Оазис Джудекка - Страница 4
Я полюбовался ее голой стройной спиной, на которой еще остались нерассосавшиеся шрамы от патрубков ранца. Переход от талии к бедрам – невыразимая гармония линий. Жаль, что я ни черта не смыслю в математике. Кривые какого порядка описывают тленную красоту?
Сирена подняла руки, расчесывая волосы. Там, где начиналась ложбина между ягодицами, подрагивал розовый отросток. Такой трогательный, такой обманчиво беззащитный…
Я невольно нашел взглядом ранец. Теперь, когда внутри не было плода, он был брошен за ненадобностью в угол и валялся там, словно дохлый зверек.
Вскоре Сирена лишила меня эстетских забав, напялив комбидресс. Я заметил, что у нее возобновились менструации. Связано ли это с истязающими меня песенками? Или с появлением странного крестообразного пятна у нее на животе? Кажется, да, но, имея дело с бабой, нельзя ни за что ручаться. Мне доводилось наблюдать куда более забавные психосоматические эффекты.
Мы понимали друг друга с одного взгляда, поэтому говорили только в крайнем случае. Сирена мгновенно уловила, что кофе не будет. Презрительно сощурилась и занялась оружием и бронежилетом.
Я забрался в туалет, отделенный от остального помещения занавеской. Здесь два отверстия: одно в потолке, другое, побольше, – в полу. Бывает, из верхнего льется водичка, так что можно помыться. Никакой закономерности ее истечения выявить не удается. Зато нижняя дыра постоянно в нашем распоряжении. Почему-то я уверен, что колодец никогда не наполнится…
Примерно через пять минут из зарешеченных отверстий в стенах раздался пронзительный стон слайд-гитары. И холодный электрический свет стал ярким. Настолько ярким, что хотелось зажмуриться. Но свет прожигал даже тонкую кожицу век. Не проснулся бы только мертвый.
ЕБ созывал свою паству на утреннюю проповедь. Проповедь вместо завтрака. Неплохо придумано. Неужели старый маразматик всерьез полагал, что духовная пища лучше усваивается на голодный желудок?
Но попробуй откажись! Мигом схлопочешь струю слезоточивого газа в морду или еще чего похуже. Я выругался про себя и поплелся в сторону Храма. Сирена держалась чуть сзади, прикрывая мою задницу. Мы привыкли и ходим так даже в тех местах, где нет видимой опасности. Что-то подсказывает мне: опасность есть везде и всегда. Просто не настал еще тот день… День Гнева.
Мы выбрались на восьмиугольную Красную площадь. Она была густо усеяна металлическими сотами, которые ЕБ отчего-то называл «булыжниками». Сейчас, при розовом свете имитатора зари, площадь и впрямь казалась красной. Статуя Свободы сегодня была повернута к нам мощным задом и, соответственно, лицом на восток и держала факел на уровне груди. Застыла в позе робкого проводника, которому некуда идти и нечего предложить. В чаше факела пылал вечный голубой огонек. Иногда ЕБ поджаривал на нем слишком ревностных праведников. Я давно уловил, что крайности опасны для здоровья, и потому старался придерживаться серой середины.
Со всех сторон к Храму стекались двуногие. Даже раненые выползали, как черви, из стальных нор. Люди. Слуги хозяина. Вассалы. Крепостные. Несчитаные мертвые души… Тут были парочки вроде нас, но чаще встречались целые отряды, подобранные по профессиональному признаку, хотя попадались и одиночки, упорствующие в своем заблуждении. Жить надо в любви. Бог создал человека двуполым. Одиночек становилось все меньше, и лиц я не узнавал. Зачем мишеням лица?
Проповедь или совместная молитва – час вынужденного перемирия. За нарушение – смертная казнь немедленно. Насколько я помню, желающих проверить это не находилось. Все вели себя как сбитые в кучу дикобразы – ядовитые колючки в стороны; хоть и тесно, но близко не подходи! (Дикобразов я видел на триптихе, висящем в тронном зале. Триптих называется «Предвкушение Святого Антония».) Напряженность можно было зачерпывать ведром и разгребать руками. В таком плотном кольце людей я начинал чувствовать что-то похожее на удушье. Сколько страха! Липкий густой кисель. Смог из выделений. И моя струйка достойной толщины истекает в общую клоаку…
Вокруг каждого из нас образовалась незримая зона; проникновение в нее чужого организма доставляло почти невыносимую муку, словно кто-то запускал пальцы под кожу. Зона отчуждения. Зона неприкосновенности. Зона защиты индивидуальности. ЕБ любит порассуждать об этом, посвящая целые проповеди анализу нашего поведения. Это унизительно, но отчасти поучительно. И скорее всего правильно.
