О чём молчали города. Мистические истории - Страница 8
И только следующим летом, когда приехал к родителям на каникулы, однажды не выдержал, спросил:
– Мама, я сын Полины?
Софья выронила чайник, заварка потекла по столу, крышка звонко шлёпнулась на пол и разлетелась на куски. Мама опустилась на стул, вздохнула, подняла глаза на Диму, тихо сказала:
– Да. Как ты узнал?
– Письмо с фотографией нашёл.
– В моём шкафу? Зачем ты туда полез?
– Анкету на визу заполнял, хотел папино место рождения посмотреть.
– Спросил бы. Позвонить мог. Не надо было чужие письма читать.
– Мама! Они для меня не чужие. Это моя настоящая мать писала. Про меня, между прочим!
Дима встал, повернулся спиной, сжал тонкими пальцами край подоконника, поднял глаза: боялся, что слёзы потекут.
Софья подошла к сыну, обняла за плечи.
– Прости, что раньше не рассказали. Но мы с папой боялись.
– Чего боялись?
– Ну как же… ранить тебя боялись. Такая трагедия.
– Ага, «тайна усыновления», всё как положено, – горько усмехнулся Дима.
Софья вернулась за стол, обхватила голову руками, молча заплакала.
В тот вечер Дима узнал историю своей семьи.
В середине восьмидесятых Софья уехала учиться в Ленинград, вышла замуж за однокурсника, устроилась на работу в своём институте. Её младшая сестра Полина осталась в Ивангороде с родителями, учиться не захотела, мама устроила её к себе в отдел кадров. С Иваром Полину познакомили друзья. Влюбилась с первого взгляда, мысленно называла его «мой викинг». А он и вправду выглядел как викинг: высокий и статный, с длинными светлыми волосами, с аккуратной рыжеватой бородой. Да ещё и одевался модно: недавно переехал в Нарву из Таллинна – ему сразу после института предложили хорошую работу, согласился ради денег. Родители и друзья жили в Таллинне, Ивар часто ездил туда на машине. В Нарве он не знал никого, кроме мужа Полининой подруги. Только начал обзаводиться новыми друзьями, а тут как раз Полина – очень кстати. Упускать такую красавицу нельзя, Ивар это сразу понял. Изображал прекрасного рыцаря так умело, что Полина растаяла – ей ещё не попадались такие внимательные и заботливые поклонники, – и вскоре вышла замуж. Переехала из Ивангорода на другой берег Наровы, в Нарву, где Ивар снимал квартиру.
Через год после свадьбы родился Дима. Сначала всё шло прекрасно, Ивар возился с малышом, гулял с ним на детской площадке. А потом у Ивара начались неприятности – то ли на работе, то ли с одной из его подработок, о которых Полина толком ничего не знала. Ивар постоянно злился, ссорился с Полиной, кричал на Диму. Полина верила, что всё уладится, молчала во время ссор. Остальное не изменилось: они всё так же навещали родителей Ивара по выходным, всё так же несколько раз в год ездили на машине в Финляндию через Питер.
Раньше Полина с Иваром всегда заезжали по пути к Софье, иногда даже с ночёвкой: в пятницу вечером от Нарвы до Питера, переночевали, а в субботу рано утром на финскую границу, пока очередей нет. Сонина дочка Юля родилась через год после Димы. Дети пока ещё толком не умели играть вместе, но сёстры наблюдали за ними и мечтали, как малыши подружатся, когда подрастут.
А в тот день Ивар сказал, что ему некогда ехать к родственникам, он торопится, у него дела. Полина расстроилась. Ивар разозлился, начал кричать, отвлёкся, не заметил красный свет на перекрёстке. Справа грузовик ехал, не успел затормозить. Полина погибла, Ивар с Димой попали в больницу. Началось расследование. Оказалось, что Ивар сел за руль пьяным. Дальше – больше: в машине нашли спрятанные старинные иконы. Оказалось, краденые. Следователь начал давить, Ивар во всём признался: работал на перекупщиков, тайно перевозил через границу вещи для коллекционеров. В Хельсинки отдавал связному и получал деньги. А это уже контрабанда, да ещё и групповая. Так и получилось, что срок дали большой.
