Новый рассвет (Другая заря) (др.перевод) - Страница 4

– Привет, Джейк.

Одна из шлюх бочком подобралась к нему.

– Привет, Пастилка.

Фамилия ее была Долтон, она работала на Присциллу еще в те времена, когда Джейк был здесь завсегдатаем.

– Как дела?

– Не жалуюсь. – Женщина слабо улыбнулась своей лжи.

Морщины, заметные и сквозь толстый слой краски, сказали Джейку, как плохи ее дела, как ненавидит она эту жизнь. Но Пастилка трогательно отказывалась признать свое поражение, страстно желала быть приятной. Джейк всегда жалел ее.

– Тебе будет хорошо со мной, – с надеждой сказала Пастилка.

Он был почти готов внять ее мольбе, подняться с ней наверх, но все-таки покачал головой.

– Сходи лучше принеси мне шляпу и сумку, вот номерок. – Он выудил из кармана багажную квитанцию.

Пастилка бросилась выполнять поручение. Когда она вернулась, Джейк дал ей на чай пятьдесят центов. Пустячное поручение, конечно, не стоило этого, он мог ведь сходить сам.

– Спасибо.

– Всегда жду, Джейк.

Пастилка пристально, с откровенным призывом смотрела на него.

Осчастливить ее? Быть добрым к ней, к ее изголодавшемуся телу? Нет. Не давая себе передумать, он стал пробираться через толпу к выходу. Он должен успеть на сегодняшний поезд. Завтра утром его ждут в Ларсене.

Бэннер Коулмэн выходит замуж.

Ивот настал день свадьбы. Бэннер Коулмэн чувствовала себя невестой, невестой с головы до пят. Она стояла в задней части церкви за украшенной цветами ширмой, укрытая от всех взглядов, и рассматривала людей, которые собрались здесь в свой выходной день, чтобы присутствовать на ее бракосочетании с Грейди Шелдоном.

Приглашен был почти весь Ларсен. Скамьи быстро заполнялись разодетыми по-праздничному гостями. Бэннер казалось, что явились все, кто получил приглашение.

Она переступила ножками, наслаждаясь шуршанием шелковой узкой юбки в складку и удобными туфельками. Сзади материя была собрана в турнюр и спадала коротким каскадом. Кружевная, усыпанная крошечными жемчужинами лента, завязанная под подбородком и похожая на цветок лилии, доходила до нежной впадинки между грудями, где у выреза был подложен кусочек шелка. Это было и соблазнительно, и в то же время очаровательно девственно. Кружевная вуаль, как требовала мода, закрывала темные волосы и лицо. Лучшая портниха Ларсена выписала ее из Нью-Йорка.

Обычно Бэннер носила яркие, сочные цвета, но светлое, желтоватое, как слоновая кость, свадебное платье эффектно сочеталось с ее черными как смоль волосами. Щечки у Бэннер были как спелые абрикосы. Она не гналась за модой и не старалась оставаться белой, как простокваша, – смело, не в пример другим женщинам, подставляла лицо солнцу. А еще она никогда не пряталась под зонтиком, и на переносице у нее выступали веснушки. Их она унаследовала от матери. Дамы Ларсена, собираясь вечерами за шитьем, сокрушались: «Такая хорошенькая девчушка, если б только она была поосторожней с солнцем». Но Бэннер давно примирилась со своей внешностью. Лицо у нее не было классически правильным, но ей даже нравилась его необычность. И стоит ли волноваться из-за нескольких пятнышек, это же пустяк. У мамы тоже веснушки. А мама – настоящая красавица.

Цвет глаз Бэннер унаследовала от обоих родителей сразу. У папы – зеленые, у мамы – золотистые, как виски. У нее же – нечто среднее, зеленовато-карие. «Кошачьи глаза», – говорили некоторые. Не совсем верно. В глазах Бэннер не было сумрачности, только топазово-золотистые искорки в яркой зелени.

Толпа росла. Церковь гудела от полных нетерпения голосов. Заиграл орган. Счастье переполняло Бэннер, заливая щеки персиковым румянцем. Она знала, что выглядит чудесно. Знала, что любима. Словом, чувствовала себя на седьмом небе.

Все скамьи в церкви уже были заняты. Шафер, стоя в центральном проходе, вежливо призывал гостей сдвинуться теснее, чтобы разместить вновь прибывших. Слава богу, распорядились открыть окна – по шесть с каждой стороны церкви, величественные, высокие, – и теплый весенний ветерок освежал разгоряченные лица в тугих воротничках. Дамы обмахивались кружевными веерами и изящными носовыми платочками. Их кисейные шарфики развевались на ветру.

