Новый реализм - Страница 2
Чтобы что-то ответить, Роман Валерьевич бодровато сказал:
- Тут, кажется, недалеко. - Не сбавляя шага, закурил, взглянул направо, где пыльно желтело здание Литературного института.
Он много где учился - в разных педах, в ПТУ, в училище культуры на кларнетиста, но закончил лишь два заведения - поварскую школу КГБ СССР в Петрозаводске (не закончить ее было невозможно, так как учился он во время армейской службы) и вот это - Литературный институт в Москве.
На первом курсе еще решил бросить - пили в общаге каждый вечер до отруба, зимнюю сессию сдать удалось наполовину и в деканате требовали ходить и умолять преподавателей досдать, выклянчить зачет или тройку. В итоге Роман Валерьевич (в институте приятели звали его "Хрон", потому что любил выпивать) устал, запутался и стал собираться домой. "На хрен всё это!"
Спасибо добрым людям - преподавателям, - убедили продолжить учебу, сказали, что он, Роман, нужен литературе. И в те же дни встретилась ему будущая жена - красивая женщина с квартирой... В общем, остался, доучился, получил диплом, прописку. Еще студентом его стали публиковать.
После выпуска прошло пять лет, Роман Валерьевич находился в свободном полете. Редакции, издательства, редактура, халтура, повести и рассказы в журналах, - большинство проходных, но иногда заметные, - гонорары, премии, чтения, творческие вечера в полупустом Малом зале Центрального дома литераторов...
Приехал в Москву в двадцать пять, сейчас ему тридцать пять. Еще через десять лет будет сорок пять, потом - пятьдесят пять... Встречая на фуршетах своих старших товарищей, вроде бы благополучных писателей, Роман Валерьевич видел, что большой славы и уважения годами писания и публикации текстов не нажить, всё, в лучшем случае, будет продолжаться вот так. Для настоящей славы нужно какое-то чудо, а какое именно, он не знал. И спросить было не у кого - прославленные на фуршеты не ходили. Или ходили на какие-то другие, для прославленных.
День был веселым - солнце припекало, с крыш активно капало, и иногда на тротуар падали сосульки, разбивались на искристые, слепящие глаза кристаллики.
- Ну вот, почти пришли, - сказала Наталья Алексеевна возле серого здания ТАСС. - Большая Никитская двадцать четыре. Я здесь еще не была... мы ведь в разных местах собираемся.
Роман Валерьевич уважительно мыкнул.
Нашли нужный дом, набрали по бумажке код, и замок запищал, давая понять, что дверь открыта. По пологой лестнице поднялись на последний четвертый этаж. Позвонили в квартиру восемь.
- Хэл-ло-о! - встретила симпатичная, внешне совсем молоденькая, прямо лет семнадцати, девушка. - Пожалуйста, прошу.
Но при свете в прихожей Роман Валерьевич увидел на ее лице множество мелких морщинок - будто лист бумаги долго-долго мяли и терли, а потом тщательно разгладили. Да и кожа была тонкая, поношенная. Как у всех иностранок, которых он видел...
- Нужно разуться, - улыбаясь, сказала она.
Нет, все-таки симпатичная. И фигура есть, и одета со вкусом, хоть и без наворотов. Бордовая кофточка с широким, открывающем наливные плечи воротом, внизу из-под этой кофточки торчит другая, пестрая, какая-то хипповская. Голубые джинсы с низкой талией, черные женские носочки. Волосы густые, вьющиеся, рыжеватые. Глаза блестящие. Приятно на такую смотреть.
- Познакомьтесь, - сказала Наталья Алексеевна, - Роман Валерьевич...
- О-о! - лицо морщинистой девушки вытянулось в восторге и удивлении, улыбка стала еще шире, обнажились крупные белые зубы. - Оч-чень приятно! - Подала ему руку.
Потом Наталья Алексеевна представила девушку; Роман Валерьевич не расслышал имени (он вообще плохо запоминал имена), но понял, что она хозяйка квартиры и она из Бельгии... Про Бельгию ему много рассказывал его приятель, тоже писатель, Илья Кочергин. В прошлом году он месяц проторчал там по гранту на какой-то вилле.
Илье выдали компьютер, предоставили питание, покой, а он скучал по жене и по России, часами с тоской наблюдал, как бегают по лужайке за окном белые кролики. Теперь же, сидя в своей двухкомнатке на юго-восточной окраине Москвы, писал об этом повесть...