Пока Дима лежал в больнице, родственники решали его судьбу. Родители Полины отказались отпускать внука в Таллинн, к бабушке и дедушке по отцу. Софья с мужем сразу подали заявление на усыновление, а сотрудницы опеки, женщины сердобольные, помогли сделать всё быстро: все жалели малыша, у которого погибла мать по вине отца-преступника. Трёхлетний Дима поселился в новой семье и получил другое имя: Дмитрий Юрьевич Староверцев. Тайну усыновления в те годы все строго соблюдали, и Софья с Юрой тоже считали, что так лучше.
Вскоре они решили переехать из Питера в Ивангород, поближе к Сониным родителям. Да и Диме лучше жить рядом с дедушкой и бабушкой, ведь в первые три года он рос неподалёку, на другом берегу Наровы.
* * *
Ивар обмакнул кисточку в банку с прозрачным лаком, прошёлся по выпуклой поверхности, промазал изгибы завитка на конце фигурной ножки. Откинулся на спинку стула, полюбовался на свою работу. Почти готово, осталось ещё две детали прокрасить, потом подшлифовать мелкой шкуркой, когда лак высохнет, и можно будет собирать кресло. Пора сделать перерыв, кофе выпить. Вот только лаком очень сильно пахнет, надо проветрить. Ивар открыл окно, перегнулся через подоконник, вдохнул прохладный вечерний воздух. С реки тянуло сыростью, ветер ворошил листья и хлопал почтовыми ящиками на заборах.
Запах свежего лака теперь смешивался с запахом речной воды, за окном изредка проезжали машины, с набережной доносились голоса: вот женщина звонко возмущается, а ей спокойно отвечает мужчина, и всё стихает; вот ребёнок громко рассказывает о чём-то, а женщина поддакивает, и опять всё стихает. Ивар не пытался разобрать слова, он сосредоточенно водил кисточкой по маленькой изогнутой детали. Но потом заметил, что голос за окном всё время один и тот же, очень жалобный. Молодой мужчина, или даже юноша, стонет – печально, безнадёжно.
«…отец, прости, я не хотел… ты напугал меня, я растерялся…»
«…отец, прости, я не хотел… ты напугал меня, я растерялся…»
Выглянул из окна: пусто, ни души. Да и откуда бы – полночь, нормальные люди в такое время не гуляют. Чей это голос? В бога Ивар не верил, но почему-то перекрестился. Что за чертовщина лезет в голову? И ведь не пил сегодня. Кстати! Не пил. Ивар достал из тумбочки бутылку виски и стакан. Посмотрел на свет: не сполоснул в прошлый раз, на дне засохшее пятно. Ничего, сойдёт. Налил немного, выпил маленькими глотками. Голос за окном молчал.
Работать после виски Ивар не стал, ушёл в спальню, лёг на кровать, не зажигая лампы. Уличный фонарь залил половину потолка желтоватой мутью. На освещённом прямоугольнике извивались тени: ветер сердито махал ветками, словно спорил с невидимым собеседником.
Тот голос за окном… Кто-то звал отца, просил прощения. Как бы Ивар хотел услышать голос своего сына – он высокий, низкий? Может, Дима слегка картавит, как Полина. Ивар закрыл глаза, попробовать представить жену. Ему это редко удавалось: прошло много лет, фотографий не сохранилось. Когда Ивар вышел из тюрьмы и приехал в пустую родительскую квартиру, ни одного фотоальбома там не нашёл. Соседи, у которых ключи хранились, ничего не знали. Ивар почти забыл, как выглядела жена. Каждый вечер он надеялся увидеть Полину во сне. Иногда это получалось, и тогда весь следующий день он улыбался.
* * *
О сыне Ивар долго ничего не знал. В тюрьме получил письмо от родителей: Диму забрала семья Полины, встречаться с внуком им не дают. Прошли годы, родители умерли, у Ивара никого не осталось – ни друзей, ни родственников. Повезло только в одном: удалось сохранить родительскую квартиру. После тюрьмы Ивар прожил там несколько тяжёлых месяцев: воспоминания, косые взгляды соседей, да и на работу его никто не брал. Решил вернуться в Нарву – туда, где прожил лучшие пять лет: сначала с Полиной, потом и с Димой. Продал большую квартиру в Таллинне, купил поменьше, на берегу Наровы. На разницу в цене квартир собирался жить первое время, пока доходы не появятся.