Нюма, Самвел и собачка Точка - Страница 30
— У меня с ней конфликты…
— Ты плохо знаешь женщин… Сколько у меня в Баку было баб! Я никогда не ошибался. Инту-и-ция! Попроси Галю! Завтра же замок поставят и штаны зашьют.
Пропажа собачки затмила все проблемы Нюмы… Надо было пойти в жилконтору, к Маргарите Витальевне, порасспрашивать: как официально закрепить за Фиркой вторую комнату. С чего начинать? Ох, взметнутся сплетни-пересуды…
Фирку и так в доме недолюбливали, а туг такая история. Скажут: дрянь-девка! Мать в могилу свела, теперь вот хочет продать комнату отца, под старость лет в коммуналку поселить. Нюму тоже такая перспектива не воодушевляла. Самвел и впрямь стал ему как родной. Да, они нередко цапались по чепухе, а то и по серьезным вопросам, не разговаривали неделю другую. И все равно, в душе Нюма знал, что ближе Самвела нет у него никого, так уж получилось. Хорошо, если город вселит к нему приличного человека, а могут и небольшую семью вселить. Тогда он возьмет Самвела к себе и заживут обычной коммуналкой. А если подселят какого-нибудь алкаша? Или, вообще, пьющую семью? Что тогда? Самвел, конечно, слиняет в свой Ереван или к племяннику, в Америку. А он куда? К Фирке, на Литейный, угол Жуковского? Да лучше к черту на рога…
Обида тупым колом из глубины живота сдавливала сердце и проникала в горло, сбивая дыхание и выжимая слезы, — такое было физическое ощущение обиды. Умом он понимал — дочери выпал шанс, и она его не хочет упустить. Ведь он, отец, не смог дать ей такой простой радости, как своя квартира. И вообще, он многого ей не мог дать, такая у них сложилась судьба. И вот, когда дочь сама пытается устроить свою жизнь, его гложет эта подлая обида. Умом Нюма понимал, но ничего не мог с собой поделать — обида терзала его, доводя до исступления. Голая обида, без всяких меркантильных соображений…
Томительное однообразие буден сгущало старость, придавая душевному одиночеству Нюмы физическое бессилье, и тут вспыхнуло каким-то блицем новое желание. Дважды он звонил по телефону «кандидату технических наук Евгении Фоминичне Роговицыной». И каждый раз женский голос с акцентом отвечал, что Жени дома нет. Неудача распаляла желание Нюмы, придавала ему мальчишеский азарт, подтверждая истину; что годы лишь понятие физическое… Почему по телефону отвечал незнакомый женский голос, да еще с акцентом, не смущало Нюму… Только печальная история пропажи собачки, подобно урагану, разметала все его желания. Подобной тоски, если честно, он не испытывал даже после смерти жены….
— В твоей душе Точка оставила только добро, — согласился Самвел, когда Нюма поделился своим чувством. — А жена… одна Фира, что стоит. Как две половины лимона, извини меня…
— Почему… лимона? — усмехнулся Нюма.
— Ну, не яблока же. Хотя и яблоки бывают кислые, — ответил Самвел. — Ты другое мне скажи. Почему молочный порошок иногда закипает, как настоящее молоко, а иногда, как вода. Столько жду, а все кипит, как вода.
Нюма, не переставая чистить картошку, обернулся и посмотрел из-за спины на кастрюлю соседа.
— Что, не веришь? — Самвел отстранился, чтобы Нюма увидел кастрюлю.
— Может, мыши в порошок наделали? — высказал мнение Нюма.
— Ара, ты что?! Откуда у нас мыши?
— Не у нас. Ты где купил этот порошок?
— В магазине, рядом с почтой давали.
— Рядом с почтой, вообще, хороший магазин, — Нюма запнулся и проговорил раздумчиво: — Слушай… ты помнишь того мальчишку, который принес нам Точку? Шмендрика. Его, кажется, звали Дима…
— И что? — Самвел выключил газ и взглянул на соседа.
— Он сказал, что живет в доме, где почта. Я еще послал его за газетами. Помнишь? Так вот, я подумал… Дать ему денег, пусть метнется по своим каналам, может, разузнает что?
— Но своим каналам, говоришь? — усмехнулся Самвел.
— Да, — серьезно кивнул Нюма.
— Его каналы, это когда он пописает, — буркнул Самвел.
— Какой ты злопамятный человек! Не можешь мальчику простить разбитый кувшин! — вскричал Нюма. — Я немедленно иду в дом, где почта. Найду этого шмендрика. Кто знает — может, нам повезет.
