НРЗБ - Страница 30

«Чего там, расказывайте», — раздались голоса.

«Мне и самому интересно, что? я сумею вспомнить».

2.

«Это было страшно давно, почти что в детстве, в первую мою поездку на юг. Однокурсница, с которой я познакомился еще в кружке для школьников, собирала компанию, чтобы снять домик у батумских знакомых. Я обрадовался случаю, и родители, к моему удивлению, не возражали — Алина пользовалась у них авторитетом.

Я оказался в довольно разношерстном обществе. С нами ехала семейная пара, Жора и Тамара, и незамужняя, на редкость безобразная женщина средних лет по имени Изя. Жора был уважаемый врач, но в курортной обстановке его близорукие, близко поставленные глаза, лысеющая голова и коротконогое полноватое тело выглядели невыигрышно. Тамара была явно моложе него, с хорошей фигурой и правильным лицом, напоминавшим те неулыбчивые снимки, которые выставлялись в витринах парикмахерских и фотоателье (кажется, она и была парикмахершей). На пляже она являлась естественной приманкой для местных кавалеров, которых, впрочем, не поощряла — не столько из любви к мужу, сколько по общей безрадостности натуры, воплощением которой были ее тонкие губы, удлиненный нос и высокий гладкий лоб. От субтропического солнца, палящего, как известно, даже сквозь тучи, она скрывалась под предусмотрительно привезенным зонтом. Толстая Изя (Изольда?), оказавшаяся библиотекаршей, напротив, смело жарила свою пористую кожу на солнцепеке, совершала далекие заплывы и стоически переносила безразличие мужчин. Среди последних выделялись белозубый культурист Резо и сухощавый невысокий Андзор с усиками и лицом злодея, Алинин «жених» со времен ее детских приездов в Батуми.

Стержнем компании была, конечно, Алина. Мы занимали летний домик на участке у ее тети Ани, завтракали дома, после пляжа совместно обедали в дорогом, зато чистом, ресторане «Интурист» — унылой конструктивистской коробке, возвращались домой, отдыхали, ужинали, ложились спать. Хозяин, усатый джигит дядя Георгий, с утра до вечера работал на рынке, сколачивая курортникам ящики для фруктов. Я принял его за грузина, но он с гордостью сказал: — «Я карабахский армянин». Отец Алины, дослужившийся в Москве до полковника юстиции, был их родственником; армянином, братом его сослуживца, оказался и Жора. Кем приходилась этому армянскому клану еврейка Изя, я не помню.

Алина была моих лет, но держалась, как взрослая. Она была красива, и ее уверенность в себе укреплялась туалетами, которыми ее обеспечивала мать, заведовавшая Московским Домом Мод. Ее родителей я никогда не видел, но имел о них представление со слов Алины, произносившихся менторским тоном, немного в нос («Мой отец — любимец женщин. Все удивляются, как матери удалось удержать его»). Наши с ней отношения строились на молчаливом согласии, что мы выше амуров: Алина — красивая, я — умный, мы оба современны, ироничны и можем наслаждаться взаимной откровенностью. Я делился с ней мечтами молодого гения, она раскрывала мне секреты женской красоты и жизненного успеха. Придирчиво разбирая внешность сокурсницы, она могла сказать:

— У нее обычная история с коленями. Не понимаешь? Только немногие женщины могут быть манекенщицами. На себе не хочется показывать, да ладно…

Посреди улицы она приподняла юбку и обратила мое внимание на плавность перехода от колена к икре. Ее идеальные ноги не показались мне, тем не менее, красивыми. Впрочем, не поручусь, что дело было в них, а не в заданности нашей дружбы. Если я мысленно иногда и примерял роль мужчины, который взялся бы «удержать» Алину, то сугубо теоретически, как доказательство от противного.

Группировались мы вокруг Алины, но подлинным, хотя и отсутствующим, центром всего мероприятия был ее возлюбленный — Борька. Если бы он поехал с самого начала, мы бы просто не понадобились. Он как будто хотел, но не мог поехать, обещал появиться позже, его задерживали дела, Алина ждала его телеграмм и писем, а мы служили коллективной его заменой. О Борьке Волчанском по прозвищу Акела я был наслышан давно. Он был интересный мужчина, преуспевающий радиоинженер, обладатель старого «Мерседеса», остроумец («В таких случаях Борька говорит: — И когда все, рыгая, выходили из ресторана…»; «В троллейбусе к Борьке прислонился пьяньчужка в заляпанном комбинезоне. Борька отодвинулся, а тот забормотал, мол, надел плащ и воображает, подумаешь, особенный. Борька посмотрел на него сверху вниз и говорит: — Откуда ты знаешь, что я особенный? Может, я такое же дерьмо, как ты?…»). Словом, ему нельзя было не покориться, но он жил в огромной квартире вместе с матерью, которая была против его брака с Алиной. Видел я его лишь однажды и вскользь. Он ждал ее у машины, и я, как сейчас, вижу его светловолосый полуотвернутый профиль, ртутный отблеск улыбающихся глаз и слегка открытый рот, в котором и впрямь сквозило что-то волчье.

Итак, Борька не ехал, и наша курортная жизнь шла своим чередом. Алина поражала нас новыми купальниками, Изя одиноко заплывала за горизонт, красавцы Резо, Андзор и их друзья плотоядно поглядывали на Алину, но побаивались ее и потому осаждали Тамару, бросая в нее камешки, предлагая уроки плавания и подтрунивая над Жорой («Жорик сегодня нэ купается? И правильно дэлает, сегодня вада радыо-аактивная. Радыация вредна для семейной жизни, правильно, доктор?»). Тот почесывал жирную грудь, взглядывал на неулыбающуюся Тамару и возвращался к чтению книг по медицине, которых привез целый чемодан, — он работал над диссертацией. Я, не умея плавать, плескался в прибрежном прибое.

Однажды на подмосковном водохранилище я чуть не утонул в двух шагах от берега и еле-еле выкарабкался, руками по дну, туда, где кое-как мог стоять на ногах. Был момент, когда я даже собирался закричать караул, но от стыда, что тону среди купающейся малышни, потерял голос. Я никому не рассказал об этом и отложил плавание до лучших времен. Юг, с его морской водой и спасительным прибоем, обещал безболезненное решение проблемы. Но больших успехов я пока что не делал и охотно перемежал это барахтание сибаритским полулежанием в шезлонге с видом на происходящее вокруг.

Сначала, правда, ничего не происходило. Но в один прекрасный вечер Изя объявила, что ужинать не будет, так как уходит на свидание. От нее этого можно было ожидать в последнюю очередь, и мы предались ехидным упражнениям на тему о личности загадочного поклонника. Никакая тайна, однако, не держится вечно. Изя уходила все чаще, их видели, донесли тете Ане… Я узнал разгадку от Алины — как всегда, в виде не новости, а редакционного комментария.

— Изин ухажер — милиционер. A ведь Изя культурная женщина. Как видишь, житейская иерархия определяется не уровнем образования, а более ощутимыми ценностями. За примером недалеко ходить, возьми тех же Жору и Тамару.

Она произнесла это со снисходительностью умудренной жизнью женщины, в обычной безапелляционной манере, за которой, однако, слышалась легкая досада. Досада и — торжество. Каждому свое: кому Акела, кому Тамара, а кому и грузин-милиционер.