Новые райские кущи - Страница 1

© Алюшина Т., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Дизайн переплета Н. Каштыкиной

В коллаже на обложке использованы фотографии: © Martin Mecnarowski, Studio KIWI, Inna Taran, BGStock72 / Shutterstock.com; В оформлении форзаца использована фотография:© Bozena Milosevic / Shutterstock.com

– Добрый день, Софья Павловна, – распахнув капитальную, широкую калитку с элементами архитектурного декора в высоком, солидном кирпичном заборе, поприветствовал девушку охранник.

То, что на звонок Софьи дверь на участок открыла не добрейшая, милейшая Людмила Аристарховна (многолетняя помощница по их большому хозяйству, которую бабушка упорно называла на англицкий манер экономкой), а охранник (пусть не столь милый, улыбчивый и открытый, как Людмила Аристарховна, но вполне себе приятный и симпатичный молодой мужчина, однако охранник же!), заставило Соню мгновенно заволноваться пуще прежнего и даже немного испугаться. Особенно если рассматривать факт неожиданного присутствия охраны в связке с поводом, который как-то туманно-неопределенно озвучила по телефону бабушка, настоятельно попросив Софью приехать.

Ну, «попросив» – это, пожалуй, слишком дипломатично названо, скорее Эльвира Аркадьевна высказала старательно смягченное требование, плохо закамуфлированное в форму просьбы.

Охранника этого Софья знала и даже, как ни удивительно, помнила его имя, хоть и видела не более пары раз и то мимоходом. Парень был из числа тех, которых ее папа время от времени, по различным поводам, делам и необходимостям его фирмы, нанимал в одном известном охранном агентстве, с которым много лет и вполне себе удачно сотрудничал.

– Здравствуйте, Вадим, – поздоровалась Соня и, не сдержав тревожности, спросила: – Что-то случилось?

– Все объяснит Эльвира Аркадьевна, – ушел от прямого ответа охранник, посторонясь и пропуская девушку вперед.

– Папа, Костя? – постаравшись сильно не пугаться, все же не удержалась и уточнила Соня, всмотревшись в лицо парня острым, внимательным взглядом, отслеживая реакцию на свой вопрос.

Нет, понятно, что, если бы – не приведи боже! – произошла какая-то беда бедовая, ей бы сразу сообщили, но мало ли… От бабушки можно ждать самого непредсказуемого.

– С Павлом Егоровичем и Константином Павловичем все в порядке, – ответил Вадим, позволив себе намек на скользнувшую по губам еле заметную улыбку, и напомнил девушке: – Проходите, Эльвира Аркадьевна вас ждет.

– Да, – кивнула ему Софья и двинулась к дому по широкой, выложенной плитами из дикого камня дорожке.

Когда дорожка, обогнув старую высокую липу, вывела Софью на прямой отрезок, тянувшийся к самому входу, и фасад дома предстал перед ней во всей своей красе, она остановилась, не отказав себе в удовольствии просто постоять и полюбоваться открывшимся видом.

Дом, любимый дом!

М-да… любимый и некогда бывший родным. Единственно родным.

Хотя данное строение назвать домом было бы категорически неверно. Это скорее малая усадьба в два этажа с классическим портиком с колоннами центрального входа и мансардой над ним на третьем уровне, с большим круглым окном, разделявшим все строение на правую и левую части.

Мама посмеивалась над отцом, когда тот замахнулся на проект в стиле русского усадебного классицизма позапрошлого века, говоря, что это в нем проявляются гены знаменитого рабоче-крестьянского прадеда, во что бы то ни стало стремившегося перещеголять и переплюнуть всякого барина. Папа возражал, выдвигая версию, что это в нем как раз таки не прадедовы корни трепещут торжеством наведенной социалистической справедливости, а бунтует прабабкина дворянская линия, подпортившая им всем родословную своим аристократизмом.

Они начинали шутливо препираться и спорить, выдвигая варианты отцовской тяги к помпезности, хохотали и смотрели друг на друга, сияя влюбленными веселыми глазами, не замечая никого и ничего вокруг.

Они вообще у них с братом Костей такие были оба… смешливые и веселые.

