Нравы Растеряевой улицы - Страница 29
- Авдотья! - гаркнул он, с сердцем распахнув дверь в кухню. - Поди сюда!
- Это еще чего, вот...
- Не разговаривать! Я эти разговоры-то слыхал... Пошла сюда!
Семен Иваныч ушел и хлопнул дверью. Авдотья, услыхав, как хлопнула за барином дверь, поняла, что дело разыгралось не на шутку, и не без робости вошла в хозяйские покои. Хозяин в волнении сидел на диване, нетерпеливо болтал ногой и, увидав кухарку, заговорил с ожесточением:
- Когда ты будешь слушать, что тебе говорят? а?
- Господи помилуй! Слава богу, и так слышу...
- Нет, я говорю, когда ты будешь слушать?..
Авдотья не нашлась, что отвечать.
- А? - продолжал хозяин. - Я тебе что сегодня утром сказал?..
- Мало чего ты говорил? У тебя нешто мало приказу-то?
- Нет, что я сказал?
- Что сказал, то и сделала... И нечего орать попусту...
- Мол-лчи! Что я сказал?
- Нечего молчать. Говорю, коли спрашиваешь. Сказал:
отнести сапог в починку - отнесла... Приказал тарелки перемыть - вон они...
Семен Иванович еще с большим волнением принялся болтать ногою, готовясь гаркнуть пуще прежнего.
- Мало ли, - бормотала испуганная Авдотья... - Вон, сказал, огурцы пере...
- Чт-то я сказал?! - не удержался Семен Иванович и вскочил с дивана.
Вышедшая из терпения Авдотья плюнула и скрылась, хлопнув дверью...
- Вон! долой с места! - кричал Семен Иванович, но Авдотья не слыхала его.
Хозяин был в волнении. Шагая по комнате и ероша волоса, он ждал, что Авдотья явится и попросит извинения. Но она не являлась. Хозяин каждую минуту порывался в кухню для того, чтобы объяснить строптивой рабыне ее вину, но долгое время не решался этого сделать. Авдотья между тем, очутившись в кухне, сразу чего-то оробела и упорно задумалась над тем, что такое сказывал ей хозяин? Перемывая дрожащими руками тарелки, она долгое время перебирала в памяти хозяйские приказания, но ничего заслуживающего гнева не находила и убивалась пуще прежнего. Из комнаты доносились сердитые шаги барина. Время тянулось мучительно долго. Наконец шаги послышались в сенях, и барин вошел в кухню. Авдотья старалась не смотреть ему в глаза.
- Гляди! - грозно произнес барин.
Кухарка подняла голову: перед ней стоял разозленный хозяин и держал почти у потолка кошку, схватив ее за спину.
- Вот я что сказал! - говорил гневно барин. - Я сказал, - продолжал он, потрясая кошкой над головой кухарки, - я сказал: запирай кошку на ночь... Куда?
Кухарка трепетала.
- В чулан! - крикнул хозяин, и в то же мгновение на голову кухарки упала с отчаянным визгом кошка, а с потолка посыпался сор, так как хозяин ушел, сильно хлопнув дверью.
- Ах ты подлая! - с сердцем заключила кухарка, ногою отбросив кошку в угол...
XI. СЕМЕН ИВАНОВИЧ В ХОРОШЕМ РАСПОЛОЖЕНИИ ДУХА
Иногда, впрочем, судьба посылала пищу его голодной душе в формах более или менее скромных, не столь бушующих. В эти минуты угрюмое лицо Семена Ивановича освещалось весьма добродушной улыбкой и герой мой являлся в новом свете. Вот он высунулся в окно и со вздохом поглядывает по сторонам.
У ворот, в двух шагах от него, сидит хозяйская кухарка Прасковья в новом "каленом" коленкоровом сарафане и в цветной косынке на черных, как смоль, волосах и холодно посматривает своими большими карими глазами на двух молодцов, красующихся у ворот постоялого двора. Молодцы эти - кучера каких-то приезжих господ; они расфранчены, как только возможно: плисовые поддевки, красные рубахи, сапоги с красной сафьянной оторочкой; на голове шляпы с павлиньими перьями.
Молодцы эти лукаво посматривают на Прасковью и, чтобы заслужить в ее мнении, стараются блеснуть чем-нибудь; они покрикивают на ямщиков соседнего постоялого двора, запрещают им курить папиросы, а сами ни за что не соглашаются погасить своих трубок. Ничто, однако, не привлекало к ним внимания Прасковьи. Семен Иванович, наблюдавший из окна над ухарством кучеров, попробовал сам попытать счастия и не без робости произнес:
- Прасковья! а Прасковья!
