Новые приключения Шерлока Холмса (сборник) - Страница 143

Этот вопрос оказался для меня полной неожиданностью. Я помедлил совсем немного, обдумывая, каким образом поставить в известность мою жену, а затем решительно протянул руку. Шерлок Холмс схватил ее в обе своих.

– Превосходно, Ватсон! На это у нас уйдет месяца два, не меньше. Сообщите своим пациентам на Харли-стрит, на это время пусть найдут себе другого врача. А что касается моих пчел, то остается надеяться, что новая матка в мое отсутствие проявит себя мудрой правительницей.

* * *

Так началось наше приключение. 12 мая на пароходе под подобающим именем “Нью-Йорк” мы отплыли из Саутгемптона в город Нью-Йорк. Во время путешествия Шерлок Холмс поддерживал свой замечательный мозг в рабочем состоянии, наблюдая за пассажирами и делая умозаключения относительно их происхождения, рода занятий и личных свойств на основании подсказок, предоставляемых их внешностью и поведением.

В гавань Нью-Йорка мы прибыли утром 19 мая. Нам предстояло еще пересечь просторы Северной Америки, но мэр Филен устроил так, что мы могли сделать это на любом из идущих вне расписания дополнительных поездов армии США, которыми провизия и медицинские материалы доставлялась из Нью-Йорка в лагеря, основанные под Сан-Франциско для оставшихся без крова людей. Пройдя нью-йоркскую таможню и беглый медицинский осмотр, а также поменяв фунты на доллары, мы с Холмсом взяли кэб и со всем нашим добром поспешили пересечь Манхэттен с севера на восток до Пенсильванского вокзала – ибо Холмс был твердо настроен начать наше трансконтинентальное путешествие, нимало его не оттягивая.

К полудню мы оказались на Центральном вокзале, где Холмс, к его великому неудовольствию, узнал, что следующий дополнительный поезд уйдет не раньше завтрашнего утра.

– Ничего не поделаешь! – вздохнул он. – Придется нам провести ночь в этом огромном городе. Давайте устроимся в гостиницу, Ватсон, а потом поглядим, какие забавы сулит нам остров Манхэттен.

Я взял на себя распорядиться, чтобы наши чемоданы доставили в отель “Геральд-сквер” на южной стороне Западной Тридцать четвертой улицы, а Холмс занялся отправкой телеграммы в главную контору Континентальной страховой компании.

– Я дал знать мистеру Эвансу, что завтра утром буду уже в поезде, – сообщил мне мой друг, когда я покончил с гостиничными формулярами, – и известил его, что везу с собой лучшего из известных мне военных хирургов.

– Вы льстите мне, Холмс.

– Ничего подобного. Ну что ж, Ватсон! Приступим к развлечениям, какие в силах предложить нам этот город, имея в виду, что завтра утром нам предстоит приступить к делу весьма малоприятному. Кстати, отправляя телеграмму, я случайно услышал на телеграфе, что Мод Адамс играет сегодня в спектакле “Питер Пэн” в театре “Эмпайр” на Западной Сорок шестой улице. Давайте же на сегодня перенесемся в Нетландию, позабудем на время про стоны больных и про мошенников Сан-Франциско.

Итак, мы направили наши стопы на север, вверх по широкой манхэттенской дороге, известной как Бродвей. Чуть южнее Западной Тридцать седьмой улицы, у номера 1367 по Бродвею мое внимание привлекло здание из бурого камня, пестрящее яркими афишами. Оказалось, что это развлекательное заведение, именуемое “Эдисония-холл”. Афиши гласили, что, купив билет за пять центов, мы сможем увидеть в действии витаскоп, удивительное изобретение Томаса Эдисона.

– Я слышал об этой машине, но никогда не видел, как она работает, – не пытаясь скрыть свой интерес, обратился я к Холмсу. – Витаскоп мистера Эдисона лучше волшебного фонаря: это изобретение проецирует изображения, которые действительно движутся!

– “Изобретение”, как же! – скептически хмыкнул Холмс. – Ваш Эдисон столько же изобретатель витаскопа, сколько я – изобретатель колеса, Ватсон! Первую кинетографическую камеру и проектор, к вашему сведению, придумал Луи Лепренс, француз, который одно время жил в Йоркшире. Я сам присутствовал на демонстрации этого аппарата в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году в Лидсе. Но послушайте, если вам в самом деле так хочется посмотреть этот витаскоп, за чем же дело стало, давайте купим билеты и войдем.

