О квадратно-круглом лесе, Микке-мяу и других - Страница 1

Поэт Бержиан поглубже уселся в своем мягком кресле, скрипящем старыми пружинами, и закутался в одеяло. В комнате было тихо и ужасно холодно.

— Бросили меня. Бросили меня в беде, — пробормотал он.

В глубине души он рассчитывал на то, что, повторив про себя несколько раз эту фразу, он рассердится. А если рассердится, то что-то произойдет. Потому что, рассердившись, он обязательно что-нибудь прокричит сгоряча…

Но он не рассердился. Только безотчетный страх и какая-то тоска давили ему на грудь.

«А ведь если правду сказать, — мысленно говорил он сам себе, — так ведь это ты оставил их в беде. Самым некрасивым образом оставил в беде своих друзей. Ты оказался никчемным, безмозглым дураком, продувным ветреником, балбесом…»

Так стыдил самого себя Бержиан. И ежился от страха, трясся от холода, а сердце у него сжималось от тоски.

А его друзья? Где они сейчас? Разумеется, в корчме «Глоточек», где корчмарь Лёринц Винкоци угощает досточтимую публику девяноста девятью видами настоев и сиропов. Там, за колченогим столом, сидели друзья поэта Бержиана. Они и были «публикой». И вполне возможно, что «досточтимой публикой», но пребывали ли они в хорошем настроении? Нет! Совсем нет! Все трое сидели повесив нос: и болтунья-щебетунья маленькая Энци Клопедия, и чудо-музыкант Флейтик «Затыкай уши!», и мастер Шурупчик — золотые руки. Маленькая Клопедия не болтала и не щебетала, у музыканта Флейтика не только нос, но и уши обвисли, а мастер Шурупчик не знал от расстройства, куда деть свои золотые руки. Так и сидели молча, не проронив ни звука.

И это неудивительно: невидимой назойливой мухой кружил над ними, не давая покоя, вопрос: «Интересно, а чем сейчас занят Бержиан?» Но вслух никто из них этого не высказал, потому что другие невидимые мухи жужжали им в уши другие вопросы. Одна: Бержиан оставил их в беде; другая: Бержиан оказался никчемным, безмозглым глупцом, продувным ветреником, балбесом; третья: Бержиан получил по заслугам, пусть теперь киснет, тоскует, сохнет; четвертая: Бержиан все же не такой уж плохой; пятая: что ни говори, а Бержиан допустил, что Флейтика посадили в тюрьму; шестая: … Впрочем, нам не удастся воспроизвести, о чем жужжали остальные мухи. Поэтому лучше поставить точку. Достаточно сказать, что одни жужжали по-доброму, а другие зло. Хотя, пожалуй, гораздо больше невидимых мух жужжали против Бержиана, чем в его пользу.

В конце концов Флейтик не выдержал и ворчливо бросил невидимым мухам:

— Все равно Бержиан ничего не мог сделать, чтобы помочь мне. Так или иначе, а меня бы все равно упрятали в тюрьму. Тем более, что на другой день меня и так выпустили.

Дрогнуло сердце и у болтуньи-щебетуньи Энци Клопедии! Надо же — даже музыкант Флейтик выступил на защиту Бержиана. Ура! Она собиралась было предложить навестить Бержиана, но сначала украдкой взглянула на мастера Шурупчика. А тот вдруг напряг свои золотые руки, и — трах! — как стукнет кулаком по колченогому столу.

«Ужасно, — подумала маленькая Энци, — мастер Шурупчик снова будет доискиваться до истины».

И она не ошиблась. Мастер Шурупчик стал-таки доискиваться.

— Возможно, что он ничего не мог сделать ради тебя, — произнес Шурупчик, подняв кверху палец, — но он не попытался это сделать. Захлопнул окно — и пожалуйста!

Что верно, то верно. Захлопнул! Клопедия метнула в сторону Шурупчика хмурый взгляд. «До чего все-таки ужасны люди, старающиеся всегда доискаться до истины! Им только и подавай истину! Какой нудный этот Шурупчик!»

А мастер Шурупчик ерзал на стуле и снова не знал, куда деть свои золотые руки; он тоже подумал о том, как трудно всегда пытаться доискиваться до истины. «Насколько было бы мне легче жить, — думал он, — если бы я не тяготел так к истине. Я бы подошел к этому плуту Бержиану, хлопнул его по плечу и сказал бы ему: „Ну, что нового, дружище?“ Но мастер тут же замотал головой. Он не мог отступить от своего правила: прежде всего истина. Что поделаешь, таков уж был мастер Шурупчик. И это неплохо, что есть такие люди».