Кухарка оглянулась.
- Здорово!
- Здравствуй!
Семен Иванович радовался, что так благополучно началось.
- Что же, Прасковья, муж-то у тебя дома?
- На войне!
- А-а... Его, поди, уж убили?
- Когда бы господь дал!
- Вот как?.. Ты, Прасковья, если хочешь, я узнаю: жив он или нет.
- О?
- Ей-богу... у меня заведены этакие книги... что угодно...
Ты вот что- ты зайди ко мне в комнату, на минуточку...
- Чего еще?
- Ей-богу... Ты чего боишься? Слава богу, я не какой-нибудь! Мы бы с тобою вместе поглядели в книге-то... а? Прасковья?..
- Где такая книга?
Семен Иванович показал ей в окно какую-то книгу.
- Видишь? Тут все: кто убит, кто ранен... все... Прасковья?..
- Ну-кося погляди: Иван из Яковлевского...
- Да ты иди сюда...
- Эва!
- Вот захотела- на улице разговаривать... Ты иди сюда!
Кухарка подозрительно посмотрела кругом и потом нерешительно произнесла:
- Ну, гляди: обманешь, не жить тебе...
- Иди! Иди!
Кухарка медленно поднялась с сиденья и пошла. Каким победным и сияющим взглядом посмотрел Семен Иванович на соседских кучеров.
XII. СЕМЕН ИВАНОВИЧ ЗНАКОМИТСЯ
С СЕМЕЙСТВОМ ПРЕТЕРПЕЕВЫХ
Семейство Претерпеевых обратило на себя внимание Семена Ивановича по тем же причинам, по каким слова кухарки, величавшей его помещиком и богатырем, доставляли ему высокое наслаждение. Встретив их в церкви, он заметил, что его пристальные взгляды на них производят надлежащее действиеодна из дочерей Авдотьи Карповны тоже начинает поглядывать на него; затем между дочерью и матерью происходит какое-то шептанье, после которого они обе вместе взглядывают на Семена Ивановича... Все это говорило герою моему, что говорят о нем. Скоро Семен Иванович мог убедиться, что об нем не только думают, но даже боятся: после посылки воза капусты Претерпеевы не могли глядеть на благодетеля иначе, как с благоговением. Дальнейшие посылки сахару, чаю и проч. окончательно убедили его в безграничной преданности Претерпеевых:
после того, как был сделан последний подарок в форме телячьей ноги и когда Авдотья известила благодетеля о том восторге, который произошел, когда узнали имя неизвестного благотворителя, Семен Иванович впал в какое-то сладостное забытье: сама Олимпиада Артамоновна, известная в растеряевской Палестине за девицу высокопросвещенную и гордую, и та, по словам Авдотьи, пылала к нему беспредельным благоговением. Чего же еще?
Семен Иванович был истинно счастлив. В один вечер прилив доброты и снисходительности к человечеству в нем был так велик, что все живые существа того дома, где жил он, были изумлены не на шутку: Семен Иваныч отпускал каламбуры, шутил, вместо двух кусков сахару отпустил Авдотье целую горсть, без счету. В довершение восторга Семена Иваныча церемонная Прасковья решилась наконец напиться у него чаю, после которого и хозяин и гостья уселись играть в карты. В комнате громко раздавались слова: "ходи!", "сдавай!", "держись, иду пятеркой".
- Нет, когда ты меня полюбишь? - говорил Семен Иванович, с треском выкладывая перед Прасковьей козырную тройку; Прасковья крыла тройку и, в свою очередь, выкладывала перед хозяином "хлюст", прибавляя:
- А этого?
- Нет, когда ты меня полюбишь? - продолжал хозяин, торопливо "принимая" карты.
Эта приятная минута, сулившая, судя по развеселившемуся лицу бабы, полное упрочение дружбы, была прервана совершенно неожиданно: на пороге комнаты появилась фигура Хрипушина.
- А, друг-приятель! - радостно воскликнул Семен Иваныч.
Но Хрипушин, не отвечая на приветствие, остановился в дверях, развел руками и, поглядывая то на хозяина, то на гостью, заговорил:
- Не похвалю! Каково, Семен-то Иваныч? а?.. Не ожидал!..
ай-ай-ай!..
Семен Иваныч смеялся.