- Да, Бельгия, - вздохнул Роман Валерьевич, - знаю, знаю.
- Вы посещали Бельгию?
- Нет, к сожалению. Но много слышал.
- О, там очень хорошо. - Говорила хозяйка по-русски слишком правильно и выразительно и этим выдавала в себе иностранку. - Очень красиво.
Квартира была непохожа на квартиру - никакого хлама, громоздких шкафов, сервантов с сервизами, ковров. Почти пусто. Скорее напоминало место для неформальных встреч - некоторые крупные издательства имеют такие помещения в жилых домах. Иногородние авторы там останавливаются, душевное и одновременно деловое общение происходит... Но здесь явно жили - в соседней с гостиной комнате Роман Валерьевич заметил двуспальную кровать, мужской галстук на спинке стула.
Больше всего впечатлил потолок. Как в Питере - метров пять, но не закопченный, а белоснежный, с лепниной по краям. Правда, портило его в гостиной желтое пятно, с которого в пластиковый таз время от времени падали капли.
- Такое несчастье, - углы губ хозяйки загнулись книзу. - Крыша. Сказали: слишком быстро... снег быстро... - Она запуталась, подбирая слово, просительно взглянула на Наталью Алексеевну.
- Слишком резко стал таять снег? - сформулировала она.
- О, да, так! Проходите.
В углу огромной, объединенной из двух комнат - на стенах были заметны следы перегородки - гостиной, вокруг журнального столика сидели несколько женщин. Стопроцентные иностранки. С избыточным весом, в мешковатой одежде, короткими волосами. Возраст определить было невозможно, но явно не девушки.
Отздоровались, поулыбались; хозяйка принесла большой стеклянный кофейник, чашки, печенье. Женщины раскрыли блокнотики и тетрадки.
- Роман, - тихо сказала Наталья Алексеевна, - сначала я расскажу о вас. Представлю. Они читали отрывок из вашего романа, по крайней мере, я рассылала. А потом начнем диалог. Я буду говорить по-английски, они русский язык очень плохо...
- Да, да, - кивал он, - конечно.
- Ну вот. - И Наталья Алексеевна начала рассказывать.
Английский Роман Валерьевич не знал. Лет пятнадцать в общей сложности - в школе, Литинституте, других учебных заведениях - он учил немецкий, но в памяти осталось лишь несколько слов. Арбайтен, киндер, катце, штрифтштеллер, шрайбикус... Когда начались поездки в Германию, поначалу было стыдно, что он ни бум-бум ни в немецком, ни в английском, ни во французском. Люди были готовы разговаривать с ним на любом из них, но он только глупо улыбался и говорил: "Извините, не понимаю". А потом решил, что это незнание ему на руку - такой вот, из глухой, дикой провинции, пробившийся природный талант.
Сейчас он сидел, упершись взглядом в тарелку с печеньем, - разглядывать некрасивых женщин было неинтересно, а симпатичную хозяйку неудобно, - слушал непонятную речь и чувствовал, что она убаюкивает, расслабляет, распрямляет мозги... Ох, закрыть бы глаза... Действительно, зачем в одиннадцать утра такие дела устраивать? Лично он в это время привык быть за столом, писать или вычитывать, редактировать чужое, набирать на ноутбуке рецензии... Лучше бы вечером... Хотя. Хотя ведь - муж, или кто там, наверняка сейчас на работе, а ей скучно. Вот и решила занять досуг, устроить салон. А вечером придет ее мужчина, она наденет платье и пойдет с ним в ресторан. Тут много, в этом районе... Какой-нибудь "Пушкин", где окрошка на сладком квасе. Позорятся перед иностранцами... Да, ей удобно, нескучно, а у него всё утро насмарку. А может - и день.
Появились две кошки - серая и бурая. Медленно, осторожно побродили меж ножек стульев и стали обнюхивать его носки. Серая даже покусывать попыталась. Роман Валерьевич поджал ноги. Вспомнил - один носок порван на пятке... Блин, вечные геморрои: синтетические крепкие, но начинают пахнуть на третий день, а хлопчатобумажные рвутся...
- Ну вот, - неожиданно перешла на русский Наталья Алексеевна. - А теперь - вопросы. Плиз, - обратилась к женщинам.