Нравится, когда ты танцуешь (СИ) - Страница 24

Ну вот и все, права была тетя Вера. Бегаю за ней, уговариваю, чуть грязи не наелся, пугаюсь, что гонит прочь. А самое главное, что тревога прошла, исчезла, как только глаза ее увидел. Точно, влюбился, как последний идиот.

- Ника, стой, - цепляюсь за какую-то корягу, разрывая штаны, - стой, кому говорят!

Ника меня не слышит, она будто взбесилась. Вцепилась в ручку коляски и гонит на полной скорости, словно от ползучего смерча спасается. И откуда столько энергии в этом маленьком худеньком теле? Самое интересное, что с мужем она даже голос повысить боится. Ходит, опустив голову, шепотом разговаривает, а с Олегом можно.

- Стоять! – кричу на весь лес.

Ника вздрагивает, дает задний ход, разворачивается, приближаясь ко мне.

- Ты что совсем сдурел? – борется она с широким шарфом на голове, который от сильного ветра то открывает лоб, то закрывает лицо полностью.

- Хочешь, чтобы все работники у окон столпились кино посмотреть?

Вздыхаю, на нее не смотрю, поправляю порванные штаны, скидываю мусор, прилипший к кроссовкам.

- Вероника Игоревна, - говорю спокойным уверенным голосом, - будьте так добры, объясните мне, пожалуйста, - жестко выделяю любезности, -  какого черта здесь происходит?

 Ника гуляет вокруг меня с коляской, наматывая круги.

- Ничего не происходит, мы с Сереженькой дышим свежим воздухом.

От этих движений вокруг кружится голова. Как же любят женщины все усложнять. 

- Несколько минут назад вы заявили, что ненавидите меня, а теперь ничего не происходит.

- Ах, он не понимает, что происходит, - говорит Ника тихо, кривляясь и обращаясь к младенцу в коляске, поправляя одеяльце.

- Нет, он не понимает, что происходит, - отвечаю про себя в третьем лице с напускным спокойствием.

Правильно дед говорил, что от женщин лучше сбегать после первого свидания, иначе мозг поджарят, как угря на сковороде.

- Вчера у нас Виктория гостила с супругом.

Ника так внимательно смотрит, будто эта информация должна что-то значить для меня. Здесь деревья стоят плотной стеной, дома почти не видно, забежали мы довольно далеко. Но, конечно, если задаться целью, двух придурков с коляской рассмотреть можно.

- Надеюсь с ней все хорошо.

- Знаешь что самое обидное? Ладно муж у меня дурак. С головой не дружит. Избалованное, инфантильное создание, привыкшее делать что ему нравится, плевать на людей вокруг, но ты?

- Но я? – все еще не понимаю, что такого я сделал с Викторией, что должен расплачиваться теперь до конца жизнь.

- Ты ведь знал о моей жизни, сам видел, как он со мной! Как мог? Ты подлый, да? - Ника щемит меня к куче листьев, наступая. - Или двуличный?

Теперь голова кружится по-настоящему.

- Как мог что? – то ли говорю, то ли рычу, потому что терпение заканчивается.

Мне нужно больше информации, я ничего не понимаю. Она злиться, но глаза полны надежды, рассчитывает на объяснение. Ветер глушит звук ее голоса, печальным завыванием.

- Подкатить к несчастной дурочке для развлечения! Для какой-то такой цели, я не пойму, - повторяет, перебирая слова, как четки.

Делаю шаг вперед, хватаю за плечи, тряхнув, как следует:

- Что я сделал не так?

- Виктория видела, как ты развлекался с какой-то бабой в ресторане, - выпаливает Ника, а я замечаю слезы в ее глазах.

Ноги путаются в сухих листьях, правая явно промокла. Хочу в теплое сухое место, где смогу прижать к себе и заткнуть рот поцелуями, там бы я ей показал, для какой такой цели я с ней связался. Провожу рукой по красивому лицу, ласкаю щеку, наклоняюсь и дарю нежный поцелуй сухими, слегка обветрившимися губами.

А Ника стоит на месте, не двигается. Хочет меня ненавидеть, но не получается.