Нюма оставил недочищенную картошку и направился в прихожую. Самвел последовал за ним…
Двор дома, где размещалась почта, напоминал дно заброшенного колодца. Сырые по весне стены впивались в квадрат низкого набухшего неба. Закупоренные с зимы окна, никаких людей. Все подъезды под немыми дверьми, покрытыми ржавой облупившейся краской…
— Постоим, подождем, может, кто-нибудь покажется, — вздохнул Нюма.
Самвел топтался на месте и тихо что-то бормотал на своем языке.
— Что ты лопочешь? — Нюма уже терял терпение.
— Это двор? Двор — когда люди видят друг друга, смеются, разговаривают… Это даже не жильцы. Это пленные!
— Ладно, хватит! — разозлился Нюма. — Там, у тебя… Соседи смеялись, разговаривали друг с другом. А потом друг друга избивали и убивали…
Начинался очередной спор. Но на этот раз встречная фраза Самвела повисла в воздухе…
Дверь ближайшего подъезда, подобно старческим сухим губам, разлепилась и во двор вышла девочка.
— Послушай, здесь живет Дима? — разом воскликнули Нюма и Самвел.
— Вы из милиции? — девочка пытливо прищурила глаза.
— Почему из милиции? — спросил Самвел.
— Димку должна взять милиция, — ответила девочка. — Он наш сосед. Вчера напился и подрался. Мама вызвала милицию. А они все не идут. Со вчерашнего вечера.
— Напился? — удивился Нюма. — Он же еще совсем шкет.
— Совсем шмендрик, — поддержал Самвел. — Ты что-то путаешь.
— А какой вам нужен Дима? — почему-то озлилась девочка. — У нас три Димы. Один ходит в детский сад, второй в школу, а третий, что напился…
— В школу, в школу, — замахал руками Нюма.
— Тогда — на третий этаж. Тот Димка тоже хорош гусь! — девочка посторонилась, перепуская стариков в подъезд, и пробормотала вслед: — Ходют тут, а милиции не дождаться…
Кнопка лифта была продавлена. Нюма задрал голову. Шахта лифта ржавым позвоночником крепила площадки верхних этажей.
— Мертвое дело, — вздохнул Нюма, — придется идти пешком.
Самвел сурово молчал. Сказывалось настроение, вызванное незавершенным спором, прерванным появлением девчонки…
— Ладно, не злись, — Нюма перебирал ступеньки замызганной лестницы и старался наладить дыхание. — Я согласен. Здесь живут пленные.
— Ара, — бурчал через плечо Самвел, — ты всегда со мной споришь. Такой характер.
— Да. Вот такое я говно, — согласился Нюма, глядя в сутулую спину соседа. — И в бабах ничего не понимаю.
— Да, не понимаешь, — без намека на перемирие, подтвердил Самвел.
Тон переговоров явно вел к новому спору. Они уже ступили на площадку третьего этажа. Единственная деревянная дверь была покрыта веснушками звонков. Какая из них прятала шмендрика, непонятно…
— Жми на все! — сварливо посоветовал Самвел.
— Будет скандал, — боязливо ответил Нюма.
— Что, так и будем стоять? — Самвел решительно поднес ладонь к звонкам.
Но нажать не успел. Дверь открылась. На пороге стоял шмендрик Дима собственной персоной. В ногах у него восьмеркой выхаживал здоровенный кот…
— Вы к кому? — спросил Дима.
— К тебе, — подобострастно улыбнулся Нюма. — Не узнаешь?
— Ты нам собачку приносил, — поддержал Самвел. — Точку! Забыл?
Дима боязливо отступил на шаг, откинул ногой кота и закричал в глубину квартиры:
— Мама! Евреи пришли!
— Кто пришел? — послышался озабоченный голос из пещерной глубины коммуналки. — Иду, иду…
— Почему евреи? — всерьез возмутился Самвел.
— Ну не нанайцы же, — засмеялся Нюма.
— Я, мальчик, ар-мя-нин! — строго проговорил Самвел.
— А это кто такие? — поинтересовался Дима.
— Древнейший народ! — веско ответил Самвел и вздохнул. — Жаль, что ты этого не знаешь.
— У нас плохая школа, — посетовал Дима.
— Вы из школы?! — подошла мама шмендрика.
Невысокая, грудастая, довольно миловидная особа, в зеленом домашнем халате. Выкрашенные хной кудряшки кокетливо покачивались над широкими ее плачами. Придерживая пухлыми пальчиками ворот хала-та, она задержала удивленный взгляд на Нюме: