О хаосе мудром, родном и любимом - Страница 1
Р. Арбитман.
О хаосе мудром, родном и любимом
Предисловие.
Спинрад Норман. КРЕПОСТЬ СОЛ
научно-фантастические романы
Американский фантаст Норман Спинрад всегда любил запускать маленьких ежиков в штаны здравому смыслу и установленным правилам поведения, чтобы потом, задорно поблескивая очечками, наблюдать за конвульсивными телодвижениями этих бедняг - причем, наблюдать с победным видом отличника возле разбитого окна: дескать, и мы не лыком шиты! Начинал Спинрад с произведений довольно традиционных, однако уже к концу 60-х на полной скорости (роман "Жучок Джек Баррон") взлетел на гребень "новой волны" и в течение добрых двух десятилетий будировал и эпатировал читающую публику старушки-Америки. Критика, как по заказу, называла его "наглым", "скандальным", "спекулятивным", "безнравственным", "бессовестным" (последние три эпитета имели некоторый привкус благопри3 стойкой зависти), легко создавая писателю ореол анфан-терибля американской сайенс фикшн. Правда, имидж "злого мальчика" примерял на себя не один Спинрад: во второй половине 60-х это стало достаточна распространенным явлением. Издеваться над пуритан ской моралью, над дряхленькой демократией и над политической системой, подавившейся вьетконгом, оказалось хорошим тоном. Джефферсон устарел. "Новые левые" варили в котле, позаимствованном у макбетовских ведьм, терпкое варево из марихуаны, перебродивших идей Льва Давидовича, Че, председателя Мао, Лабриолы и прочих бородатых, усатых, смуглых и длинноволосых политических гуру. Фантасты, отведавшие этой смеси, уже органически не переваривали привычные сюжеты "золотого века" американской фантастики; призрак Маркузе на сверхсветовой скорости вырывался в космос, а тень Коменданте являлась инопланетным гамлетам, по меньшей мере, с периодичностью полнолуний.
Норман Спинрад не просто поддался этому поветрию - он купался в нем, дирижировал им, наслаждался им, исправно поливая всем этим дьявольским коктейлем каждый новый росток своей неуемной, всесокрушающей фантазии. Автор пинками разгонял почти все моральные и социальные табу, которые окружали колыбельку американской цивилизации, источал едкой кислотой скепсиса культуру как систему запретов и выводил на оперативный простор всех монстров подсознания. Ненормативная лексика, эксгибиционизм, опоэтизированный промискуитет - все это уже только обрамляло фантастические построения писателей и, хотя бросалось в глаза, на самом деле было по сути не столь уж скандальным. Спинрад искал себе союзников совсем уж неожиданных, в такой густой тени, куда даже его отважные коллеги все-таки не решались забираться. И если герой знаменитого фантастико-сатирического фильма Стенли Кубрика в финале "перестал бояться и полюбил атомную бомбу", то Норман Спинрад шел дальше. В романе "Агент Хаоса" автор объяснялся в любви к...
Впрочем, не будем торопиться с дефинициями.
Роман "Агент Хаоса" поначалу выглядит как привычная антиутопия, ведущая свое начало от оруэлловского "1984". Существует некая Гегемония с центром на планете Марс, этакое тоталитарное образование, в котором культивируются всеобщий контроль всех над всеми, слежка, строгая кастовость, разветвленная структура политической полиций... и есть немногочисленные бунтовщики, взыскующие гражданских свобод (так называемая "Демократическая Лига"). Сходство с оруэлловским романом подчеркивается даже в деталях: если в "1984" за каждым жителем Океании зорко бдит телескрин, то такой же телеглазок в присутственных местах оглядывает в Гегемонии каждого прохожего, причем вот-вот будут введены в действие и домашние теленадзиратели. Соответственно и координаторы Гегемонии весьма напоминают О'Брайена - разве что не требуют от своих подданых искренней любви к Большому Брату, удовлетворяясь дисциплиной и послушанием.
Реакции читателя, разумеется, предсказуемы: воспитанный на демократических ценностях, он после такой преамбулы готов тут же отдать свои симпатии инсургентам из "Демократической Лиги", возглавляемой смелым Борисом Джонсоном. Писатель с большим искусством использует "эффект обманутого ожидания". Как только наше восприятие реальности, предложенной нам в романе, как будто введено в систему, уложено в схему - писатель с налету взрывает и систему, и схему! Нет, автор не начинает вдруг симпатизировать Гегемонии, ее подопечным и диктаторам-координаторам (почти все они, за исключением одного, показаны чрезвычайно неприятными личностями) или "доказывать нам без всякого пристрастья необходимость самовластья и прелести кнута". Спинрад просто-напросто наш вектор симпатий неожиданно поворачивает и упирает в пустоту. Дело в том, что и "Лига" оказывается не тайным сообществом бескорыстных борцов за справедливость, а лишь горсткой придурков, поклоняющихся Демократии как язычники "Неведомому Богу" и не знающих точно, что это такое и почему она, собственно, лучше тоталитаризма. Вдобавок и Гегемония, и "Лига" пользуются одним и тем же, самым действенным "методом убеждения" - террором. К тому же и Гегемонии, и "Лиге" в конечном итоге неважно, сколько народа по гибнет во время их остроумных боевых операций или контропераций: главное - результат.
В тот момент, когда акценты расставлены и читатель порядком дезориентирован, Норман Спинрад вводит в повествование новых фигурантов: представителей странного и страшного "Братства Убийц"...
И всех окончательно запутывает.
Традиционная сайенс фикшн по обыкновению тяготела к традиционным же черно-белым схемам. Дихотомия обязывала нас непременно встать на чью-либо сторону и все дальнейшее повествование воспринимать под углом деления персонажей на "наших" и "не наших" - условно говоря. Спинрад не просто обманул доверчивого читателя, вводя в контекст романа никем не запланированную "третью силу". Он сделал еще и так, что симпатии, которые могла бы вызвать эта самая сила, оказывались противоестественными. Ибо "Братство Убийц" - судя уже по названию - тоже прибегало к "последнему доводу королей"...