Вечерняя программа “Эдисония-холла” явно пользовалась успехом у публики, но мы с Холмсом сумели добыть два отличных места в партере, причем в самом центре, близко к проходу. Сцена была пуста, если не считать натянутого на ней прямоугольного белого экрана, который, судя по его виду, особого развлечения не сулил. Представление еще не началось, и воздух вокруг нас полнился жужжанием голосов.

– Я больше не скучаю по моим пчелам, – пробормотал, обращаясь ко мне, Холмс. – Похоже, тут мы можем общаться свободно, не опасаясь нарушить этикет, поскольку все остальные сами не закрывают рта. Должен заметить вам, Ватсон, ни разу в жизни я не присутствовал на сеансе движущихся картин без того, чтобы не вспомнить про странный случай с Джеймсом Филлимором.

Я не сразу понял, о ком он, – имя ничего мне не говорило, – но потом до меня дошло.

– А, это вы про того джентльмена, который бесследно исчез из собственного дома в Уорикшире?

– Про того самого. – Устроившись поудобней в красном плюшевом кресле, Холмс устало вздохнул. – Это был один из первых моих провалов, Ватсон. С тысяча восемьсот семьдесят пятого года, когда он исчез, никто никогда не видел мистера Джеймса Филлимора.

– Но человек, который пропал в тысяча восемьсот семьдесят пятом, никак не может иметь что-то общее с движущимися картинами, – рассудил я. – Они ведь даже еще изобретены не были!

Холмс кивнул:

– Я уже говорил вам, Ватсон, что кинетограф изобретен в Англии Луи Лепренсом. В тысяча восемьсот девяностом, во время пребывания в своей родной Франции, месье Лепренс согласился продемонстрировать свое устройство в Парижской опере. В сентябре этого года он сел на поезд в Дижоне, взяв свою камеру и проектор с собой в купе первого класса. Но когда поезд прибыл в Париж, Ватсон, вообразите себе, купе оказалось пустым! Несмотря на самые рьяные поиски, ни Лепренса, ни его аппаратуру так никогда и не нашли.

– Поразительно! – вставил я.

– Прослышав об этом, я предложил свои услуги французским властям, – продолжал Холмс, – но французская полиция моего предложения не приняла. И вот с тех самых пор, когда бы ни случалось присутствовать при демонстрации кинетографа, я не могу не вспомнить об удивительной судьбе его изобретателя, – а думая об исчезновении Лепренса, естественным образом вспоминаю и Джеймса Филлимора.

– Этот Филлимор что, был вашим другом, а, Холмс?

– В жизни с ним не встречался, – покачал головой мой спутник. – Но поразительное исчезновение Филлимора в тысяча восемьсот семьдесят пятом году вызвало много толков, и я съездил в Лемингтон-Спа, чтобы поучаствовать в поисках. Среди вещей в его доме на Тэвисток-стрит была найдена студийная фотография мужчины лет тридцати; коллеги-банкиры подтвердили, что это портрет Джеймса Филлимора. Я сумел получить в свое распоряжение копию и накрепко запечатлел в памяти это лицо. И вот вообразите себе, Ватсон, в течение двадцати лет, даже когда странствия заносили меня в Лхасу или Хартум, идя в толпе, я не забывал вглядываться во встречных, выискивая в них сходство с Джеймсом Филлимором. Но теперь, когда минул уже тридцать один год, я склонен думать, что он исчез безвозвратно.

В этот момент освещение в зале приугасло, посетители смолкли. На сцену вышел мужчина, назвавшийся Эдвином Стентоном Портером, представителем компании “Эдисон”. Он заверил нас, что благодаря витаскопу компания имеет возможность предложить зрителям полный спектр развлечений – комедии, драмы, картины живой природы – и что все это будет представлено нам в ходе сегодняшнего представления.

– Особенно мне хотелось бы привлечь ваше внимание к последнему пункту нашей программы, – обратился мистер Портер к затихшему, заинтригованному залу. – Не далее как сегодня утром наш фотограф вынес свой витаскоп на улицы Манхэттена. Он заснял подлинные сцены жизни Нью-Йорка, причем заснял их в естественном освещении. Жизнь как она есть! Леди и джентльмены, фотографическая съемка этих событий уже проявлена и доставлена в наш театр спустя всего лишь четыре часа после того, как они свершились!