Нужна ли нам литература? - Страница 6
Обвиненіе, такимъ образомъ, формулировано хотя не вполнѣ опредѣленно, но весьма ловко. Тутъ и намекъ на презрѣніе поэта къ толпѣ, и намекъ на измѣну прежнимъ убѣжденіямъ, «въ связи съ новыми отношеніями въ высшихъ сферахъ», и указаніе на охладѣвшее въ послѣдніе годы Пушкина сочувствіе къ нему публики; ссылки даны такимъ образомъ на обстоятельства всѣмъ болѣе или менѣе извѣстныя, въ томъ простомъ разчетѣ что вѣрность ссылокъ замаскируетъ важность освѣщенія даннаго обвинительнымъ актомъ. Кто напримѣръ не знаетъ что сочувствіе публики къ поэзіи Пушкина значительно охладѣло въ концѣ поприща поэта? На это жаловался самъ Пушкинъ въ письмахъ къ друзьямъ, исполненныхъ грусти и разочарованія. Но источникъ этого охлажденія лежалъ конечно не тамъ гдѣ полагаетъ его г. Пыпинъ. Достаточно обратиться къ «Матеріаламъ» П. В. Анненкова чтобъ убѣдиться что обаяніе поэта на современниковъ ослабѣвало по мѣрѣ того какъ крѣпчалъ его талантъ и какъ поэтъ отъ легкихъ, доступныхъ массѣ задачъ переходилъ къ зрѣлому, возмужалому творчеству. Уже Евгеній Онегинъ понравился массѣ читателей менѣе чѣмъ Кавказскій плѣнникъ или Бахчасарайскій фонтанъ, а Борисъ Годуновъ и Полтава не были совсѣмъ оцѣнены публикой. Поэтъ не обманывалъ себя на счетъ этого обстоятельства и предвидѣлъ неуспѣхъ Бориса Годунова, объ этомъ свидѣтельствуютъ замѣтки на французскомъ языкѣ, которыя онъ предполагалъ разработать для предисловія къ своей трагедіи. «Публика и критика», говоритъ онъ въ этихъ замѣткахъ, «принявшія мои первые опыты съ живымъ снисхожденіемъ, и притомъ въ такое время когда строгость и недоброжелательство отвратили бы меня вѣроятно навсегда отъ поприща мною избираемаго, заслуживаютъ полной моей признательности: онѣ расплатились со мною совершенно. Съ этой минуты ихъ строгость или равнодушіе уже не могутъ имѣть вліянія на труды мои. Я выступаю съ новыми пріемами въ созданіи. Не имѣя болѣе надобности заботиться о прославленіи неизвѣстнаго имени и первой своей молодости, я уже не смѣю надѣяться на снисхожденіе, съ которымъ былъ принятъ доселѣ. Я уже не ищу благосклонной улыбки моды. Добровольно выхожу изъ ряда ея любимцевъ, принося ей глубокую мою благодарность за все то расположеніе съ которымъ принимала она слабые мои опыты въ продолженіи десяти лѣтъ моей жизни.» Такимъ образомъ Пушкинъ самъ далъ намъ ключъ къ разумѣнію источника того разлада который образовался между нимъ и публикой съ тѣхъ поръ какъ отъ легкихъ, полуподражательныхъ и доступныхъ массѣ опытовъ онъ перешелъ къ зрѣлому и строгому творческому труду. Послѣ этого какъ не улыбнуться на завѣренія г. Пыпина будто охлажденіе къ Пушкину проявилось въ той части публики которая искала въ литературѣ нравственно-общественнаго смысла?
