Новые приключения Шерлока Холмса (сборник) - Страница 22

Она хладнокровно выдержала все эти нападки, однако в конце концов повернулась к нам и спросила негромким дрожащим голосом:

– Это все? Вы довольны?

Холмс развернулся и вышел из комнаты. Я тотчас же последовал за ним. Резкий голос преследовал нас и на лестнице. В вестибюле мисс Эбернетти повернулась к нам. Вид ее был мрачен. На смертельно бледном лице глаза казались особенно большими и темными.

– Мисс Эбернетти, приношу вам мои глубочайшие извинения. Позвольте пожелать вам доброго дня, – произнес Холмс. – Минтер, подайте мой ольстер.

Престарелый дворецкий замер у парадной двери.

– Значит, вы уходите, – быстро отозвалась она. – А вы не хотите дождаться брата? Разве перед ним вам не следует извиниться?

– Будьте любезны передать ему мои сожаления. Пойдемте, Ватсон, нам пора.

– Позвольте, я хотя бы пошлю Минтера на угол, чтобы он поймал кэб.

– Благодарю вас, мы вернемся тем же способом, каким и пришли, то есть пешком.

Я подавил стон, с трудом влезая в промокшее пальто и беря трость.

– Мисс Эбернетти наверняка очень смутилась из-за того, что мы присутствовали при этой сцене, – заметил я, когда мы выбрались на площадь. – Надеюсь, теперь вы удовлетворены.

Я не мог скрыть ноток неодобрения.

Холмс крепко взял меня под руку:

– Больше ни слова.

Мы дошли до угла, и тут он внезапно развернулся:

– Пойдемте, Ватсон, я хочу перемолвиться словечком с леди Эбернетти.

– Что? Вы с ума сошли, Холмс!

– Я – нет. Я не так безумен, как несчастная больная, чье буйство мы только что наблюдали. За мной, Ватсон, охота начинается. Нам сюда, через конный двор, в обход, к домику конюха. Ага, я так и думал!

Внутри, за грязным окошком, горела свеча. Мой спутник распахнул дверь. Человек в ночной рубашке и чепце с оборками испуганно вскрикнул.

– Игра окончена, мистер Чарльз Эбернетти, – мрачно произнес Холмс.

Эбернетти вжался в стену, его черты под уродливо-толстым слоем грима исказились от ярости.

– Черт бы вас побрал! Я играл блестяще. Как вы смогли меня раскусить?

– И в самом деле, вас вполне можно сравнить с великим Дэном Лено. Однако существовали, скажем так, иные факторы, которые позволили вас разоблачить.

Взгляд Эбернетти метнулся к двери.

– Нет, Саби, не надо!

Сабина, такая же мрачная, как Холмс, возникла из тумана. Она целилась в сыщика из пистолета.

– Вы себя чувствуете большим умником, мистер Шерлок Холмс? Не шевелитесь, доктор Ватсон. Только посмейте поднести руку к карману, и я прострелю вашему другу голову.

– Незачем делать глупости, мисс Эбернетти, – спокойно произнес Холмс. – Ведь пока вы еще ни разу не совершали убийства.

На ее лице застыла ледяная маска расчетливой ярости.

– Нет никаких доказательств, что вы были на Гровнер-сквер. Вы даже не нанимали кэб.

Рука Холмса взметнулась к губам. Он трижды пронзительно свистнул в свой полицейский свисток.

– Скоро здесь будут инспектор Лэннер и его люди. Уберите оружие, мисс Эбернетти. Вы лишь ухудшите свое положение.

Обуреваемая гневом, она выстрелила в него. На ее лице появилось выражение досады, когда она поняла, что пистолет дал осечку. Я быстро поднял трость и, пользуясь ее замешательством, выбил оружие из ее руки. Холмс ногой отшвырнул пистолет подальше, за пределы видимости, и тут в комнатку ворвался инспектор Лэннер с двумя констеблями.

– Добрый день, мистер Холмс. – Инспектор жизнерадостно кивнул моему другу. – Чем могу служить?

– Думаю, если ваши люди поднимут плиты на полу погреба и немного покопают, они обнаружат труп Элис Эбернетти, как я и предположил в нашей недавней беседе.

– Она убита?

– Нет. Я уверен, что леди Эбернетти скончалась от естественных причин. Единственное преступление здесь – сокрытие тела и его незаконное захоронение.

