Новые приключения Шерлока Холмса (сборник) - Страница 147

Оба джентльмена в лад рассмеялись.

– Вы имеете эту честь, сэр, – произнес один, речью своей выдавая в себе британца.

– Не сомневайтесь, сэр, так оно и есть, – сказал другой с американским акцентом.

Теперь и я, запыхавшись, подошел к ним и… сделал удивительное открытие. Джеймсы Филлиморы отнюдь не были идентичны. Один из них, англичанин, был чуть старше тридцати: тот самый, кого мы видели на экране витаскопа. Однако же американцу было явно за шестьдесят. К тому же он был дюйма на три ниже ростом и несколько поосанистей. Мало того. Глаза у американца были блекло-голубые, тогда как радужки англичанина имели тот странный неяркий оттенок, который я могу сравнить только с рогом. Лицо у него было продолговатое, с впалыми щеками, в то время как физиономия американца формой напоминала кирпич. Разительное их сходство объяснялось тем, что одеты они были один другому под стать и щеголяли в одинаковых бакенбардах и усах каштановой масти.

Припомнив рассуждения Холмса насчет обуви, я взглянул на их ноги: оказалось, и ботинки у каждого свои, и зашнурованы они по-разному. У того, что постарше, – крест-накрест, как, надо полагать, водится у американцев. У младшего же шнурки шли прямиком через подъем ступни, привычным британским манером.

– Ну что, не пора ли нам разоблачиться, ты как полагаешь? – Произнеся это, англичанин поднял руку к лицу и в несколько движений сорвал с себя бакенбарды… так что осталось лишь несколько жидких прядей, приклеенных театральным клеем.

– Да, что-то в них жарковато! – рассмеялся американец и сорвал свои. Усы его, впрочем, остались в неприкосновенности – они, видно, были настоящие. Но теперь, в ярком солнечном свете, заливающем Мэдисон-сквер, я заметил легкий каштановый налет по краю воротника его белой сорочки: это означало, что волосы старика, вероятно седые, были окрашены в масть шевелюре его британского компаньона.

И все-таки, даже без этого маскарада, в двух изданиях Джеймса Филлимора присутствовало известное сходство… и к тому же взгляд – живой, острый, сообразительный… Определенно их роднило свойство ума.

Юго-западный угол Мэдисон-сквер был усечен, благодаря чему создавалось пространство, рядом парковых скамеек защищенное от вторжения нянь с детскими колясками. Мой друг жестом пригласил нас присесть там.

– Я Шерлок Холмс, а это мой помощник доктор Ватсон, – объявил он лжеблизнецам. – Сделайте одолжение, откройте нам ваши настоящие имена, а также причину этой мистификации.

Американец, прежде чем сесть, поклонился:

– Отчего ж, вреда от этого не будет. Меня зовут Амброз Бирс, я вашингтонский корреспондент журнала “Космополитен”, который издает мистер Хёрст. Возможно, вам случалось читать мою колонку “Преходящее зрелище”.

– Нет, не случалось. – И Холмс перевел свое внимание на того из Филлиморов, что помоложе: – А вы, сэр?

Длиннолицый, впалощекий англичанин улыбнулся:

– Меня зовут Алистер Кроули [92] .

– Амброз и Алистер! – фыркнул Холмс. – Редкие имена, и оба на “А”. Что же вас связывает, господа?

Те смущенно переглянулись.

– Что ж, давай расскажем, – с ухмылкой пробормотал американец. – Шутка слишком хороша, чтобы ею не поделиться.

– Согласен, – кивнул англичанин, повернулся к Холмсу и приступил к объяснениям: – При рождении мне дали имя Эдвард Кроули-младший.

– В честь отца, – пробормотал я было, но Кроули метнул в меня испепеляющий взгляд.

– В честь мужа моей матери. Когда я родился, моя матушка, Эмили Бишоп-Кроули, проживала в доме номер тридцать по Кларендон-сквер в Лемингтоне, графство Уорикшир. Там двенадцатого октября тысяча восемьсот семьдесят пятого года я и увидел свет.

– Вскорости после исчезновения Джеймса Филлимора, – с глубокомысленным кивком произнес Шерлок Холмс. – И что же дальше?

– Что касается моего рождения, – вступил Амброз Бирс, – то это бедствие произошло в Огайо в тысяча восемьсот сорок втором году. Я был десятым ребенком в семье. По неведомой мне причине отцу моему казалось забавным всем своим отпрыскам давать имена, начинающиеся на “А”. Таким образом, семья состояла из следующих персонажей в порядке их появления на сцене: Абигайль, Амалия, Анна, Аддисон, Аврелиус, Август, Альменда, Антоний, Альберт… и Амброз.