Такую же фальшь не трудно усмотрѣть и въ томъ употребленіи какое дѣлаетъ г. Пыпинъ (впрочемъ повторяя лишь весьма не новую уловку) изъ стихотворенія Пушкина Чернь. Понятно что стихотвореніе это, такъ много послужившее въ рукахъ недоброжелателей великаго поэта, вовсе не имѣетъ значенія авторской profession de foi, которое всячески старались придать ему. Поэтъ оставившій намъ столько капитальныхъ созданій своего творческаго духа не имѣетъ надобности въ прагматическомъ изложеніи своихъ идей и взглядовъ, эти идеи и взгляды живутъ въ его произведеніяхъ, находящихся у каждаго на лицо. Пушкинъ могъ въ отдѣльномъ стихотвореніи объяснить свое понятіе о поэтѣ какъ служителѣ Аполлона, и въ тоже время въ собственной дѣятельности отступать отъ этого идеала, хотя бы по той простой причинѣ что онъ чувствовалъ въ себѣ не только поэта, но и писателя въ болѣе общемъ значеніи, и даже журналиста. Выше мы указывали на жизненныя, воспитательныя задачи руководившія Пушкинымъ при основаній Современника; одно это обстоятельство достаточно свидѣтельствуетъ что поэтъ, носивъ душѣ своей идеалъ жреца Аполлонова, въ то же время далеко не чуждался «житейскаго волненья» и «битвъ», и сознавалъ что выраженный имъ въ піесѣ Чернь идеалъ не подходитъ безусловно ко всякой эпохѣ и ко всякому народу. Г. Пыпинъ самъ очевидно различаетъ разницу въ понятіяхъ о поэтѣ и писателѣ вообще, хотя въ своей статьѣ намѣренно спутываетъ эти представленія. «Пушкинъ», говоритъ онъ, «недаромъ заявлялъ свое пренебреженіе къ «черни», то-есть къ обществу которое вздумало бы ждать отъ литературы какого-нибудь живаго участія къ своимъ нравственнымъ интересамъ» и пр. Здѣсь чернь весьма произвольно замѣнена обществомъ, а поэзія – литературой, хотя каждый знаетъ что эти понятія далеко не синонимы. Для непредвзятаго же сужденія совершенно ясно что Пушкинъ разумѣлъ подъ «чернью» ту необразованную толпу которая восхищалась Кавказскимъ плѣнникомъ и отвернулась отъ Бориса Годунова, и опять нельзя не улыбнуться при мысли что этой толпѣ г. Пыпинъ приписываетъ ожиданіе «отъ литературы какого-нибудь живаго участія къ своимъ нравственнымъ интересамъ» – какъ будто эти нравственные интересы были болѣе выдвинуты въ Кавказскомъ плѣнникѣ или въ Русланѣ и Людмилѣ, чѣмъ въ позднѣйшихъ созданіяхъ великаго поэта!
«Когда въ дѣятельности Пушкина», говоритъ г. Пыпинъ въ вышеприведенной выдержкѣ изъ его статьи, «настала пора чисто-художественнаго творчества, интересъ общественный сталъ для него довольно безразличенъ.» Вотъ альфа и омега тѣхъ лицемѣрныхъ обвиненій съ которыми обращается къ памяти поэта петербургскій журнализмъ! На чемъ однако основано это обвиненіе? Открываемъ томъ лирическихъ стихотвореній Пушкина, и что же мы находимъ тамъ подъ 1836 годомъ, послѣднимъ годомъ его поэтической дѣятельности? стихотворенія: «Когда за городомъ задумчивъ я брожу» и «Когда великое свершилось торжество», то-есть именно тѣ піесы въ которыхъ съ особою силой сказались у Пушкина мотивы не усматриваемые г. Пыпинымъ и предъ которыми самыя излюбленныя стихотворенія позднѣйшихъ «гражданскихъ» поэтовъ кажутся чемъ-то очень жиденькимъ и слабенькимъ. Еслибы современная критика отличалась хотя маленькимъ художественнымъ чутьемъ, она догадалась бы что вся поэзія г. Некрасова вышла изъ этихъ мощныхъ произведеній Пушкина, никогда однако не сравнившись съ ними не только въ поэтическомъ, но даже въ гражданскомъ отношеніи. Просимъ у читателей позволенія напомнить слѣдующія поразительныя по силѣ и металлической сжатости Пушкинскія строки.
Пусть читатель дастъ себѣ трудъ сравнить эти мощныя строки съ наиболѣе «гражданскими» стихами г. Некрасова, и упрекъ Пушкину за удаленіе отъ «житейскихъ волненій» и «битвъ» падаетъ самъ собою, если мы тщательно отдѣлимъ гражданскій элементъ поэзіи отъ мелкой журнальной тенденціозности. Разница Пушкинскихъ общественныхъ идей отъ современныхъ заключается въ томъ что въ первыхъ художественная и гражданская стороны органически слиты, тогда какъ въ послѣднихъ тема ищется внѣ поэзіи, и поэтическая форма притягивается такъ-сказать за волоса.
Напомнимъ кстати и другое стихотвореніе Пушкина, которому г. Некрасовъ не разъ подражалъ въ тонѣ и даже въ архитектурѣ, всегда оставаясь безконечно позади первообраза.