О тех, кто предал Францию - Страница 16
Любопытно, что человек, который в конечном счете решил исход событий, был министр общественных работ в кабинете Думерга — Пьер-Этьен Фланден. Он в завуалированной форме предложил радикалам объединить силы с представляемой им группой и создать новый кабинет, в который бы не входил Думерг. Эррио ухватился за эту идею. Избегая серьезного конфликта с Думергом по основной проблеме — о реформе конституции, он выбрал для нападения сравнительно незначительный бюджетный вопрос. Думерг упорно отстаивал свои предложения. Радикал-социалистские министры внезапно покинули зал, прячась за массивную спину Эррио. Кабинет Думерга перестал существовать.
Наступил день предполагаемого путча. 11 ноября колонны «Боевых крестов» маршировали по Елисейским полям, оглашая воздух злобными криками: «Мы требуем Думерга!» «Власть Петэну!» «Мы требуем Вейгана!» Но весь этот шум и буйство были уже ни к чему. Дряхлому, утомленному ничтожеству — он снова стал для своих сторонников прежним «Гастонэ» — оставалось только сесть в поезд и укатить домой в Турнфей.
Преемником Думерга стал Фланден. Ростом в шесть футов шесть дюймов, прозванный «небоскребом французского парламента», Фланден был самым молодым премьером Франции — он занял этот пост сорока пяти лет.
Фланден предложил должность военного министра Петэну, но тот отказался, по совету Вейгана. «Берегите ваши силы, — предостерегал Вейган. — Может быть, вам суждено сыграть во Франции ту же роль, что и Гинденбургу в Германии» Эдуард Эррио вошел в кабинет Фланденца министром без портфеля, а Пьер Лаваль министром иностранных дел.
Фланден происходил из богатой и высокопоставленной семьи. Его отец был губернатором в Тунисе и оставил своим детям значительное состояние. Пьера-Этьена предназначали в семье для судебной карьеры, но в двадцать пять лет он уже был избран в палату от провинциального департамента Ионы — депутат-«малютка». В войне 1914 года он был одним из первых французских военных летчиков. В 1917 году он стал директором международной объединенной авиапочтовой службы.
Воспитание Фландена было тем, что французы с плохо скрытой гримасой называют английским. Таково же было его платье и вкусы. Это был заядлый любитель охоты, стрельбы, рыбной ловли. Автомобилист-гонщик, он собрал коллекцию штрафных квитанций за езду с недозволенной скоростью, какой нет ни у кого другого из политических деятелей Франции. Он предпочитал пресные английские кушанья обильным соусам и тонкостям французской кухни. Его длинная, наполовину облысевшая голова возвышается над широкими плечами. Он держится чрезвычайно прямо, отчего кажется еще выше.
Фланден занимал семь министерских постов в различных кабинетах до того, как стал премьером. Он был лидером парламентской группы, известной под названием «демократического союза». Когда-то председателем этой группы был Пуанкаре. Здесь мы снова сталкиваемся с одной из особенностей французской парламентской системы. Левое крыло «демократического союза» — этой явно разношерстной коалиции — политически мало чем отличалось от своих ближайших соседей слева, в то время как ее правое крыло представляло довольно точную копию своих соседей справа. В меру возможности Фланден всегда тянул в правую сторону. Он участвовал исключительно в кабинетах, возглавляемых правыми. Вот почему маневр, при помощи которого он содействовал окончательному падению Думерга, вызвал немалую сенсацию. Но это было в порядке вещей для парламентской действительности Франции. Фланден был тесно связан именно с теми кругами, которые стояли за Думергом и пользовались им как удобной ширмой. Но в сложной обстановке, возникшей осенью 1934 года, он усмотрел возможность сделать личную политическую карьеру. И как только ему подвернулся удобный случай, он, не теряя времени, сделал внезапный поворот налево. Его расчеты полностью оправдались.
Неожиданностью для всех явилось включение в кабинет, в качестве министра почт и телеграфа, Жоржа Манделя. Наконец-то Манделю удалось попасть в министры. Полученный им пост был, правда, не из очень крупных, но все же открывал ему широкие возможности. Теперь Мандель мог читать частные телеграммы всех своих друзей и врагов. Фланден, боясь, что полиция будет подслушивать его телефонные разговоры, провел к себе отдельный провод. Он обошел полицию, но не усердных агентов Манделя, — они бодрствовали на своем посту, неведомые Фландену.
