О смысле жизни - Страница 1

Въ настоящемъ изданіи, кромe многочисленныхъ мелкихъ поправокъ, вставокъ и сокращеній, дополнена глава o Л. Андреевe. Все остальное не подверглось какимъ-либо значительнымъ измeненіямъ.

Очень цeня письменное обращеніе ко мнe многихъ читателей по вопросамъ, затронутымъ въ этой и другихъ моихъ книгахъ, я, къ сожалeнію, не имeю возможности отвeчать каждому непосредственно. Въ статьe «Еще o смыслѣ жизни», помeщенной въ книгe «Литература и общественность», читатели найдутъ, быть можетъ, отвeты на нeкоторые вопросы, затронутые въ настоящей книгe лишь мимоходомъ.

Ивановъ-Разумникъ.

 «И вы можете принимать эти страшные результаты свирѣпѣйшей имманенціи и въ вашей душѣ ничего не возмущается?

— Могу, потому что выводы разума независимы отъ того, хочу я ихъ или нѣтъ…»

(Герценъ, «Былое и Думы», гл. XXX).

Для чего человѣкъ живетъ? Въ чемъ смыслъ существованія каждаго отдѣльнаго человѣка и всего человѣчества? Есть ли вообще этотъ смыслъ, или же исторія жизни человѣка и жизни человѣчества равно безсмысленны? Всемірная исторія не есть ли только «діаволовъ водевиль», въ которомъ всѣ мы жалкія маріонетки? Можетъ ли быть объяснено? и если можетъ, то какъ? «міровое зло», возмущающее насъ своей явной безсмысленностью? И являются ли такимъ объясненіемъ, а значитъ отчасти и оправданіемъ міра, тѣ теоріи прогресса, которыя пользуются въ настоящее время наи-большей распространенностью? Если нѣтъ, то чѣмъ и какъ живетъ еще современный человѣкъ со своей изъязвленной совѣстью? Чѣмъ оправдываеть онъ, чѣмъ онъ можетъ оправдать окружающее его «безуміе и ужасъ»?? «оправдано» должно быть все окружающее,

Однимъ словомъ? въ чемъ смыслъ, цѣль и оправданіе отдѣльной жизни человѣка? Въ чемъ смыслъ, цѣль и оправданіе общей жизни человѣчества, всемірной человѣческой исторіи?

Этотъ рядъ вопросовъ, старыхъ и вѣчно-юныхъ какъ міръ, неотъемлемо присущъ человѣческому сознанію. Нѣтъ и не было человѣка, который бы не рѣшилъ для себя такъ или иначе эти вопросы; и если не у каждаго это рѣшеніе лежитъ въ полѣ яснаго сознанія, то за порогомъ сознанія оно лежитъ несомнѣнно у каждаго. Нѣтъ и не было религіи, системы, теоріи, міровоззрѣнія, которыя бы не пытались дать общеобязательное рѣшеніе этихъ вопросовъ; и если такого общаго рѣшенія до сихъ поръ еще нѣтъ (и никогда не будетъ), то это показываетъ только, что такое рѣшеніе не можетъ быть сведено къ логическимъ и этическимъ нормамъ. Вопросы эти? метафизическаго порядка, и поскольку метафизика не есть наука и невозможна, какъ наука, постольку же невозможно, къ счастью, и «научное» рѣшеніе этихъ вопросовъ. Наукѣ и смежнымъ съ нею философскимъ дисциплинамъ, въ родъ теоріи познанія, здѣсь нечего дѣлать; здѣсь область философіи въ широкомъ смыслѣ, область интуитивнаго творчества, область совмѣстной работы Шекспира и Лейбница, Гете и Фихте, Достоевскаго и Вл. Соловьева; здѣсь область взаимодѣйствія спекулятивной мысли и художественнаго созиданія, здѣсь соприкасается творческая интуиція художника и философа. И если великимъ художникомъ въ этой области можетъ считаться, напримѣръ, Фихте со своей системой этическаго пантеизма, то геніальнымъ философомъ является и Достоевскій, создавшій Ивана Карамазова, впервые въ русской литературѣ такъ резко, ребромъ поставившаго тѣ «проклятые вопросы», которые мы повторили выше.

Не съ Карамазова, конечно, это началось и не имъ кончилось: еще за сорокъ лѣтъ до Ивана Карамазова Бѣлинскій бросалъ вызовъ «Молоху, пожирающему жизнь», и весьма непочтительно возвращалъ Егору Ѳедоровичу (Гегелю) билетъ на право входа во вселенскую гармонію, требуя отчета? каждомъ изъ братій по крови; и черезъ тридцать лѣтъ послѣ Ивана Карамазова мы имѣемъ передъ собою то рѣшеніе карамазовскихъ вопросовъ, съ которымъ мы познакомимся, изучая творчество Леонида Андреева, Ѳедора Сологуба, Льва Шестова. Во всякомъ случаѣ несомнѣнно, что эти три писателя могутъ сказать про себя: «всѣ мы вышли изъ Ивана Карамазова», подобно тому какъ Достоевскій въ свое время утверждалъ, что вся русская «гуманическая» литература вышла изъ «Шинели». Иванъ Карамазовъ настолько рѣзко и непримиримо поставилъ свои жгучіе вопросы, что рѣшеніе ихъ отнынѣ навсегда будетъ связано съ его именемъ.

