О воспитательной системе - Страница 90
У Вас так много забот сейчас и Вы так заняты в Москве, что я позволяю себе не послушаться Вас и не посылаю списка книг.
В Москве так много Вам приходится видеть людей и говорить с ними, что мне страшно совестно затруднять Вас еще нашей депутацией. Вы простите. 9.6.28 Преданный Вам А.Макаренко
Сейчас получили перевод 20000 рублей по Вашему приказу. Я даже не способен понять, что случилось. И я не способен ничего сказать, кроме слов удивления и преклонения перед Вашей живой личностью. Но здесь есть недоразумение. Я просил у разных учреждений 20000. Наконец, я получил 16000 рублей в Харькове на ремонт. Вы, конечно, об этом не знали. Я очень виноват перед Вами, что не сообщил Вам об этом, и у Вас осталось преувеличенное знание о нашей нужде. Я очень боюсь, что сейчас дело непоправимо, но я буду ждать встречи с Вами, чтобы просить у Вас прощения и совета, как поступить.
Преданный Вам А.Макаренко
Харьков, 27 июня 1928 г.
--------
Дорогой Алексей Максимович!
Наши хлопцы, бывшие у Вас, рассказывали, сколько Вы писем получаете, и теперь прямо стыдно писать Вам длинное письмо.
Но и коротко нам так легко рассказать о себе. Мы ждем Вас, в этих словах вся наша жизнь. Ждем между пятым и десятым. Если Вы приедете в Харьков, мы на вокзале Вас потихоньку встретим так, что никто не будет знать. Вы обещали мне написать о дне и часе Вашего прибытия. Я этот день и час скрою даже от колонистов, чтобы действительно Вас никто не беспокоил. У нас в колонии мы также не будем Вас затруднять никакими речами. Вы у нас даже сможете отдохнуть.
Никаких подарков не нужно больше, дорогой Алексей Максимович, и так мы Вам уже чересчур дорого стоим.
Ждем.
Искренне преданный Вам А.Макаренко
--------
Харьков,
коммуна им. Дзержинского.
22 ноября 1928 г.
Дорогой, родной Алексей Максимович!
Спасибо, что вспомнили обо мне в Вашем письме к горьковцам. Я давно должен был написать Вам и должен был объяснить Вам причины моего ухода#44 из колонии, но мне все казалось, что моя переписка с Вами внесет новую тревогу и новую нервность в жизнь горьковской колонии. Насколько я дорожил ее покоем и правильным развитием, Вы можете судить по тому, что я уехал из колонии, даже не простившись с ребятами и товарищами, уехал ранним утром, как будто в отпуск, и больше в колонии не был. Я тем более должен был так поступить, что в колонии тогда оставались на работе все мои друзья, с которыми я вел колонию 8 лет. Волновать ребят и проливать слезы мне представлялось вредным для самого дела. По этим же причинам я решил не писать Вам, решил, так сказать, исчезнуть с колонийских горизонтов.
Вся эта моя дипломатия оказалась напрасной: кроме меня, нашлось много охотников приложить руки к колонии. Прежде всего стравили персонал большинство старых работников не могли выдержать постоянных обвинений в "макаренковщине" и ушли, кто куда мог. На место завкола долго искали педагога, не нашли и назначили неграмотного столяра, человека хорошего, но, разумеется, неспособного справиться с 400 характерами наших горьковцев. Он скоро сделался предметом насмешек со стороны ребят и, вероятно, должен будет скоро уйти. Колония пока что держится благодаря нечеловеческим усилиям Весича#45, может быть, помните, человека с рано поседевшей головой. Он был при мне заместителем заведующего и остался им и теперь. Много зла приносит в колонии Гойдарь, бывший заведующий одной из колоний в Полтаве, уволенный за побои и теперь старающийся восстановить свое реноме в должности заведующего педагогической частью колонии им. Горького. Колония, благодаря его деятельности, принимает постепенно обычный вид наших детских домов: ленивый... персонал, кое-как отбывающий свои часы, склочный и вздорный, готовый из-за каждого пустяка утопить товарища, подсидеть, донести; ленивый, скрытый, сонный ребячий состав, смотрящий на колонию, как на временное пристанище, как на "казенный" котел, в котором можно пожить до того счастливого времени, когда можно будет устроиться на какой-нибудь работе, пить водку и носить клеш. Поэтому отношение к колонии у ребят сугубо утилитарное - уже сейчас дошло дело до кражи пассов в столярной мастерской и на электростанции.
