкой крыша, двухметровый деревянный забор. Войдя в калитку, мы попали в покрытый свежим асфальтом внутренний дворик, от которого отходила щебёночная тропинка к бревенчатому строению деревенской бани. У входа в нее примостилась дощатая собачья будка. Оттуда, громыхая цепью, выскочил громадный пёс. В нём даже далекий от кинологии человек сразу бы признал восточно-европейскую овчарку. Зверь явно знал себе цену: два коротких взмаха хвостом — приветствие хозяину — и молчаливое изучение гостей — подавать без надобности голос было явно ниже его достоинства.

— Ну что? Вначале моемся, потом ужинаем или наоборот? — спросил Сергей.

Естественно, мы выбрали баню… И не прогадали. Пар был просто потрясающий! Каменка после каждого ковшичка долго шипела голодной гадюкой. Веники со свистом рассекали прокалённый белесоватый воздух. Раз за разом вся троица вылетала в предбанник с твердой уверенностью, что этот пар был последним — с нас хватит. Но, остудившись в ледяной ванне и отдохнув, мы снова и снова ныряли в пахнущую берёзовым листом, мятой и эвкалиптом парную.

Когда закончили, уже смеркалось. Выходили мы из бани в состоянии, близком к эйфории. Казалось, даже самый слабый порыв ветра может поднять меня в воздух и унести к облакам. Судя по сверкающим шалым глазам и алым пятнам на щеках, Сергей и Миша чувствовали то же самое. К дому шли напрямик мимо будки. Так было ближе. Пёс, приветливо помахивая хвостом, молча, но требовательно, ткнулся лобастой башкой в мою коленку: признал другом хозяина и потребовал ласки. Я поскрёб ногтями бугристый лоб, почесал по очереди сначала за правым, затем за левым ухом, потрепал по могучей шее.

— Признал тебя Пальма, — довольно усмехнулся Сергей.

— А почему Пальма? — удивился я.

Такую экзотическую кличку мне прежде встречать не доводилось.

— Да-а-а… — махнул рукой Сергей. — Его первый владелец месяцами из запоя не выходил, где ж ему было кобелька от сучки отличить, а когда пёс ко мне попал, уже привык на Альму откликаться. Вот и пришлось новую кличку изобретать, чтобы на слух от старой как можно меньше отличалась. Пальма[2] — режиссёр американский. Афиши его фильмов по всему Гамбургу висели, когда мы зарулили туда на обратном пути.