О зверьках и зверюшах - Страница 25

— Ну ладно, — презрительно говорят наконец особенно стойкие зверьки своим соблазненным товарищам. — Идите к себе, а мы продолжим свою строгую мужскую жизнь. Настоящую. С приключениями и опасностями, без тупой веры в идиотские глупости, нужные только дуракам и недоумкам.

Смущенные зверьки возвращаются в город Преображенск, а гордые жители города Гордого на опустевшей базарной площади (во дни печальные Великого Поста зверюши, как правило, не торгуют) долго еще принюхиваются и прислушиваются.

— А из чего, собственно, делается кулич? — как бы между делом спрашивает самый молодой зверек.

— Ну… там… тесто всякое…

— Ваниль, — с готовностью добавляет зверек поопытней.

— Изюм еще они кладут!

— Цукатики…

— Вот дуры, вообще! Мало им изюма, еще цукатики!

— Цедру лимонную. Трут лимон на терке, а образовавшимся посыпают.

— Гы! Лимон! На терке! Вы слыхали?!

— А сверху глазурь.

— А, это я знаю! — торопится рассказать маленький зверек. — Это я, дяденьки, пробовал! Это они варят сахар с добавлением шоколада, и когда данная жидкость загустеет…

— Молчи, несмышленыш! — с непонятным раздражением обрывают его старшие зверьки. Они не в силах более этого слушать.

— А пасха-то, собственно, из чего? — после неловкого молчания спрашивает еще кто-то.

— Обычная сырковая масса, — презрительно бросает седоусый зверек.

— Нет, нет, необычная! — тарахтит просвещенный маленький зверек. — А вовсе даже с орешками, изюмом, черносливом и курагой, с использованием сливок, с большим количеством ванилина и сахару, и в специальной формочке в виде горки…

— Да чего ты завидуешь! — с негодованием осаживают малютку. — Ты что, к зверюшам захотел, что ли?

— К зверюшам я, дяденьки, не хочу, — оскорбленно отнекивается маленький зверек. И добавляет почти шепотом:

— Но кулича, дяденьки, очень хочется.

Некоторое время зверьки молчат, сопят и скребут лапами сухую пыль базарной площади.

— Но они же сами каждый год зовут! — как бы возражая кому-то, замечает один сравнительно юный зверек.

— Да они всегда зовут! И всегда на жрачку! Придешь, пожрешь, а ты уже свидетель Иеговы.

— Почему Иеговы, — рассудительно говорит седоусый зверек. — Зверюши исповедуют византийскую версию православия… подчиняются, насколько мне известно, патриарху… Придерживаются символа веры Никейского собора и расходятся с католиками по догмату о филиокве…

— Чаво? — с негодованием спрашивает краснолицый зверек пролетарского происхождения. — Ты где этих гадостей нахватался?

— Книжки, — пожимает плечами седоусый зверек. — Врага надо знать… и вообще, там есть занятные особенности, у этого учения… Нельзя отрицать некоторой выразительной силы…

— Тьфу! — восклицает краснолицый. — Так иди и поклонись им, филеокве небритое!

Седоусый зверек отходит в сторону, незаметно смещается в сторону моста и вскоре исчезает за речкой.

Между тем в зверюшливом городке полным ходом идут приготовления. Нарядные зверюши с разноцветными бантиками на хвостах собираются в церковь, где зверюшливый батюшка будет говорить особую пасхальную проповедь о попрании смерти и победе над адом.

— А я знаете чего придумал! — восклицает самый шустрый зверек. — Давайте, братцы, дождемся, как у них в церкви зазвонят на полную мощность, а сами быстро к ним пройдем и в дома заберемся! Они сами-то в церкви, а куличи-то дома стоят! Они приходят, а куличей-то и нету! Они как заревут! — И зверек радостно хнычет, изображая разочарованную зверюшу.

— И то! Ловко!

— Она, дура, месяц голодала, думала — куличик! Она приходит, и вот ей куличик!

— Рот-то раскроет, а жрать и нечего!

— А тут мы выбежим и загогочем!

— Еще и напужаем!

— Ну, мы немножко-то ей оставим, — снисходительно говорит какой-нибудь мягкий зверек.

— Да очень надо, все-то съедать! Его много и не съешь. Мы только понадкусаем.