Впрочем, сколько можно вот так, втроем, сидеть здесь? С грустными лицами встали они из-за стола и, выйдя из «Глоточка», разошлись в разные стороны.

Понурый и печальный брел домой мастер Шурупчик. Еще более понурым и расстроенным был Флейтик, музыкант «Затыкай уши!». Однако самой удрученной и грустной была болтунья-щебетунья маленькая Энци Клопедия. Взглянув на затянутое облаками пасмурное зимнее небо, она подумала: «Небо тоже хмурое и печальное. Точь-в-точь как мы». Однако зимнее небо отнюдь не желало вечно оставаться хмурым и пасмурным. Еще чего! И вот — пожалуйста: одна за другой полетели с неба веселые белые снежинки. Они кружились перед грустным носиком Клопедии, и вот одна уже села ей на реснички. И вдруг веселый хоровод снежинок хлынул на город. Маленькая Энци Клопедия остановилась как вкопанная и — куда девались подавленность и печаль? — радостно воскликнула:

— Снег идет!

Впрочем, «снег идет» — это не те слова! Снег валил, падал большими хлопьями. Снежинки кружились в воздухе, и Клопедии казалось, что она даже слышит, как весело и озорно кричат они ей: «Забудь, забудь о своем горюшке!»

Клопедия распростерла руки, как бы желая обнять заснеженную улицу, разукрашенные снегом деревья, покрытые снежными шапками дома.

— Ура! Снежинки замели грусть и печаль! — воскликнула она.

И тут же круто повернулась и побежала. «Что мне мастер Шурупчик, борец за истину, — подумала она, — раз пошел снег». И вот она уже очутилась во дворе дома Бержиана; далее не отряхнув снег с ног, она застучала каблучками в передней Бержиана. И тут же впорхнула в комнату. Клопедия хотела громогласно сообщить Бержиану, что идет снег, но унылый вид сидящего в кресле и закутанного в одеяло поэта так подействовал на нее, что она оторопело остановилась на пороге, все еще держась за дверную ручку.

Зловещая тишина нависла в комнате. Бержиан уставился на Клопедию бесцветным, тусклым взглядом.

— Кто там? — спросил он.

— То есть как это «кто там?», — пробормотала удивленная Энци Клопедия. — Ты разве не видишь меня?

— Добро пожаловать, Клопедия, — безучастно сказал Бержиан. — Можно тебя кое о чем спросить?

— Ну конечно! — растерянно ответила девочка.

— Скажи, пожалуйста, Клопедия, сейчас светло?

— Светло?! — удивилась Клопедия. — Ослепительно светло от снега! Выгляни в окошко, Бержиан. Снег идет!

Наконец, она произнесла то, что хотела ему сообщить, вбегая в комнату.

Эта фраза звенела и парила в воздухе. Но вскоре, как птица с подрезанными крыльями, замерла в темном углу. Вместо того чтобы вскочить с кресла и подбежать к окну, Бержиан мрачно прошептал:

— Я так и подозревал.

Это «подозревал» прозвучало весьма зловеще.

— Что ты подозревал? — спросила Энци.

Но не успел он ответить, как снаружи послышался какой-то шорох, словно мышка пробежала… Впрочем, даже и не мышка — громче. Может быть, собака? Но нет, и не собака. Застучали шаги. «Кого еще там несет?» Но тут ручка двери медленно повернулась, дверь тихо отворилась, и на пороге вырос во весь рост Флейтик, чудо-музыкант «Затыкай уши!».

— Привет, Бержиан, — пролепетал он. — Я думал… э-э… снег идет.

— Закрой дверь! — прикрикнула на него Энци Клопеция. — А то холод напустишь.

Лицо у Флейтика просветлело: он только сейчас заметил Клопедию:

— А, и ты здесь!

— Ты разве не понял, что я сказала? Холод напустишь!

— По-моему, наоборот: мы скорее выпустим его отсюда, — ответил Флейтик. — Тут холодно, как в проруби. Бержиан, почему ты не топишь печку?

И Флейтик взглянул на Бержиана, потом перевел взгляд на Клопедию, потом снова на Бержиана. Тут что-то не так. И даже очень не так! Флейтик испугался.