Социалисты и коммунисты заняли резко враждебную позицию в отношении нового правительства. Для них Пьер-Этьен Фланден оставался героем недавнего скандала с «Аэро-посталь» (Авиапочтовой компанией). Эта фирма запуталась в мошенничестве и спекуляциях. Вскрытые следствием в 1931 году махинации фирмы вызвали большой шум, и дело кончилось банкротством трех парижских банков. Фланден состоял в должности официального консультанта «Аэро-посталь». Все данные говорили с очевидностью о том, что он продолжал получать у этой компании жалованье также и в период, когда он занимал пост министра финансов в предыдущем кабинете. Когда Фланден представлял свой кабинет палате депутатов, с левых мест его приветствовали яростными криками: «Аэро-посталь! Аэро-посталь!» Но, должно быть, именно поэтому он получил вполне достаточное большинство голосов.
Его кабинет держался семь месяцев. Затем ему пришлось расплачиваться за свой маневр, который «200 семейств» сочли предательством: за участие в свержении правительства Думерга. В мае 1935 года кабинет Фландена крайне нуждался в кредитах Французского банка. За несколько недель до этого Фланден обратился к банку за поддержкой и получил скромную ссуду. Но банк одновременно выпустил коммюнике, в котором говорилось: «Правительству Фландена вскоре потребуются большие кредиты. Решение будет зависеть от того, насколько банк сочтет себя удовлетворенным деятельностью правительства за время передышки, которая предоставлена ему в награду за выраженное им намерение вести политику защиты франка». Всякий понимал, что в этих словах был смертный приговор кабинету Фландена. Когда премьер еще раз обратился к Французскому банку с просьбой о кредитах, правление отказало ему наотрез с холодной непреклонностью. Правительство Фландена зашаталось, некоторое время оно беспомощно барахталось и затем пало в мае 1935 года.
После убийства Луи Барту в историческом здании на Кэ д'Орсэ, среди лабиринта узких коридоров и затхлых канцелярий, прочно окопался Пьер Лаваль, который в течение пятнадцати месяцев руководил внешней политикой Третьей республики. Он был министром иностранных дел в кабинете Фландена, продержавшемся семь месяцев. А когда пало министерство Фландена, Лаваль — после полукомической интермедии в виде однодневного правительства, возглавлявшегося его приятелем, Фернандом Буиссоном, — образовал собственный кабинет, просуществовавший тоже около семи месяцев.
Лаваль не был новичком на Кэ д'Орсэ: он хозяйничал там три года после отставки Аристида Бриана. Вместе с Брианом Лаваль, который был тогда премьером, ездил в 1931 году в Берлин с визитом к рейхсканцлеру Брюнингу. «Побольше бы нам во Франции таких людей, как вы», — сказал Лаваль сухому, напоминающему аскета католику Брюнингу. Германское правительство правило тогда при помощи чрезвычайных декретов. После переговоров с Лавалем Брюнинг сообщил своим коллегам по кабинету, что французский премьер живо интересуется полудиктаторскими методами германского правительства.
На Кэ д'Орсэ Лаваль явился во всеоружии упорства и хитрости, которые обычно приписываются уроженцам Оверни. Эта горная, носящая следы вулканического прошлого область в южной части Центральной Франции, полная мрачной красоты и резких контрастов, производит на свет грубоватых, бережливых людей. Впрочем, «бережливых»— слишком мягкое выражение; правильнее было бы сказать— скупых и жадных. Овернцы — своего рода шотландцы Франции также и по той роли, которую они играют в шутках и анекдотах, рожденных галльским остроумием.
Некоторые из биографов Лаваля утверждают, что он— сын мясника; другие — что его отец был владельцем кафе. По наружности он сам мог бы сойти за мясника. Он среднего роста, приземистый и нескладный. Цвет лица — зеленовато-оливковый, как у большинства его земляков; темные глаза и тяжелые веки; толстые губы и желтые от никотина зубы. В течение ряда лет газеты национал-социалистов с наслаждением помещали на своих столбцах портрет Лаваля как образец, ярко иллюстрирующий тип «негроидного ублюдочного французского народа». Но все на свете забывается; легкий кивок со стороны геббельсовского министерства пропаганды, и наружность Лаваля неожиданно сделалась привлекательной.