* * *

– Боюсь, в этой хронике, коль скоро вы решите занести ее на бумагу, мне отнюдь не принадлежит роль героя. – Холмс вытянул ноги к огню и задумчиво оперся щекой на руку. – Я лишил наследства брата и сестру ради алчной женщины, уже и без того богатой, которая стремится произвести впечатление на человека моложе себя и завлечь его в свои сети, использовав как приманку дом в модном районе. Ответ мне дало завещание сэра Уильяма Эбернетти, теперь оно доступно для публики. Согласно последней воле покойного, леди Эбернетти получила дом на Гровнер-сквер лишь в пожизненное пользование. После ее кончины он переходит в собственность дочери сэра Уильяма от первого брака – Мейбл. А Чарльз и Сабина Эбернетти лишаются прав на эту недвижимость. Денег у них было очень мало, оставался, в сущности, единственный выход. Много раз, Ватсон, мне хотелось бросить это дело, но я все равно вел его к этой причудливой и мрачной развязке, просто не мог себя сдержать.

– Закон всегда следует соблюдать, Холмс.

– Ах да, закон, – с горечью отозвался он. – Но есть другие законы, более естественные. Они-то здесь и нарушены.

После нашего возращения он впал в черную меланхолию, и я опасался, что он скроется в своей комнате, где, следуя губительной привычке, станет искать утешения в кокаине. Поэтому я решил отвлечь его, представляя ему те пункты этого дела, которые еще не уяснил себе до конца.

– Кто была та женщина, которую мы видели в постели во время нашего второго посещения?

– Вероятно, миссис Минтер, кухарка. Минтеры стали невольными соучастниками всего, что произошло. Видимо, они согласились участвовать в заговоре, понимая, что в таком возрасте уже не сумеют найти себе другое место.

Чарльз считал, что очень хитроумно устроил эту маленькую подмену, но она лишь еще больше укрепила меня в подозрении, что леди Эбернетти мертва. Конечно, тогда он еще не знал, кто я. Но мисс Эбернетти уже изложила ему свои сомнения по этому поводу. Это она под видом уличного мальчишки наблюдала за нашей квартирой, Ватсон. Когда в тот же день, чуть позже, она ворвалась в комнату больной, на ней было платье, которое я заметил висящим в домике конюха, когда приходил наниматься на работу. В детстве и юности у них не было ни друзей, ни любви, и они обратились к миру выдумки, актерства и перевоплощений. Я уверен, что сегодня Чарльз, разыгрывая перед нами эту сцену, вполне точно передал характер своей матери. Можете ли вы вообразить, Ватсон, их унылое, безрадостное существование, когда они постоянно подвергались оскорблениям со стороны того лица, от которого вправе были ожидать заботы и участия? У меня просто кровь стынет в жилах, когда я об этом думаю.

Он наклонился вперед, уперев локти в колени.

– Что с ними станется? – спросил я.

– Могу лишь надеяться, что закон отнесется к ним снисходительнее меня.

– Полноте, Холмс, вы чересчур жестоки к себе. Для мисс Эбернетти все обернулось бы куда хуже, если бы вы рассказали инспектору, что она покушалась на вашу жизнь. Пистолет лишь случайно дал осечку.

– Вероятно, это старое оружие, некогда оно принадлежало ее отцу и годами валялось где-нибудь в ящике стола. У нее были все основания меня ненавидеть. Вмешавшись, я навсегда разрушил их краткую и жалкую идиллию. Но они все равно не смогли бы долго поддерживать этот обман, ведь миссис Бертрам, женщина необычайно проницательная, упорно поджидала своего часа.

– Скажите, а почему оказалась так важна петрушка в сливочном масле?

– Ах да! Вы ведь слышали, как миссис Бертрам говорила: ее мачеха неизменно ела на завтрак булочку с петрушечным маслом. Думаю, кухарка в то утро готовила обычный поднос с завтраком и, как всегда, достала масло из ящика со льдом. А в это время мисс Эбернетти вошла к матери, чтобы поухаживать за ней, и обнаружила, что ночью та умерла.

Дальше она действует быстро, Ватсон, и проявляет отменное самообладание. Слуг без особых церемоний увольняют, а затем приводится в действие план – похоронить тело под плитами погреба.

В подобном хозяйстве, Ватсон, где царит столь жесткая дисциплина, где неукоснительно следуют заведенному порядку и где само присутствиехозяйки, пусть и неспособной покинуть пределы комнаты, обладает столь непререкаемой властью, – в таком доме сливочное масло при обычном положении вещей сразу же убрали бы обратно в ящик со льдом. А то, что петрушка успела глубоко погрузиться в растаявшее масло, доказывает, что оно пролежало в тепле несколько часов и что произошли какие-то непредвиденные и необычные события.