- Лиза Курочкина моя боевая подруга, - поправляю ее шарф, лаская пальцами подбородок и покрасневшую от холода скулу, - мы с ней тараканов под цветными стеклышками хоронили, когда малыми по соседним дворам бегали. Если бы я хоть кого-то хотел так, как тебя, моя жизнь была бы куда спокойнее, - улыбаюсь, касаясь аккуратного носика, - ревнуешь, моя девочка влюбилась, - Ника открывает рот, чтобы возмутиться, но я провожу по нему пальцами, - тоже влюбилась - это хорошо, - касаюсь крыльев сладкого носика.

Счастье окутывает меня теплом. Не верю тому, что происходит, у Ники есть чувства, иначе не стала бы она так ругаться, рискуя и без того шатким положением. Хочется расправить крылья и взлететь, мне не нужно ее признание, я вижу его в огромных красивых глазах. Нежность, доброта, забота. Я что-нибудь придумаю, решу дела, и мы будем вместе. Мы должны быть вместе. То, что я испытываю невозможно описать.

Она моя. Несмотря на то, что она чужая жена, она принадлежит мне и только мне.

 Где-то позади слышу свистящий звук, кажется, будто в спину бросили ветку, но в боку начинает нестерпимо жечь. Резкая боль пронзает внутренности, не успеваю сообразить. Опускаю голову, глядя на огромное пятно крови, проявляющееся на ткани толстовки. Глаза Ники округляются, она даже не вскрикивает, смотрит на меня с маской немого ужаса на лице, а я чувствую, что ноги слабеют.

Перед глазами белые пятна, под левой лопаткой такая боль, что дышать тяжело. Скамейка ледяная, плохо закреплена, и при каждом повороте мы с Сереженькой уезжаем к задней двери.

- Вы бы ребенка кому-нибудь оставили, а то расплачется, будет докторам мешать.

Заставляю себя повернуться к женщине в бело-синем костюме, у которой сверху накинута черная кожаная куртка, отороченная тонкой полоской искусственного меха, не помню, где я ее видела раньше. Прижимаю к себе Серёженьку, кутая в перепачканное в крови клетчатое одеяльце.

И тут меня осеняет. Я же сама ее вызвала, я вызвала их всех, когда увидела Олега на земле. Острая боль стреляет под лопатку с новой силой, рука немеет до локтя. Машина подпрыгивает на кочке, и я ударяюсь головой о потолок, но даже не замечаю этого.

- Малой на мужа похож: и глаза, и нос.

Смотрю на другую женщину в такого же цвета одежде, только костюм намного старее и испачкан грязью возле ботинок, она щурится и  беспрерывно меряет Олегу давление.

Облизываю пересохшие губы, дышу через рот, потому что голова от шока не работает, не могу сообразить, что нужно закрыть рот и дышать носом. А еще не понимаю, как Сереженка может быть похож на Олега, ведь он сын Сергея.

- Как его зовут?

Растрёпанная блондинка с пятнами на штанах щелкает пальцами перед моим лицом.

- Сережа, - думаю, что они спрашивают про сына.

Но она кидается к Олегу:

- Эй, Серега, ты не умрёшь в моей машине, - бьёт по щекам, - я же вижу, что рана несмертельная, навылет пуля прошла.

- Крови много теряет, - спорит любительница искусственного меха.

Мне не нравятся ее слова, мне она вообще не нравится. Зачем она говорит такое? Кто ей дал право?

- Олег, не Сергей, - едва шевелю языком, в затылке что-то колит, перед глазами жужжат белые мошки.

Блондинка хватает мою руку, задирая свитер, чувствую иглу, входящую в кожу.

- Тихо, миленькая, спасём твоего Олега, не Сергея, не таких вытаскивали, ты главное сознание не теряй.

Машина набирает скорость, воет сирена, от успокоительного укачивает, откидываюсь назад.Олег громко стонет, у меня разрывается сердце, слезы плотными густыми дорожками беззвучно катятся по щекам. Правым ухом слышу череду отборного мата. Там, наверное, сидит водитель, потому что меня постоянно тянет именно в ту сторону.

- Охотники совсем обнаглели, - орет немолодой мужик, выдвигая свои предположения, прерываясь на кашель, - кто им только лицензии выдают паскудам?

- В этих местах богачи одни живут, им закон не писан, захотели зайца, пожелали девку какую по лесу помотали. Помнишь, случай был, - кричит та, что с пятнами, громко, наверное, чтобы водитель слышал, - вначале насиловали всем скопом, а потом по лесу гоняли, аки кролика по кочкам.