В воздухе стояло благоухание свежих, только этим утром срезанных роз разнообразнейших оттенков – от рубиново-красных до снежно-белых. На несколько шагов впереди Бэннер стояли три подружки невесты, одетые в платья пастельных тонов с широкими поясами, своей хрупкостью они напоминали цветы, украшавшие церковь.

Более совершенной, безупречной свадьбы она и представить себе не могла.

– Ты готова, принцесса?

Бэннер повернула голову и посмотрела через вуаль на отца. Она не слышала, как он подошел к ней и занял свое место рядом с ней.

– Папа, ты сегодня такой представительный!

Росс Коулмэн ответил дочери улыбкой, которая до сих пор покоряла женщин. На его висках и в пышных усах сверкали серебряные нити, но с возрастом он стал еще обаятельней. В пятьдесят два года Росс оставался таким же крепким и широкоплечим, как прежде. Благодаря физической работе он сохранил худобу и подтянутость. В темном костюме и белой рубашке с высоким воротничком Росс действительно выглядел очень представительно. Любая невеста могла только мечтать о таком отце.

– Спасибо, – отозвался он, слегка наклоняя голову.

– Ничего удивительного, что мама вышла за тебя. В день своей свадьбы ты был так же красив?

На мгновение Росс отвел глаза.

– Нет, насколько помню.

В тот день шел дождь. Росс вспомнил кучку промокших переселенцев, собравшихся у его повозки, перепуганную Лидию, готовую, казалось, пуститься наутек, и себя самого, возмущенного и сердитого. Его заставили жениться на ней, и он был взбешен. Ему и в голову не приходило, что он совершает лучший поступок в своей жизни. Мнение его о Лидии начало меняться, когда священник сказал: «Теперь вы можете поцеловать невесту», и он впервые поцеловал ее.

– Вы поженились в обозе?

– Да.

– Пари держу, мама не возражала, даже если ты не был изысканно одет.

– Думаю, нет, – мягко и лаконично ответил Росс, не желая продолжать этот разговор.

Он искал кого-то в толпе гостей, и вот глаза его просветлели. Росс увидел женщину, которую шафер несколькими минутами раньше провел в первый ряд.

– Сегодня она выглядит прекрасно, – заметила Бэннер, проследив за его пристальным взглядом.

Лидия была в усыпанном бисером платье из шелка медового цвета. Косые лучи солнца бросали красноватые отблески на ее волосы.

– Да, прекрасно.

Бэннер, поддразнивая, толкнула отца.

– Для тебя она всегда прекрасна.

Росс снова посмотрел на дочь.

– Ты тоже.

Он окинул Бэннер заботливым взглядом, особенно платье и вуаль, которые делали ее какой-то недоступной. Скоро она будет принадлежать другому. Он не будет больше самым главным мужчиной в ее жизни. Боль сдавила горло: Росс осознал, что их отношения с сегодняшнего дня навсегда изменятся. А ему так хотелось, чтоб Бэннер оставалась его маленькой девочкой, его принцессой.

– Ты прекрасная невеста, Бэннер. Твоя мать и я – мы любим тебя. Нам нелегко отдавать тебя, даже Грейди, превосходному молодому человеку.

– Знаю, папа.

Слезы затуманили глаза девушки. Приподнявшись на носки, она откинула вуаль и поцеловала твердую щеку отца.

– Я тоже люблю тебя. Понимаешь, как сильно должна я любить Грейди, чтобы оставить тебя и маму и выйти за него?

Глаза Бэннер зашарили по церкви, и в тот же момент входная дверь на хорах открылась, священник и Грейди с тремя шаферами вошли торжественной процессией и заняли свои места под аркой из цветочных гирлянд.

Слезы Бэннер мгновенно высохли, губы растянулись в радостной улыбке. Грейди очень идет темный костюм, и его каштановые волосы причесаны так тщательно, волосок к волоску. Вот он стоит, прямой и крепкий, может, немного мрачноватый, почти как в тот день, когда Бэннер увидела его впервые, – на похоронах отца. Она не знала Шелдонов. Мать Грейди умерла до того, как их семья переехала в Ларсен и занялась заготовкой леса. Смерть мистера Шелдона была для Бэннер просто мелкой неприятностью: родители сказали, что ей придется ехать с ними на похороны. А это значило на целый день расстаться с брюками, которые она носила на ранчо, напялить на себя платье и тащиться в церковь. А ей хотелось посмотреть, как ковбои объезжают резвую кобылу. Бэннер было четырнадцать лет. Она ясно помнила, как поразил ее Грейди, тогда двадцатилетний, поразило, как стойко он держится у могилы отца. А ведь он остался один на свете. Для Бэннер, окруженной любящими людьми, это было немыслимо. Худшее, что могло случиться с человеком, – остаться одному, без любви. Оглядываясь назад, она думала, что полюбила Грейди именно за его отвагу.