— Глазурь слижем! — пищит маленький зверек и облизывается.

— Айда, братцы!

— Только замаскируемся, — предусмотрительно говорит самый воинственный зверек, начальник разведки города Гордого. — Обвешаемся все зелеными ветками, чтобы, значит, они подумали, что это лес шумит.

— А это мы идем! Ай, ловко!

Зверьки быстро настригают березовых веточек, делают из них букетики и, замаскировавшись таким образом, медленно идут в сторону города зверюш. Однако маскироваться им быстро надоедает, да и недостойно это как-то — прятаться во время набега. Они должны явиться к зверюшам как правые, ничего не боящиеся, как носители истинно передового учения приходят к отсталым поселянам, живущим в лесу и поклоняющимся колесу.

— А давайте и мы чего-нибудь спразднуем!

— Чаво бы это нам спраздновать, — задумывается краснолицый зверек.

— А вот хоть то, что май настал! Пришло первое мая!

— И что это за праздник? — скептически спрашивает кто-нибудь умный. — Первое число каждый месяц бывает…

— Но нас же никто не заставляет каждый месяц праздновать! Мы только сейчас, когда нам нужно им показать… Давайте, робя, напишем плакаты и так пойдем. Дескать, Первое мая, ура!

Зверьки быстро и криво пишут красной краской всякие зверьковые глупости типа «Первое мая — праздник труда, пьяный проспится, дурак никогда!», «Кто не топает, тот не лопает» и странный лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Последнее они вычитали в книжках. Зверьки понятия не имеют, кто такие пролетарии, и думают, что это перелетные птицы, которые, пролетая на юг, объединяются в косяки; но так как лозунг звучит очень красиво, они пишут и его. Зверьки вообще любят непонятные слова. Направляясь со своими транспарантиками в сторону зверюш, они оглушительно стучат в барабанчики и стараются как можно громче топать, чтобы потом с полным правом лопать. Встречные зайцы в ужасе разбегаются от этого красного шествия, а дятлы, чувствуя близкую им идеологию, радостно долбят носами по всем окрестным деревьям.

Впрочем, в Преображенске такой толпой никого особенно не испугаешь: на улицах пусто. Все зверюши в это время с большим воодушевлением слушают пасхальную проповедь и, держа на руках зверюшат, зажигают свечки от благодатного огня, специально к ним привезенного. Зверьки же, радуясь своей хитрости, проникают в зверюшливые домики и, ведомые ванильным запахом, мгновенно устремляются на кухни. Здесь их ждет серьезное разочарование. Куличей нигде не видно.

— Спрятали!

— Это их предупредил кто.

— Или сами догадались.

— Да ты плохо смотрел!

— Ну, иди сам смотри!

Проблема в том, что зверюши берут куличи с собой — в храм. Они их святят. Зверьки понятия не имеют об этом обычае (и, что особенно интересно, повторяют свою ошибку ежегодно).

— Да куда ж они их подевали?!

— В подполе смотрел?

— Смотрел! Только картошка!

— А в плите?

— Сковородки!

— А на окне?

— Цветы!

— Неужели все съели? Быть того не может!

— Может, может! Это они нарочно, чтобы нам не досталось! И тут же в храм побежали молиться, чтобы не было заворота кишок!

Это ужасное зрелище — зверюши стремительно поглощают куличи, чтобы они не достались пришельцам, — приводит зверьков в такое неистовство, что они начинают рычать.

— Сами же звали!

— Каждый год зовут!

— Эти на все готовы, лишь бы зверька высмеять! Поставить в максимально идиотское положение!

— Ни за что больше сюда не приду-у! — плачет самый маленький зверек.

Но в это самое время зверюши начинают возвращаться их храма. Рядом с ними, держась за юбочки, вышагивают радостные, празднично одетые зверюшата. Звеюши несут домой свечки и нарядные, только что освященные куличи. Они предвкушают радости разговления, имеющего смысл, конечно, только после поста.

— Идут! — кричат зверьки.

— Несут! — кричат другие зверьки, более зоркие.

— Не сожрали! — с облегчением понимают незваные гости города Преображенска.

— Ой, зверьки! — радостно говорят зверюши, видя, что в Преображенске заметно прибавилось народу. — Как хорошо, что вы пришли! Христос воскресе!