Впрочем, не все держали дистанцию. Я заметил, что какой-то плюгавенький хмырек подбирается к Сирене сзади. Для вора он действовал слишком уж неприкрыто. Стоило мне увидеть его сальную рожу, и сразу стало ясно, с кем имеем дело.
Сирена подмигнула: дескать, не переживай, я в комбидрессе. Я особо и не волновался, но тем не менее. Это уже наглость – клеить мою самку прямо в Храме!
Я преодолел свою утонченную брезгливость к себе подобным и начал смещаться вправо, пропуская Сирену вперед. Пришлось войти в чересчур тесный контакт с другим парнем, в котором я определил убийцу по характерному вооружению и взгляду, полному невыразимой боли. Жетона видно не было, но, думаю, я не ошибся.
С убийцами шутки плохи. Однако этот явно отнесся с сочувствием к моей маленькой проблеме и тоже сместился вправо, освобождая мне место для маневра. Был тот самый случай, когда нельзя рассматривать других людей в упор, зато начинаешь ощущать их кожей – причем не только присутствие, но даже намерения.
Я замедлил шаг. Сирена проскользнула мимо. Я поравнялся с плюгавым. Как и следовало ожидать, на груди у того болтался выставленный напоказ жетон Гильдии прелюбодеев. Эти ублюдки в своем рвении опережали всех остальных.
Никто из нас не делал резких движений – не покидало ощущение, что ЕБ наблюдает за всеми сразу и отовсюду. Вообще-то подобное ощущение порой возникало у меня даже в укрытии (особенно в минуты близости с Сиреной), но в Храме оно становилось сильным и неоспоримым. Я относил его на счет специфической здешней неврастении. Вероятно, это был изящный самообман. Под сводами Храма поблескивали круглые предметы, которые вполне могли оказаться объективами телекамер. Иногда я думал: если мы начнем одновременно палить по ним, удастся ли нам ослепить ЕБа раньше, чем Он сожжет всех нас в Геенне? Всего лишь абстрактный интерес. У меня не хватило бы духу заговорить об этом даже с Сиреной…
(Телекамеры! Не слишком ли я наивен и примитивен? Может, Ему вовсе не нужны «глаза». Может, Он находится внутри каждого из нас. Но так ведь еще страшнее, не правда ли?
Значит, ЕБ всеведущ? Я тешу себя надеждой, что нет. В подкрепление этой безумной надежды я имею лишь одно свидетельство Его ограниченных возможностей: Он снова и снова заставляет нас с Сиреной искать то место. Вероятно, не только нас. Не удивлюсь, если все обитатели замка заняты, в сущности, одним и тем же – безрезультатными поисками. Эта жалкая попытка обрести смысл только усугубляет ужасную бессмыслицу!)
Тут я заметил, что у прелюбодея уже расстегнуты штаны и он трется своей напряженной плотью об ягодицы моей жены. Ну-ну, давай, дурачок! Я улыбнулся, догадываясь, что будет дальше. Во всяком случае, мое вмешательство наверняка не потребуется. Не думаю, что моя улыбка была заметна снаружи. Так, всего лишь дрогнули уголки губ. С проклятым ЕБом приходится постоянно быть настороже…
Сирена на ходу слегка подвигала кормой, словно поощряя самца. Тот завелся по-настоящему. Да и кто бы не завелся на его месте? Он даже позволил себе бросить в мою сторону мгновенный косой взгляд. Наверное, решил, что я слабак, не способный как следует удовлетворить свою бабу.
Тем временем вся паства забилась в Храм, и ЕБ закрыл металлические врата. Какое представление ожидало нас сегодня? Его Бестелесность непредсказуем, неистощим и многообразен в своей изобретательности. Поэтому я всякий раз с нетерпением ожидал зрелищ и проповедей. Они не повторялись, хотя порой отдавали дурным вкусом и патологической жестокостью. Но ведь это всего лишь интерпретации человеческих проявлений, не так ли? Зачем же стесняться и воротить нос от самих себя? Тем более что мы живем такой скучной и однообразной жизнью. Сборища в Храме – хоть и у-Богое, но все же развлечение.