М-да. Были когда-то у них и оба. Нет, сейчас, конечно, тоже есть, слава богу, и тоже оба, но теперь не такие веселые, как тогда, и не совсем чтобы только у них, и… в общем, все сложно и неважно.

Просто в ней говорит чистая ностальгия по детству, по той счастливой и беззаботной жизни. Когда ты маленький и защищен со всех сторон любовью, а родители молодые, улыбчивые, смелые и задорные. И кажется, что весь мир наполнен солнечным светом, простотой бытия и бесконечной радостью, и принадлежит только вам, и так будет бесконечно… Такая печальная, теплая и щемящая грусть по времени, которое всегда и у всех безвозвратно проходит.

Софья вздохнула и резко выдохнула. Ладно, что она на самом деле-то застряла, надо идти, раз приехала, да и барыня… ах, пардонте-с, то есть бабушка стоит вон уже, встречает. Позвонили-доложили, видимо, про Сонино прибытие. Или сама увидела со второго этажа, как подъехало такси к воротам.

Бабушка Эльвира Аркадьевна у них дама весьма неординарная, наделенная той особой, тяжеловато-царственной статью, которая бывает лишь у редких крупных женщин – ровная, как доска, спина, неторопливые, плавные, наполненные смыслами и значимостью движения и жесты, подборок неизменно на определенном уровне горделивости (то бишь всегда параллельно полу) – женщина, постигшая всю глубину своей исключительной значимости и недосягаемой иными величественности.

Привычно безупречная, облаченная в обманчиво простое и лаконичное платье с длинным рукавом и подолом до середины голени (не иначе как от известного модельера), в туфлях на невысоком каблуке одной из крутейших итальянских фирм. Она стояла меж двух центральных колонн с опущенными руками, перехватив одной ладонью кисть другой. И этот жест – сцепленные руки – пожалуй, единственное, что следовало трактовать как легкую степень укора за то, что ей приходится дольше положенного ожидать Софью.

Ну точь-в-точь их сиятельство с безупречными манерами, основной добродетелью которой является бесконечное терпение по отношению к трудным родственникам. Графиня, не иначе. Ага, разве что не титулована, ну так это глупая формальность и чистый недосмотр, в любой момент легко исправляемый.

Как-то так.

Привычный сарказм и злую иронию в адрес бабушки Софья давно уже научилась сдерживать и язвила исключительно про себя, за крайне редким исключением, когда бабушка Эля совсем уж теряла края и Соне приходилось вслух напоминать той о своих личностных границах.

Что-то она взялась брюзжать не по-детски, – поймала себя на едкой язвительности Софья и, вздохнув, мысленно одернула: «Прекрати!» Как обычно, она несправедлива в настолько негативной и даже немного злой оценке бабушки и прекрасно это осознает. Просто так сложилось, что у Софьи с детства выработалась и закрепилась на уровне привычки (или даже скорее некоего рефлекса) такая вот обвинительно-язвительная реакция на Эльвиру Аркадьевну. А это неправильно хотя бы потому, что, в конце концов, бабушка совсем не высокомерна и никакой наигранной надменности в ней нет и в помине – просто она такая.

Такая – и все.

Софья тоже такая, какая есть, и никогда ничего из себя не изображала, однако ж всю жизнь из-за своеобразного характера окружающие воспринимают ее как надменную гордячку и заносчивую особу, в чем не забывают попенять и упрекнуть.

А уж у бабушки и характер имеется железный, и врожденная величавость под стать характеру, ну и ум с мудростью к ним прилагающиеся. Да еще и многолетняя работа на руководящей идеологической должности… И, как результат – соответственная манера держать себя с непоколебимой уверенностью в своей правоте.

О! Бабушкина уверенность в своей правоте – это особая тема: если Эльвира Аркадьевна посчитала, что права (а считает она так в девяноста процентах из ста), то практически без шансов переубедить ее и заставить принять иную точку зрения. Правда, следует честно сказать: если бабушка Эля убеждается, что все же ошибалась, она всегда признает свою ошибку и непременно извинится, хотя надо признать и то, что ошибается Эльвира Аркадьевна, к сожалению, крайне редко.