Новый мир. № 4, 2004 - Страница 1
Изменить размер шрифта:
Евгений Рейн
Утешительный приз
Рейн Евгений Борисович родился в Ленинграде в 1935 году. Окончил там Технологический институт. Знал Анну Ахматову; Иосиф Бродский считал Рейна своим наставником. Поэт, эссеист и мемуарист. Живет в Москве.
* * *
За последним забором,
за вышкою водопроводной,
где асфальт упирается
в мелкий и ржавый подлесок,
у тропы, выводящей на станцию, —
три разлапистых ели.
Я вас помню и десять,
да что там, и двадцать лет назад.
Какими вы были:
мне сначала по пояс,
потом до плеча,
а потом обогнали…
Прохожу мимо вас к электричке.
Здесь на грядках невидимых,
где сорняки заглушили рассаду,
где местные самоубийцы через пух и перо
(т. е. через подушку),
чтобы не потревожить домашних,
прицельно палили в себя,
здесь бывал я изгоем и гостем.
И вот возле вас поселился.
Скуп осенний денек.
Чем развлечь себя, как догадаться?
Вот дойду я до елок
и около них покурю —
это был марафон,
и они обогнали меня тесной стаей.
И мне достается утешительный приз —
мой возраст могучий и поздний,
утешительный приз, безутешный…
Вот и я говорю этим колючим соперникам,
что мы вместе,
друг для друга знакомое племя.
И под горькую дымку осенних костров
нам свидание это
напомнит о единственной общей победе:
кое-как не сошли мы с дистанции.
Это и есть утешенье.
Коза
Это было в деревне,
тверской и убогой деревне,
куда я заехал по грибы на неделю.
Я вышел к колодцу напиться,
но полное с верхом ведро
стояло уже на травке у сруба колодца.
И стояла коза у ведра,
и пила из него,
и совсем не спешила место мне уступить.
Хотел я козу отогнать,
но она мне в глаза заглянула:
«Справедливости ради не спеши,
я пришла сюда первая, и тебе полагается ждать,
дай спокойно напиться хотя бы раз в сутки».
И я отступил.
Потому что в словах этих было важное что-то,
обоих нас жажда томила,
и черед утоления жажды, которому мы присягнули,
был важнее всей мелочи,
всей иерархии жизни.
И пила она долго, сосредоточенно и не спеша.
Упадут небеса,
жизнь расплещется лужицей чайного блюдца,
если мы отречемся от единственной этой присяги.
Царства в прах рассыпались.
Императора убивали, как вошь,
потому что он сам отступался
и подданных освобождал
от присяги.
В больнице
В больнице,
где меня принимали по высшему классу
на крахмальном белье,
и выдали одеяло верблюжье,
и поместили в двухместной палате,
мой сосед, попивая чаек
и просматривая газеты, удивлялся, что я его не узнаю.
Добродушно покровительствовал он мне,
санитаркам, врачам…
Как-то ночью проснулся я,
он стоял у окна.
— Что, не спится? — спросил я.
— Ерунда получается,
истекает терпенье мое.
Это я все устроил, наладил, пустил в оборот,
есть пределы у всякого свинства,
я требую знаков внимания,
а не то… —
И он поднял костлявый кулак.
Пробежали по комнате отсветы фар.
Мой сосед в адидасовском балахоне
кулаком ткнул в окно и опять размахнулся.
— Что ты, что ты,
Всеблагой, Всемогущий, Всесильный,
пожалей нас, прости.
— А кто пожалеет меня? —
он ответил с печальной гримасой.
Рак желудка
У Пяти углов в Ленинграде
на Разъезжей была неплохая шашлычная,
а на Загородном (одна остановка) —
гастроном диетический.
Там у входа замурзанный нищий старик
постоянное место имел.
Он на шею приладил табличку:
«Рак желудка, прошу на лечение, на питание тоже прошу».
И то, что стоял он у входа
в диетический, было точно рассчитано.
Что-то замыкалось в мозгу у сограждан,
и ему подавали
на сметану, и творог, и на докторскую колбасу.
До того я привык к его бедности,
что однажды положил ему в шапку
сырковую массу с изюмом.
Как-то я в шашлычной сидел,
упомянутой в самом начале,
а за столиком рядом,
в приличном двубортном костюме,
водолазке нейлоновой,
выбритый, веющий «Шипром», —
я узнал его сразу —
сидел диетический нищий.
Пил армянский коньяк «Три звезды»,
заедал осетровым сациви,
а когда перед ним положили шашлык на шампуре
и горшочек чанахи,
он засыпал их перцем и ткемали обильно полил,
и, ничуть не тушуясь,
взглянул на меня
и приветствовал поднятой рюмкой.
Что тут можно сказать?
Я вполне допускаю: рак желудка
был кормильцем его и опорой.
Он свой хлеб, свое мясо, свою осетрину
добывал на пристрелянной
прифронтовой полосе.
Может статься,
что диетой замученный рак
остротý как острóту ценил,
как уместную шутку застолья.