Этотъ рядъ карамазовскихъ вопросовъ является той общей осью вращенія, которая проходитъ черезъ центры творчества Л. Андреева, Ѳ. Сологуба и Л. Шестова: вотъ та точка зрѣнія, къ которой мы придемъ и съ которой будемъ изучать творчество этихъ трехъ столь различныхъ и столь близкихъ другъ другу писателей. Соединеніе этихъ трехъ именъ не случайно и объясняется именно тѣмъ, что во всей современной русской литературѣ только эти три писателя поставили во главу угла своего художественнаго и философскаго творчества вопросъ? смыслѣ жизни. Конечно, вопросъ этотъ не отведенъ въ монопольное владѣніе Сологуба, Андреева и Шестова; его пытаются рѣшать такъ или иначе разные второстепенные и третьестепенные «таланты» нашей современной литературы; его касаются мимоходомъ и такіе крупные выдающіеся таланты, какъ Валерій Брюсовъ (въ своей драмѣ «Земля» и во многихъ стихотвореніяхъ), его категорически рѣшаетъ Мережковскій и родственная ему группа писателей. Но только три писателя, изученіе которыхъ является цѣлью настоящей книги, кладутъ этотъ вопросъ? смыслѣ жизни въ основу всего своего миропониманія, являясь въ то же самое время одними изъ наиболѣе выдающихся представителей современнаго русскаго художественно-философскаго творчества.

Эта точка зрѣнія? обоснованіе которой явится результатомъ настоящей книги? ясно показываетъ, что разборъ названныхъ писателей отнюдь не будетъ обычнаго критическаго характера: пусть читатель не ждетъ найти въ дальнѣйшемъ эстетическую, психологическую или соціологическую критику произведеній этихъ авторовъ; онъ найдетъ только критику философско-этическую, цѣль которой не психологическій или эстетическій анализъ (это только попутное средство), но раскрытіе того, что составляетъ «душу живу» каждаго произведенія, опредѣленіе «философіи» автора, «паѳоса» его творчества, говоря словами романтиковъ тридцатыхъ годовъ. Это стоитъ выше всякаго утилитарнаго или эстетическаго критерія и это, думается намъ, единст-венная цѣль, достойная критики, достойная литературы.

Прежде чѣмъ перейти къ знакомству съ художественно-философскимъ творчест-вомъ Ѳ. Сологуба, Л. Андреева и Л. Шестова, вернемся на минуту къ Ивану Карамазову и къ тѣмъ міровымъ вопросамъ? въ томъ числѣ и вопросу? смыслѣ жизни,? которые были имъ такъ геніально поставлены и на которые такъ безнадежно плоско отвѣчали всѣ наши «теоріи прогресса». Вѣдь всякая теорія прогресса есть въ конечномъ счетѣ отвѣтъ на вопросъ? смыслѣ жизни; съ главнѣйшими изъ этихъ отвѣтовъ намъ и слѣдуетъ прежде всего познакомиться.

Иванъ Карамазовъ пришелъ со своими міровыми вопросами въ русскую литературу и слишкомъ рано и слишкомъ поздно. Онъ опоздалъ на тридцать-сорокъ лѣтъ, такъ какъ вопросы эти были мучительно близки только сверстникамъ Бѣлинскаго и Герцена; послѣ нихъ, въ эпоху шестидесятыхъ и семидесятыхъ годовъ, эти вопросы были сведены на нѣтъ, признаны слишкомъ простыми и легкими. Да и не до нихъ было. На первый планъ выступила общественная, практическая, созидательная и разрушительная работа; Иванъ Карамазовъ со своими запросами былъ неумѣстенъ въ эпоху судебныхъ реформъ и дарвинизма, земскихъ учрежденій и соціологіи, всеобщей эмансипаціи и народовольческаго террора. Но, придя слишкомъ поздно, Иванъ Карамазовъ пришелъ и слишкомъ рано. Кто былъ его единственнымъ слушателемъ? Алеша, этотъ сюсюкающій младенецъ, по ядовитой характеристикѣ Михайловскаго и Л. Шестова… Потомъ пришли восьмидесятые годы со своимъ однобокимъ эстетиз-момъ и идеалами «трансцендентальнаго чиновничества»; пришло толстовство, для котораго всѣ проклятые вопросы были уже рѣшены безапелляціонно и безповоротно. Потомъ пришелъ марксизмъ съ разъ навсегда готовыми рѣшеніями всѣхъ вопросовъ, съ идеаломъ своего Zukunftstaat'a, стремленіе къ достиженію котораго упраздняетъ всѣ карамазовскіе вопросы… И только во второй половинѣ девяностыхъ годовъ карамазовскіе вопросы вновь воскресли, вновь нашли свой откликъ въ русской литературѣ, вновь были поставлены съ прежней страстностью и силой.