О чем молчит соловей. Филологические новеллы о русской культуре от Петра Великого до кобылы Буденног - Страница 114

И все идет толпа к немой гробнице,

Чтоб поклониться? Или чтоб понять?

Но мертв под желтой кожей мощный череп,

И тягостно обычаю поверить,

Что мертвых неэтично оскорблять.

Его иконы мрачною усмешкой

На мир глядят. Люд молится поспешно,

Вдыхая сладкий смрад от трупов книг.

И — никто, чтоб проколоть гнойник.

Снимите шапки. В этом мавзолее

Лежит, как идол, равнодушный Ленин.

Сквозь узкое окошко виден рот,

На вечную усмешку осужденный,

И, словно на заклание, народ

К нему идет, Свободой угнетенный.

То есть мою «Гуляющую Курицу» этот Круковер мог бы, думаю, сочинить. Еще один Народный

О биографии этого замечательного автора известно мало, но и то, что есть, хорошо:

Круковер — писатель яркой и сложной судьбы. Его основная работа — написание учебников и справочников по филологии, социологии и зарубежной литературе. Тем не менее ученый находит время и для популяризации собственных увлечений, которых немало. Так и появляются на свет не только книги о домашних любимцах, но и о древесном мастерстве, цирковой дрессировке, пчеловодстве или о секретах китайской кулинарии.

Что характерно, Владимир не только теоретизирует о (sic! — И. В.) своей любви к животным. Несколько лет он работал зоотех­ником у Юрия Никулина, с которым познакомился еще на съемках фильма «Ко мне, Мухтар!». Он ездил вместе с цирком, ухаживал за слонами и тиграми, а возвращаясь в вагончик, садился за пишу­щую машинку.

Действительно, Владимир Исаевич написал повесть о зооцирке и выпустил сборник «Тосты и анекдоты для Никулина».

В предисловиях к его книгам сообщается не только то, что Круковер — «судья международной категории, заводчик английских бульдогов, профессиональный журналист и писатель», но и ветеран спецназа (в 60-е годы), работавший затем кинологом в угрозыске. После перестройки он «прошел кинологическую стажировку в полиции Германии». Потом заведовал кафедрой общественных наук в Вяземском филиале Российской международной академии туризма. Литературную карьеру начал с книги «Байкал в кольце» (1975), запрещенной по идеологическим причинам. Пострадал за приведенные выше стихи о ленинском Мавзолее. Впоследствии создал цикл повестей и романов о похождениях своего alter ego «афериста психологического плана» и бывшего уголовника Владимира Верта. В «автобиографической» прозе последнего читаем:

Даже не верится, что я столько накуролесил. А что, три судимости: первая — за политику, а остальные главным образом за мошенни­чество. Считался удачливым аферистом. Еще бы, успел же порабо­тать и журналистом, и ветеринаром; и начальником бывал, и на самых низких ролях «неприкасаемым» ишачил. И послужить успел, почти четыре года отдал доблестной СА. И поучиться успел, аж в трех вузах. Так что подготовку для аферизма получил хорошую.

Хотя в интернете есть несколько фотографий Круковера, мне, как скептику и литературному неудачнику, не очень верилось поначалу, что он существует как одно лицо. Не брат ли он единоутробный коллективно рожденного «писателя, прозаика, литератора, эссенизатора, душелюба и людоведа» Евгения Сазонова из той же «Литературной газеты» моей юности? Не использует ли его имя как бренд какая-то группа разномастных журналистов-мистификаторов, аффилированных с массовыми авторскими порталами? Впрочем, как специалист по... литературомании я дважды убеждался в том, что подобное многообразие случается, — редко, но бывает. Иными словами, он есть.

История Круковера — правдивая, приукрашенная или выдуманная — представляет собой своего рода энциклопедию советского и постсоветского авантюризма, провокативный пикарескный роман, охватывающий самые разные сферы жизни и регионы страны и завершающийся отъездом героя в не­большое южное государство, откуда он продолжает посылать миру — теперь с помощью мировой сети — свои произведения, мистификации, исповеди и розыгрыши (только их мало кто знает за пределами его культурной ниши).