– Но при чем же здесь Джеймс Филлимор? – не выдержал Холмс.

– Сейчас расскажу, – пообещал Амброз Бирс. – На тридцатом году жизни, в компании жены, которую, должен признаться, я никогда не любил, я переехал в Англию, чтобы сотрудничать в журнале “Забава”, который издавал Том Худ. Сначала мы с женой жили в Лондоне, но весной тысяча восемьсот семьдесят четвертого года сняли дом номер двадцать по улице Саут-Пэрейд в городке…

– Лемингтон, графство Уорикшир, – подхватил Холмс. – Поверите ли, Ватсон, я помню расположение улиц в Лемингтон-Спа еще с моей поездки туда в тысяча восемьсот семьдесят пятом! Между Кларендон-сквер и Саут-Пэрейд расстояние не больше мили. Строго между ними располагается Тэвисток-стрит… и тот дом, в котором Джеймс Филлимор устроил свое исчезновение. Да, это был спектакль… не так ли, мистер Бирс?

Амброз Бирс печально кивнул.

– Бедная миссис Кроули, как и я, попалась в западню несчастливого брака. Достаточно будет сказать, что весной и летом тысяча восемьсот семьдесят пятого года мы с ней… утешали друг друга.

Тут я начал понимать, к чему он ведет. Между Бирсом и Кроули в самом деле имелось внешнее сходство, которое усиливалось их экипировкой. И если Амброз Бирс познакомился с Эмили Кроули за восемь или десять месяцев до рождения ее сына Алистера, то вполне возможно, что…

– Вернемся к дому на Тэвисток-стрит, Бирс, – нетерпеливо сказал Холмс. – Это было место ваших свиданий?

Бирс снова кивнул.

– Я снял этот дом через агентство. Для чего, разумеется, потребовалось фальшивое имя…

– И тогда вы стали Джеймсом Филлимором?

– Да. Эдвард Кроули был человек, застегнутый на все пуговицы, всякое развлечение он считал преступлением против морали. Сам ни на шаг в рестораны, театры и мюзик-холлы, и жене подобные вольности запрещал. Моя супруга Молли вела себя так же строго. Тогда как Джеймс Филлимор и его приятельница – надеюсь, я выражаюсь ясно, да, сэр? – развлекательные заведения Лемингтона посещали нередко. И в какой-то момент Эмили Кроули обнаружила, что носит ребенка. – Бирс, помолчав, продолжил: – В мае тысяча восемьсот семьдесят пятого моя жена уехала в Калифорнию… забрав с собой двух наших маленьких сыновей. Том Худ, мой литературный покровитель в Англии, за несколько месяцев до того умер. К концу августа миссис Кроули предполагала разрешиться от бремени, и – поскольку оставлять мужа она явно не собиралась – я счел разумным вернуться в Америку.

На этот раз настала моя очередь задать вопрос.

– Но что вы скажете о странном исчезновении мистера Филлимора? Что это был за удивительный выжженный круг на полу…

Амброз Бирс, откинув голову, расхохотался.

– Видите ли, меня давно интриговала мысль о том, что во вселенной могут быть дыры – пустоты, если угодно, – способные втянуть в себя человека целиком, так что он исчезнет бесследно. Я даже несколько рассказов этому посвятил. Так вот, я заранее решил, что, когда придет мой час, меня поглотит как раз такая дыра, не оставив никаких тленных останков. Так оно и случилось. Пришла пора распрощаться с домом на Тэвисток-стрит и с личиной Филлимора – и я решил, что будет забавно инсценировать такое исчезновение. А потом со стороны, в полной безопасности наблюдать за тем, что из этого выйдет.

Шерлок Холмс переменил позу.

– Теперь я понимаю, какая деталь мучила меня все эти тридцать лет, – покивал он. – В Уорикшире две недели перед тем, как Филлимору исчезнуть, стояла сухая погода. Ни капли дождя. И все-таки Филлимор умудрился натащить на ногах глины в свой дом, хотя и вышел всего на одну минуту. Не будь я в те давние дни так неискушен в криминалистике, я бы сразу заметил, что грязные следы внутри дома не соответствуют состоянию сточных канав снаружи. Теперь я понял: следы были проложены загодя, вылеплены из глины.