Для того чтобы подкупить ребят, откровенно брошен лозунг: "Вас эксплуатировали, теперь вас будут учить". Но учить некому, да и какая учеба без рабочего настроения, без рабочего пафоса, без рабочих традиций. Разрушение этих традиций - главное зло. Их нельзя сделать в неделю при помощи безответственной болтовни, они создаются годами, в колонии им. Горького они складывались в течение восьми лет.
Для чего нужно было губить нашу колонию, трудно сказать. В самый день Вашего пребывания в колонии туда приехал предглавсоцвоса Арнаутов и поставил мне ультиматум: или перейти на обычную соцвосовскую систему, или уйти. На другой день после Вашего отьезда я сдал колонию, не мог же я серьезно поставить крест и над своей восьмилетней работой, и над самой колонией.
Но интереснее всего то, что вот уже четыре месяца, как я ушел из колонии, а система все-таки держится. Именно то, против чего особенно возражали - отряды и командиры, салюты и рапорта - осталось неприкосновенным. Для гибели колонии никаких серьезных причин вообще не было. Было обычное коллективное головотяпство, в котором и виновных не
сыщешь. Отдельные лица, особенно старавшиеся в травле колонии, уже успели бросить свою полезную педагогическую деятельность и даже уехали из Харькова, остальные продолжают жевать свою жвачку за письменными столами и сонно посматривать на гибель колонии - что им такое колония им. Горького, одной колоний меньше, одной больше.
Моя личная трагедия, конечно, меньше всего может занимать даже меня самого - мало ли у кого глупые руки отнимало дело целой жизни. Жаль колонии.
Сейчас я занят книгой, которую почти закончил. В ней я описываю историю работы и гибель колонии и стараюсь изложить свою воспитательную систему. Книга получается большая и кажется интересною, но я боюсь, что ее предварительно отправят на заключение Наркомпроса и там сьедят. Называю я ее "Педагогическая поэма"#46.
Я очень надеюсь, что Вы разрешите посвятить ее Вам. Это дело не только моего преклонения перед Вами, как перед великим художником, но и дань чисто деловой благодарности, - в Ваших книгах я нашел для себя педагогические откровения. Не может быть воспитания, если не сделана центральная установка о ценности человека.
Я буду Вам без конца признателен, если пришлете две-три строчки. Для меня они принесут запасы сил надолго.
Работаю я сейчас в коммуне им. Дзержинского. Здесь 80% горьковцев и горьковская педагогика. Мы все-таки не умерли.
Мне хочется надеяться, что наша правда восторжествует и мне удастся где-нибудь возродить колонию Вашего имени.
Будьте здоровы, дорогой Алексей Максимович.
Спасибо Вам за любовь и внимание к нашей колонии и за те начала силы, которые мы в своей работе находим благодаря Вам.
Искренне преданный Вам
Харьков, почтовый ящик N 309 А.Макаренко
--------
Дорогой Антон Семенович,
Ваш уход из колонии поразил и глубоко огорчил меня. Если б я узнал об ультиматуме Арнаутова, я, конечно, действовал бы более энергично. Но у меня было обещание т. Б. в Харькове "не мешать" Вам в работе Вашей. В Москве я тоже говорил о том, чтоб Вас не трогали, и тоже был успокоен обещанием не делать этого. И - все-таки! Очень боюсь, что в это дело замешаны тенденции "националистического" характера.
Пишу в Москву, настаивая на необходимости Вашего возвращения в Куряж. В январе будет напечатана моя статья о "беспризорных" и колонии, созданной Вашей энергией. Разрушать такие дела - преступление против государства, вот как я смотрю на эту историю.
Антон Семенович - Вы энергичный, умный человек. Я знаю, как должно быть больно Вам, но - не падайте духом! Все наладится.
За предложение посвятить мне Вашу "Педагогическую поэму" сердечно благодарю. Где Вы думаете издать ее? Советую - в Москве. Пошлите рукопись П.П.Крючкову#47, по адресу: Москва, Госиздат. Он Вам устроит печатание быстро и хорошо. Думаете ли Вы иллюстрировать ее снимками? Это надо бы сделать. Не опасайтесь, что этим книга станет дороже.