Я думаю, что такому удивительному автору не зазорно отдать в пользование и свою первую курицу. Берите, Владимир Исаевич, и цитируйте дальше! Пусть будет и на Вашей улице праздник! Только в будущем указывайте, что рифма «курица — улица» принадлежит насмешливой учительнице математики В. В. Соко­ловой — пусть ей там будет приятно. И еще: сообщите при оказии, сохранился ли мячик, полученный на мой первый гонорар.

И последнее. В конце прошлого года я читал на конференции доклад о своем любимом международном фантазере, гениальном мистификаторе и блистательном самозванце в США Иване Ивановиче Народном (урожд. Яне Сибуле). После доклада я обратился к участникам конференции с просьбой: «Если вы знаете о подобных замечательных сочинителях в наше время, пожалуйста, дайте мне знать». Пока никто не откликнулся, но на ловца, как мы видим, и курица бежит.

С Новым годом! C новым братом, дорогие друзья-филологи и писатели! Хорошего вам настроения сквозь нашу гадкую эпоху.

P. S. В самый последний момент я обнаружил, что моя курица еще в начале 80-х годов прошлого века была положена на музыку известным постпанкером Алексом Оголтелым (Александром Львовичем Строгачёвым) — лидером питерской группы «Народное ополчение». Сохранились воспоминания о ее первом исполнении на домашнем концерте в 1982 году (год публикации моего произведения в «Литературке»):

Одну песню с того домашнего концерта я запомнил надолго. Ну скажите мне, что это не обэриутская поэзия:

— Я пошел на улицу — а-а.

И увидел курицу — а-а.

Я спросил у курицы — а-а.

Ты чего на улице.

Отвечала курица — а-а.

Я того на улице — а-а.

Что другие курицы,

А тоже все на улице!

Эх, курица — кукурюкица

— курюкукица — просто крякица!

Эх, курицу, да кукурюкицу,

Да курюкукицу, да просто крякицу!

Вот такие это были кукурюкицыны дети.

Как видим, моя детская шутка в «Литературной газете» не только оставила отпечаток в сознании писателя Круковера, включившего ее в свою мифологизированную биографию, но я еще и оказался тем самым обэриутом, который вдохновил рокера Оголтелого на его «Кукурюкицу» (кстати, не навеяна ли последней и забавная песенка Cемена Слепакова «Курица», недавно построфно проанализированная профессором А. К. Жолковским? [1]). Вот, кстати, музыкальная композиция песни Оголтелого в «домашней» записи.

Нет, не отдам я своею птичку Круковеру! Передумал. Она моя, говорю я гордо! Крукареку!

[1] Жолковский А. «Курица»: к секретам поэтической кухни Семёна Слепакова // Знамя. № 4. 2019.

УДК 821.161.1 «17/19»-95

ББК 83.3 (2 = 411.2)

В 48

Виницкий И. О чем молчит соловей. Филологические новеллы о русской культуре от Петра Великого до кобылы Буденного. — СПб.: Изда­тель­ство Ивана Лимбаха, 2022. — 536 с., ил.

ISBN 978-5-89059-481-5

В основе книги — цикл «детективных» статей и заметок о культовых и незаслуженно забытых авторах, героях и текстах русской литерату­ры от Александра Пушкина, Льва Толстого, Осипа Мандельштама, Даниила Хармса и Велимира Хлебникова до эстонского фантазера Ивана Народного и безымянного создателя трагической украинской народной песни; от разочарованного офицера Печорина, нигилиста Базарова, завистника Кавалерова, унылого конторщика Епиходова и неудачливого гусекрада Паниковского до счастливого котенка по имени Пушкин, игривой кобылы командарма Буденного и коллек­ти­вистски настроенной курицы; от «Братьев Карамазовых» до «Девичьей игрушки». Большая часть вошедших в книгу «полусмешных» и «полупечальных» новелл объединена естественным стремлением автора разогнать хотя бы в мыслях и воображении сугубую меланхолию нашей исторической эпохи.